Выбери любимый жанр

Иероглифика Петергофа. Алхимические аллюзии в символике Петергофского садово-паркового ансамбля - Клещевич Ольга - Страница 10


Изменить размер шрифта:

10

Если проявить немного внимания и настроиться на восприятие происходящего внутри Петергофского садово-паркового ансамбля, то можно ощутить, переступая порог этого необычного места, некое подобие иного измерения, безличное пространство, дающее свободу от мирских проблем и приглашающее заглянуть внутрь себя. Попав туда, человек начинает припоминать свою неиспользуемую повседневной жизни способность осознавать окружающее целиком, без лакун, промежутков, неясностей и неведения. Человек учится видеть всем своим существом, всем телом. Трансформация происходит очень мягко и незаметно, без шума и суеты, просто с продвижением вглубь пространства сада, когда буквально через несколько шагов ощущается, что все посторонние звуки, даже звуки проходящей неподалеку напряженной автотрассы, существуют где-то в другом измерении. Постепенно, шаг за шагом, наступает та уравновешенность восприятия, которая со временем созреет и сделается самостоятельной силой. Она как бы предписывает посетителю «читать книгу Природы», учась герметической мудрости, различая в пределах ее потаенного видения, как божественные гармонии проникают вселенную, пронзая сферы небес и погружаясь в предметы окружающего нас мира, совершая Действо, заметное только обладающим правильным зрением. В этом и состоит посыл Петергофского сада, преподносящего посетителю видение скрытого за аллегорическими намеками, упакованными в раму переработанной на барочный лад природы, Знания. Знания очищенной природы возвращенного человечеству Рая, уподобляемого в эпоху барокко наиболее совершенным образчикам регулярного сада, с его «великой визуальной риторикой и драматически щедрыми перспективами».[144] В постижении этого Знания в саду Петергофа, в отличии от многих других садов мира, присутствует совершенно явственно очерченный инициатический путь, приближающийся к некоему абсолютному, скрытому за герметической завесой смыслу. Именно поэтому так ощутим здесь особый, не на что не похожий петровский стиль,[145] насыщенный духом времени, витавшим в начале XVIII столетия над Россией.

Глава 2. Сад – реторта. Сад – трактат

«Сей сад ничем особо не был украшен, одно лишь мне приглянулось – что деревья были высажены красивым порядком. Еще бил там драгоценный фонтан, кругом украшенный разными статуями, надписаниями и диковинными знаками (которое, если будет на то Божья воля, я разъясню в другой книге)».[146]

Исходя из полученной нами в первой главе информации, гипотеза о том, что садово-парковое убранство Петергофа, включая фонтаны, может, кроме традиционного принятого слоя смыслов относящихся к прославлению побед Русского оружия в Северной войне, иметь еще ряд других, не столь очевидных, и на сегодняшний день неописанных, приобретает реальную подоплеку. Возможно, что идея, заложенная в символизм Петергофа Петром I гораздо сложнее и глубже. Следуя барочной моде своего времени, он мог уподобить сад сложному визуальному тексту, разработанному с целью передать сообщение на разных уровнях. Ведь стиль барокко тяготел к смешению таких разноплановых тенденций, как: 1) теоцентричность (человек – марионетка в руках Бога); 2) стоицизм (сочетающий религиозное восприятие с предоставлением большей самостоятельности и ответственности человеку; образец – Юст Липсий;[147] 3) сатирико-пикарескная позиция,[148] характерная, в том числе, и для творцов алхимических трактатов. Д. С. Лихачев писал, что «с барокко XVII века было связано множество переводов с языка на язык… Благодаря этим переводам образовывалась некая общая для всех европейских литератур единая стилистическая линия, единые стилистические увлечения… Межнациональные контакты играют в барокко очень большую роль. Это стиль, который был способен “переливаться” из одной социальной среды в другую, из одной страны в другую – особенно тогда, когда он стал близиться к закату»,[149] и естественно, что и Россия не минула сей «моды». Однако для того, чтобы вычленить эти «переливы», нужно понимать их смысл, обретаемый «только тогда, когда появляется наблюдатель, “созидающий” вокруг него семантическое поле».[150] Написав книгу о семантике алхимических смыслов, я получила шанс стать таким наблюдателем, поскольку, имея за плечами опыт по интерпретации алхимических текстов,[151] мне представляется интересным и многообещающим обратиться с подобной герменевтической процедурой и к еще более неявному, для широкой публики, тексту, чем алхимический трактат, – к садово-парковому ансамблю. «На уровне семантики сад и текст могут служить друг другу источником и поводом для возникновения как целого объекта – произведения садово-паркового искусства или литературы, так и отдельного фрагмента, детали или мотива сада в тексте и текста в пространстве сада. Материальное присутствие текста в саду возможно в виде цитаты, например, садовой надписи или воспроизведенной в пространстве сада сцены из литературного произведения».[152] В случае с Петергофом – на возможность уподобления сада алхимическому трактату наводит не только увлечение царя Петра и его соратников идеями Великого Делания, но становлением в культуре Нового времени «герменевтического поля», как «пересечения двух осей. По горизонтальной оси противопоставляются субъект как удаленный от центра, бестелесный наблюдатель и мир как собрание чисто материальных объектов, включая человеческое тело. Вертикальная же ось обозначает акт толкования мира, в ходе которого субъект проницает поверхность мира с целью извлечь его глубинные смыслы – знание и истину».[153] Барочный сад просто создан для воплощения подобных идей, поскольку в нем «на первый план выступает сложность смыслового оформления»,[154] проистекающая из герметической концепции толкования точки пересечения этих двух осей как теургического акта.

В сущности, идеи о «многоярусном дне» Петергофского ансамбля носятся в воздухе. Известные советские исследователи Н. И. Архипов и А. Г. Раскин отмечали, не останавливаясь на подробностях, что в Большом петергофском каскаде «каждая статуя, каждый барельеф имели определенный аллегорический смысл, а все вместе они составляли развернутое иносказательное повествование».[155] В XXI в., недавно ушедший В. С. Турчин писал: «В резиденции (в Петергофе – О. К.) имелось несколько семантических слоев символических “текстов”, наложенных друг друга, один – “истинный”, ясный лишь владельцам, а другой “покрывающий”, рассчитанный на гостей и публику. Петр I, замысливший на пустынном берегу залива свой Петергоф, незадолго до смерти составил наказ-программу, как и что нужно, “уже без него, но как бы и с ним”, здесь делать дальше. В ней была заложена, как, впрочем, и в том, что им осуществлено при жизни, концепция “двойного” прочтения всех устроений в парках и дворцах: для посвященных и непосвященных».[156] Документальных следов такой программы пока никто не нашел, однако, не даром Ф. Прокопович писал, что существует два рода вымысла, второй из которых существует «для того, чтобы указать на некую тайну, божественную силу, помощь, гнев, кару, откровение о будущем».[157] Наследники идеи Петра «воплощали им задуманное, усилив на время “покрывающую” внешнюю и нарядную символику, создав некий декор для внутренней».[158] Мы же в свою очередь, попытаемся раскрыть «истинный» семантический слой Петергофского садово-паркового ансамбля, скрывающийся за его барочной символикой. Ибо «символ всегда двуличен. Символ относится к двоичным, кентаврическим образованиям, к которым относятся также человек, образ, химера, андрогин. В нем есть чувственное и сверхчувственное. Как чувственное он есть знак. Как сверхчувственное – он отменяет свою знаковость, и, обнаружив в себе неполноту, обращается к тому, что может восполнить его неполноту».[159]

10
Перейти на страницу:
Мир литературы