Круги в пустоте - Каплан Виталий Маркович - Страница 7

— Тебе повезло, почтенный Айгъя-Хоу, — присвистнул озадаченный мельник. — Видно, боги к тебе и впрямь благосклонны, коли посылают такого щедрого покупателя! Ну что ж, мне, пожалуй, пора и по делам. Ох, все дела, дела, не знаю уж, когда смогу пожить тихо, спокойно, в свое удовольствие…

— Под холмиком, наверное, — хохотнул купец. — В полотняном мешке.

— Все будем в нижних пещерах, — кивнул мельник. — Ну ладно, встретимся еще на неделе, пивка попьем. Я в «Змеином Зубе» остановился, как обычно.

Проводив взглядом тучного Калсеу-Нару, купец повернулся к нежданному клиенту.

— Вы сделали правильный выбор, почтенный! Отличное приобретение, замечательный мальчик, здоровый, крепкий, умный…

— Погоди-погоди, — перебил его мужчина. — Я ведь еще не сделал выбора. Я лишь сказал, что дал бы за парня двадцать, если он мне подойдет. А сие надо еще сперва проверить.

С этими словами он перешагнул огораживающий площадку канат и подошел к Митьке.

— Да, разумеется, почтенный господин! — торопливо закивал купец. — Конечно, осмотрите! Видите, вполне доброкачественный товар!

— Покажи зубы, мальчик, — велел покупатель, и Митька, помня о недавнем подзатыльнике, поспешно открыл рот.

Покупатель внимательно оглядел его зубы, прищурился, потом вдруг сунул ему палец в рот и попробовал расшатать несколько зубов — прочно ли сидят в деснах? Митьке было стыдно, да и довольно неприятно, но он терпел. Пока терпел, — уговаривал он сам себя.

— Странные у него какие-то зубы, — задумчиво процедил покупатель. Наверное, пломбы увидел, решил Митька. Пару пломб он в свои четырнадцать уже имел. А ведь эти дикари, наверное, и понятия о том не имеют. Рвут больной зуб — и все дела.

— А чего зубы? — вскинулся Айгъя-Хоу. — Крепкие зубы, такими зубами камень грызть можно.

— Я же не говорю «некрепкие», — пожал плечами мужчина. — Я говорю «странные». Но ладно, поглядим остальное. Так, напряги мышцы… Да, шестипудовые мешки точно не потянет, да и ладно. Теперь, мальчик, расставь, ноги пошире и наклонись до земли.

Очень уж унизительно было выполнять требование покупателя, но ничего не поделаешь, пришлось. Митька стоял, касаясь кончиками пальцев пыльных досок и чувствовал, как чужие сильные пальцы ощупывают его зад.

— Ну что ж, — произнес мужчина, — глистов вроде бы нет, да и не похоже, чтобы его когда-нибудь употребляли. Это хорошо, мне не нужен мальчик из веселого дома. Но я смотрю, нет даже следов наказаний? Странно, не находишь ли? Задница и спина раба должны нести обыкновенные в таких случаях отметины.

— Это очень послушный мальчик, — сейчас же принялся объяснять купец. — Его не за что наказывать!

— Чтобы мальчишку да не за что было наказывать? — добродушно рассмеялся покупатель. — Так не бывает. А кстати, с чего ты взял, будто он такой послушный? Давно ли ты его приобрел?

— Он у меня уже три года в услужении! — торопливо сказал купец, украдкой делая свирепые глаза Митьке. — Показал себя с лучшей стороны.

— Три года, говоришь? Интересно, интересно. Он что, все эти три года просидел в темном чулане? Смотри, какая у него белая кожа! Судя по цвету его волос, это невольник из дальних северных пределов Сарграма, но даже и таких быстро меняет олларское солнце.

Купец досадливо хмыкнул.

— Ну, почтенный, вы же знаете, всегда бывают исключения. Значит, так дали ему боги. Многие вообще сочли бы его бледность оригинальной… особенно если поставить мальчишку в пару с загорелым до черноты… это, знаете ли, будет смотреться.

— Благодарю, но пока мне этого не требуется, — усмехнулся покупатель. — Мне слуга нужен, а не красивая безделушка. Ладно, пускай три года… Всякие чудеса бывают. Значит, он умеет все, что полагается комнатному слуге? А также ухаживать за лошадьми, работать на земле, готовить пищу, стирать? Скажи, мальчик, ты все это можешь?

Митька на миг замялся, но потом энергично закивал. Оставаться во власти взбешенного неудачей купца ему не хотелось совершенно. А как повернется тут, с этим мужиком, это еще посмотрим. Во всяком случае, достаться толстому мельнику было бы ничуть не лучше.

— Слушай, а он что, немой? — удивился мужчина. — Кивает, вместо того чтоб ответить.

— Отвечай, когда господин спрашивает! — нагнувшись к его уху, яростно прошипел купец, и Митька суетливо заговорил:

— Да, конечно, я это умею, да, могу.

— Вдобавок еще и дерзкий мальчик-то, — усмехнулся покупатель. — Обращаясь к свободнорожденному, не прибавляет «господин». Его что, совсем манерам не учили? А, купец? Ты же только что сказал, будто он три года был у тебя в доме. Странно это как-то, знаешь ли. Скажи, парень, а ты вообще давно в рабах-то?

— Ну… — замялся Митька, — не очень. То есть недавно. — Покосившись на взбешенного купца, он тут же поправился: — Хотя вообще-то давно, три года, просто я думал, что давно — это всю жизнь, а я же не всю жизнь, я три года…

О том, что три года в действительности укладывались в два дня, он благоразумно умолчал.

— И вот что еще интересно, — медленно произнес покупатель, — я ведь не наблюдаю на нем рабского клейма. Ты ведь знаешь, купец, что согласно прошлогоднему указу нашего великого государя Айяру-ла-мош-Ойгру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после, всех олларских рабов полагается клеймить в установленном порядке, с уплатой соответствующей пошлины в государеву казну. Как же так, уважаемый?

Купец испугался. Это было заметно невооруженным глазом. Пальцы его судорожно стискивали друг друга, левая щека начала ощутимо подергиваться, мышцы непроизвольно напряглись. Даже Митька понял, что его ироничный покупатель говорит не просто так, прикалываясь, а как чиновник, исполняющий скучную, но необходимую службу.

— Впрочем, — заметил мужчина, — когда ты продашь мальчишку, это будет уже не твоей заботой, а нового владельца. Которому придется заплатить за клеймо и за пошлину четыре огрима. Исходя из этого, — он сделал паузу, — а также и из прочих открывшихся обстоятельств, я пришел к выводу, что мальчик несколько не соответствует твоему радужному описанию. Над ним еще немало предстоит поработать. Поэтому я даю за него пятнадцать огримов, и ни медяшки больше. Согласен?

Айгъя-Хоу вынужденно кивнул. Сейчас, после разговора о клейме, торговаться ему было совсем уж не с руки.

— Ну что ж, — улыбнулся мужчина, — приятно видеть разумного человека. Итак, уважаемый, получи. — Он расстегнул висевший на поясе кошель, запустил туда руку и принялся считать серебряные монеты. — Ровно полтора десятка. На зуб проверять будешь?

Купец отчаянно замотал головой.

— Ну что ж, тогда пойдем запишемся.

Они направились к сидящему за столиком старичку, что-то принялись говорить, дали мелкую монетку, старичок тут же, выхватив верхний лист из стопки, принялся скрипеть пером и скрипел в течение минут пяти. Митьке эти минуты показались вечностью. Он стоял сейчас на грязных досках, на нем не было ошейника (тот сняли, выводя его из сарая) и по идее он мог бы сейчас рискнуть — юркнуть в толпу, опрометью метнуться в ближайший переулок, а потом… потом будет видно. И был краткий миг, когда он едва не рванулся. Но — не смог. Предательская слабость в коленках. И тут же он принялся убеждать себя, что бежать бесполезно. Во-первых, его сейчас же схватят или подстрелят — стражники-то никуда не ушли, вон стоят возле сарая, болтают и ржут как кони. Анекдоты, небось, травят. Ржут-то они ржут, а ловить убегающих рабов наверняка обучены. Во-вторых, даже если он прорвется сквозь толпу — что дальше? Он не знает города, он попросту заблудится в этих похожих одна на другую кривых улочках, и никто ведь его не спрячет, не укроет, никому не нужно неприятностей с законом. В-третьих, объявят розыск. Нет ничего глупее, чем бежать сейчас. Вот потом, когда он освоится в этом мире, обзаведется знакомствами, деньгами, тогда и стоит попробовать. А сейчас… Но он и сам понимал, что мудрыми рассуждениями всего лишь прячется от собственного страха. К чему оправдания? Не смог, струсил — значит, не смог. Теперь надо молча принять собственную судьбу.