Иномирянка для министра (СИ) - Замосковная Анна - Страница 100

– Ты что творишь? – заорал дядя Вероний.

Через лицо у него тянулся порез. Выглядел дядя так, словно побывал в пасти у химеры Лавентина.

– Ты женился, да? – Он вцепился в дверцу ландо. – Ну да, конечно! А тебе никто не говорил, что родственников привратными духами не вышвыривают?! Как ты посмел?!

Дядя тянул дверцу, но в ярости не сообразил дёрнуть замок. Перекошенное лицо побагровело, конвульсивно дёргалось:

– Неблагодарная тварь!

Письмо Теталарда выпало из моих пальцев под ноги. Гнев и затаённый страх боролись во мне, и я шкурой чувствовал: дядю не остановит понятие приличий. Я знал это его бешенство, помнил каждой костью.

– Вылезай! Вылезай, гад!

Он рванулся через дверцу, я отшатнулся, и скрюченные пальцы скребли воздух:

– Иди сюда, трус! Как ты посмел так меня опозорить?!

Не дотянувшись, дядя отскочил. Размахивал руками со стиснутыми кулаками. Глаза налились кровью:

– Какую безумную тварь ты взял в жёны, что она!..

Ярость опалила меня, ослепила, я не заметил, как шагнул в тень. Вынырнул возле дяди и врезал ему. Хруст, кровь. Бешеный взгляд дяди. Его замах. И снова мой удар по лицу. И ещё, и ещё, сбивая его удары. Каждое прикосновение – толчок, ожёг боли и бешенства. Ответный удар резанул скулу. Мир шатнулся. От второго удара хрустнул нос. Всё залило красным. Взревев, я кинулся вперёд, вцепился в плечи, коленом рубанул в пах. И дядя упал. Я навалился на него и стал бить.

– Не смей, тварь, не смей о ней ничего говорить, – я зажал его коленями, сидел на груди и месил ударами выставленные руки, иногда дотягиваясь до ненавистного лица. – Не смей! О ней! Говорить! Плохо! Не смей подходить! Убирайся! Исчезни! – Его удара я почти не почувствовал, проскочил кулаком мимо вскинутой руки. Снова хрустнул его нос, и он почти перестал защищаться. – Ещё раз услышу о ней плохое слово, один косой взгляд! И я тебя порву! Я тебя убью! Слышишь, тварь?! Слышишь?! – Удар за ударом я вколачивал в него эту истину. – Ты меня понял?!

Нечем было дышать, я остановился вдохнуть, но дядя не пошевелился. В голове вспыхивали красные искры. Гнев раздирал грудь. Страшно ломило нос, скулу, челюсть, руки. Когда я замолчал, во рту стала скапливаться кровь. И я наконец ощутил, что мир вращается.

С трудом поднявшись, я посмотрел на дядю. Лицо – кровавое месиво, но он ещё ворочался. Ярость снова захлестнула, и я пнул его под рёбра. Его стон всколыхнул злость, и я снова пнул:

– Не смей! – Пнул. – Говорить! – Пнул. – О ней! – Пнул. – Плохо! – Пнул. – Ты уяснил, выродок?!

– Д-да, – прохлюпал дядя, подтягивая ноги к груди.

В носу пожаром разгоралась боль, и это бесило. Всё бесило. Сделав несколько шагов, я схватил дядю за волосы и потянул на себя, заглянул в заплывшие дикие глаза, прорычал:

– Если ты как-нибудь обидишь мою жену – ты будешь умолять о быстрой смерти. Понял?!

Вися на моей руке, он попробовал кивнуть, что-то промямлил, вываливая разбитые зубы. Разжав пальцы, я плюнул на застонавшего дядю и, шатаясь, побрёл к ландо.

На моей одежде маслянисто блестели брызги и подтёки крови, лицо болело, сбитые костяшки пальцев саднили, но на душе стало странно спокойно.

Это ужасно. Кажется, я всё же похож на дядю Верония, но… как же приятно наконец его победить.

– Хозяин вернулся, – произнесла Саранда.

Я чуть расчёску не выронила, обернулась:

– Что?

Саранда, не показываясь, вещала из стены:

– Он просил вас не беспокоить, но вы точно захотите узнать, что с ним произошло.

Так в одной сорочке я и бросилась к входу.

– Он не там, – Саранда возникла передо мной и протянула перстень с острыми гранями. – Он в части дома, неподвластной вам.

Я не слушала, глядя на тускло блестящее волшебное кольцо. То самое, которым лечили раны. Схватив его с призрачной руки, велела:

– Показывай.

Саранда быстро летела предо мной, но подол её платья и наброшенный на плечи платок даже не дрогнули, словно она по-прежнему стояла на месте. Мы примчались в знакомую гостиную с ходом в подвал. Лишь оказавшись на холодных каменных ступенях, я сообразила, что на ногах ничего нет. Похоже, дом грел и смягчал пол, заботясь о моём удобстве. А здесь – не дом.

Я добежала до двери внизу.

– Тихо, – прошептала Саранда. – Сейчас хозяину скажут, что Ксал принёс кольцо, и он откроет дверь, чтобы его забрать.

Щёлкнул замок. Дверь отворилась. Судорожно вдохнув, я выронила перстень, и он поскакал по полу. Раввер держал у лица окровавленный платок. Удивлённо распахнул глаза, затем укоризненно посмотрел за мою спину. Пробормотал:

– Я же просил… – Отмахнувшись, поднял перстень и, помедлив, кивнул вверх, явно отправляя меня назад, в дом.

– Ты не запрёшься? – я ухватила Раввера за запястье сбитой до крови руки.

– Смысл? Ты уже видела… – и снова хмуро глянул поверх моего плеча.

То, что он мог хмуриться, обнадёживало. Раввер кивнул, предлагая мне возвращаться. На всякий случай я взяла его за рукав и с замиранием сердца повела за собой.

Что там под окровавленным платком? Как сильно его ранили? Кто?

Пока шли, гостиная перестроилась в ванную комнату с диваном. Раввер сам поспешил к крану. Сцепив дрожащие пальцы, до боли зажимая между ладонями острый лечебный перстень, я смотрела, как Раввер смывает с лица и рук кровь. Но та продолжала течь из сломанного носа.

– Мне нужно зеркало.

Я вообразила его на стене, и оно возникло. Раввер довольно хладнокровно, будто не впервые, выравнивал переломленный хрящик. У меня внутри всё трепетало, желудок сжимался, но отвернуться не было сил.

– Кольцо, – Раввер протянул ладонь, пальцами другой придерживая нос.

На немеющих ногах я подступила к нему и надела перстень на выставленный палец. Это напомнило земное бракосочетание. Раввер приложил кольцо к носу.

– Поможет? – прошептала я.

– С хрящом – да. Да и кости быстрее срастаются, – он поразительно легко говорил при своей разбитой вспухшей губе.

Слишком спокойно относился к боли. Синяк на его скуле выцветал, разбитая губа уменьшалась, с костяшек пальцев исчезали ссадины. Кольцо действовало поразительно быстро. Каких-то пять минут, и от прежних ран осталась только размазанная кровь. Раввер быстро оглядел себя в зеркало и, первым делом промыв перстень, смыл с себя остатки крови.