Падение Света (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 46

Живописец ухмыльнулся бы, видя представшую ей картину. Тот суровый, превосходный портретист, что видит лишь нужное. Сложность чаще всего ведет к смущению, а ясный ум наделяет даром простоты. Но задняя сторона крепости сама по себе горька, шепча о приземленных истинах. Ворота, строгие линии и высота фасада служат показухе, возвышая титулованное меньшинство, вопия о привилегиях и богатствах. Конечно, фасад встает перед постройками города. Так гобелен скрывает ветхую стену.

«Да, всё как у мужчин и женщин: здания гадят через дырки на задах».

Мысль эта заставила вспомнить о Хунне Раале и его улыбке, той, что приберегаема для ничтожных визитеров. Знания становятся сокровищами, а мужчина, возглавивший Легион во всем, кроме официального звания, стал жаднее всякого тирана. Еще хуже: в нем есть еще что-то, некая эманация, не только винный дух и кислый пот. Шаренас гадала, одна ли она заметила перемену. Возможно, она просто была вдалеке слишком долго.

«Слишком надолго и слишком не вовремя я уехала. Мы разделились, Кагемендра Тулас. Кажется, так давно. Ты успел найти нареченную? Задрожал или стоял храбро, как тебе и следует? Кагемендра, я вернулась в Нерет Сорр, и я скучаю по тебе».

Когда Урусандер наконец перевел на нее взор, она заметила в нем удивление. — Капитан! Не знал, что ты вернулась.

— Только что прибыла, сир.

Она внимательно смотрела на него. Как привидение. Облачен в зимнюю кожу, белую и смутно-прозрачную, словно в ледяные доспехи. Лицо казалось резким в тусклом свете. Преображение до сих пор пугало ее. «Верховная жрица Синтара называет это чистотой. Но я вижу сезон замерзших мыслей, убеждений и веры. Нас зовут в сон, мы всё глубже затягиваемся в мир крайностей, и сердца наши под замком.

Свет не сулит сочувствия. Он не тот, кого я знала прежде».

Урусандер сказал: — Прошу, уверь меня, что Торас Редоне мыслит разумно. Не хочу увидеть повторение безумной атаки лорда Ренда, ведь мы остаемся здесь, ища мира.

Он запнулся, и она отлично понимала почему. Урусандер никогда не мечтал о командовании, был слишком резок для придворной политики, чувствовал себя неуютно в присутствии господ из Великих Домов, не разбирался в сплетениях двусмысленных интриг. Не слыл красноречивым. Но сейчас и здесь выбора почти не было.

— Не так должно было быть, — говорил лорд. — Если я не двигался, то не без причин. Если я решил воздержаться от суждений, то по здравом размышлении. Шаренас, мы уже не те, что раньше. — Он указал на свое лицо, всмотрелся в повисшие перед глазами бледные руки. — Я не про это. Верховная жрица придает слишком много значения внешнему. Нет, нас поразило — всех нас — некое смущение, сам наш дух спотыкается, вдруг заблудившись. — Глаза его сузились. — А разве не сулило это совсем противоположное? Не было знаками веры? — Он оглянулся на нее. — Но я не совсем изменился. Она может звать меня Отцом Светом, а мне ее слова кажутся ударом в грудь.

Он покачал головой, отводя взгляд и опуская руки.

«Отец Свет. Верховная жрица, у тебя нет чувства иронии? Наш отец не справился с детьми — и с родным сыном, и с приемной дочкой. Еще хуже: солдаты его одичали, словно распустившаяся семья. Он отец тысяч.

Командир, что вы сделаете с детьми?»

— Сир, Синтара хочет противопоставить вас Матери Тьме как равного. Знаю, это порядочное… упрощение. Но, может быть, ситуация сама ведет нас.

— Удержаться нельзя, — пробормотал он, как бы отвлекшись на что-то другое. — Не навсегда. Ни один смертный не наделен…

— Сир?

Голос его отвердел: — Гнев, Шаренас, подобен буйному зверю. Ежедневно мы сковываем его, требуем вести себя прилично. Видя несправедливости со всех сторон, ужасаясь подлому пренебрежению самыми основами чести, вызывающим бесчинствам. И такую наглость… Да, поистине позор. Я мог бы уйти. Ты ведь знаешь, Шаренас, верно?

Она кивнула.

Он продолжал: — Но зверь сорвался и несется — куда же? Чего ищет? Исправлений или мести? — Он снова посмотрел на юг, будто мог отыскать взглядом саму Цитадель. — Нарисовал то, что увидел, и теперь… теперь, побери меня Бездна, не видит ничего. Этим ужасным актом самовредительства… — он встретил ее взгляд, — присягнул торжеству Тьмы? Вот вопрос, который я снова и снова задаю себе.

«Передо мной мужчина, у которого слишком много мыслей и слишком мало чувств». — Сир, Кедаспела сошел с ума, внезапно увидев сотворенное с сестрой и отцом. Он сделал это ненамеренно, если не считать намерением попытку вырвать тоску из головы.

Урусандер не сразу хмыкнул, ответив сухим тоном: — Я выронил цепь и теперь зверя не ухватить. Понимаю, как это видят Аномандер и прочая знать. Вета Урусандер ждет в Нерет Сорре, предвкушает начало сезона войны.

Она промолчала.

— Шаренас, какие вести ты принесла?

Какие вести? Ну, вполне понятный вопрос. «И все же… благая Бездна, на какой остров я ступила? Какие запретные моря его окружили? Одна ли я скакала по лику зимы, рассматривая свежие курганы? Вот он стоит, ожидая вестей из внешнего мира. Ваш остров, сир, не нанесен ни на одну из карт. Кедаспела? Забудьте про дурака! Мы сходимся с обнаженными мечами! Урусандер, и зачем я сюда полезла?» — Сир, командующая Торас Редоне не в строю. Говорят, сломлена горем.

На хмуром выбеленном лице не заметно было признаков неискренности. — Не понимаю. Она потеряла кого-то близкого?

Шаренас медлила с ответом. Это не было вызовом смелости — она готова была доложить правду, как подобает самым преданным капитанам Урусандера. Но ее испугала невинность старика — «неведение, похоже, ставшее результатом отпущенной цепи. Вижу скорее не Отца, а дитя. Возрождение, Синтара? Да, и у него холодная, холодная колыбель». — Сир, похоже, Хунн Раал мало рассказывает вам о многих своих действиях по всему королевству. Я всего лишь еду по следам и замечаю всё, хотя, нужно сказать, вижу мало приятного.

При упоминании имени Раала лицо командира исказилось. — Он стреножен, уверяю тебя. Война с отрицателями — нелепое извращение нашего дела. От нее вышло больше вреда, нежели пользы. Он не понимает правосудия, да и просто разума лишился. — Урусандер снова обернулся к югу, закрыл лицо рукой, но неуверенно — будто не понимал, что обнаружат пальцы. — О чем же ты должна рассказать, Шаренас? Откуда такая неуверенность?

— Чуть позже, сир, если позволите. С моего отъезда здесь произошли перемены.

Он бросил на нее взгляд. — Боишься сделать неверный шаг?

«Дурак. Я боюсь твоих шагов» . — Верховная жрица заняла высокую позицию. Сам Хунн Раал сидит ныне в чаше ее ладоней? А капитан Серап? Сир, я должна знать — кто ваш советник по государственным делам?

Урусандер скривил губы. — Я принял ответственность за Легион. — Голос его дрогнул от подавляемых эмоций, то ли гнева, то ли стыда. — Я заново обдумаю справедливость нашего дела. — Он помедлил. — Капитан, мне не предлагают советов, да я и не прошу. Возможно, теперь, с твоим приездом, всё изменится. Но остальные… они приходят в облаке смущения и оставляют меня озадаченным, заставляя чувствовать себя слепым глупцом.

— Они ничего не говорят вам?..

— Говорят только о предстоящем браке. Как будто решать им!

«А, вы заметили их презрение. Значит, теперь так? Праведная ярость угасла за горизонтом, унесена белыми ветрами. А передо мной Вета Урусандер, седеющий волк с оскаленными зубами». — Сир, то, что вы готовы назвать браком, они называют махинацией. Соединенные руки должны крепче ухватиться за рычаг. Это не любовный союз. Не взаимное уважение. Скорее они хотят бросить вас на наковальню, свить два клинка, выковывая одно новое оружие.

— Чтобы завладеть?

Она чуть не отступила при виде огня в очах, пламени почти неестественного в своей яркости. «Зубы не выпали, но все же я чую его… беспомощность. Таковы знаки благословения Синтары? Белая кожа и ослепительные огни Лиосан… бесполезны? Она скорее проклинает, нежели дарит благо? Куда тянется ее новообретенная сила, и что Синтара увидела в Хунне Раале?» — Я полагаю, владыка, что они решатся завладеть оружием, даже сознавая угрозу острого лезвия, ненадежного захвата, возможность потерять равновесие — и нанести размашистый удар, не жалея невиновных.