Круги в пустоте - Каплан Виталий Маркович - Страница 38

Зато кассару, похоже, захотелось поговорить.

— Ну и как, уважаемый Салир-гуа-нау? Не лучше ли было с самого начала разойтись мирно? А я ведь настойчиво предлагал. Теперь, спускаясь в нижние пещеры Владычицы Маулу-кья-нгару, ты не сможешь утверждать, будто я предательски лишил тебя жизни. Более того, я поступил с тобой, как благородный с благородным, хотя на самом деле ты пес поганый, рабское отродье, и вполне можно было не церемониться, а раздавить как вонючего жука. Но ты все-таки выбился в уважаемые люди… в определенных, конечно, кругах…, и потому я поступлю с тобой именно так, как у вас положено поступать со свободными горожанами. Я культурно отрежу тебе голову, дабы в нижних пещерах ты мог протянуть ее Высокой Госпоже, предлагая последний дар.

Он вновь сделал неуловимое движение — и голова предводителя, отделенная от шеи, тяжело стукаясь, покатилась по земле, причем — Митька видел это совершенно отчетливо! — губы ее шевелились, изо рта вылетали и тут же лопались кровавые пузыри, а глаза растеряно мигали. Он что, еще живой? — потрясенно думал Митька, по-прежнему застыв на корточках. Но голова, даже если и уловила его мысль, явно не собиралась отвечать.

А кассар плавно повернулся к обступавшим его бандитам.

— Ну? Тоже хотите попробовать? Или вас отпустить?

Судя по всему, портовые мордовороты на что-то еще надеялись, поскольку издав дружное рычание, со всех сторон кинулись на него. Сталь вновь встретилась со сталью, равнодушная земля впитала новую кровь, и коротко пропели две стрелы. От первой кассар попросту увернулся, а вторую ловко отбил мечом.

Время таинственным образом вновь замедлилось, а кассар зеленым смерчем носился между бандитами, и те один за другим падали в быстро намокающую пыль. Им явно не хватало мастерства своего предводителя, и Харт-ла-Гир управлялся с ними легко. Прыжок, удар, сталь лупит о сталь, кассарский меч, двигаясь по странной, совершенно вроде бы нелепой траектории, проникает в беззащитное тело, и кассар сразу же оказывается в другом месте. Вот ему противостоят семеро, а вот уже пятеро, нет, всего лишь двое. Кассар кружился между противниками, работал мечами — и совершенно не обращал внимание на уцелевшего лучника, которому хватило ума, выпустив в молоко несколько стрел, не хвататься за меч и не лезть в общую кучу, а добежать до ближайшего сарая. Теперь он, старательно целясь, натягивал тетиву, и хищная стрела уже нетерпеливо подрагивала, просясь в полет.

Еще пара секунд — и она сзади вопьется в добивающего последних врагов кассара. Митька понимал, что чудеса не повторяются. Дважды Харт-ла-Гир избежал стрелы, но разве судьбу обманешь? Она дарит шанс лишь затем, чтобы в итоге жестоко насмеяться.

Сцепил от напряжения кулаки, он поморщился — острая грань камня, до сих пор остававшегося в его ладони, едва не порезала кожу. Дальше Митька действовал не рассуждая, по наитию. Привстал, размахнулся из-за плеча — и послал камень в лицо лучнику. Это лицо, круглое, оливково-желтое, сейчас неожиданно напомнило ему лампочку в подъезде. В свое время немало таких лампочек нашло свой конец от его руки.

Что ж, меткостью его судьба не обделила, земная тренировка на лампочках дала свой результат. Пущенный со всей дури камень смачно влепился стрелку в лоб, и тот с проклятием рухнул. Увы, слишком поздно. Митька опоздал всего лишь на жалкую долю секунды, но и ее хватило, чтобы изголодавшаяся по теплой крови стрела сорвалась с тетивы и со свистом устремилась кассару в затылок.

Все, что случилось потом, напомнило Митьке зарубежный фантастический боевик, как те, что он сотни раз смотрел по телеку или на видике у Илюхи Комарова. Харт-ла-Гир по всем законам природы не должен был успеть — а вот извернулся-таки в прыжке, двумя пальцами достал из воздуха стрелу и не глядя послал ее обратно, точно дротик. Стрела послушно отправилась по адресу и впилась в глаз скрючившегося у стены сарая лучника. Тот отчаянно заорал — так, что у Митьки уши заложило. Представив, что это его глазное яблоко раздирает бронзовый, иззубренный наконечник, он отчаянно затряс головой, и вновь его скрутило от подступившей к горлу тошноты. Он упал на колени, согнулся — и его опять вывернуло наизнанку.

В себя он пришел, ощутив на затылке жесткую ладонь кассара.

— Дома доблюешь, — грубо бросил тот, рывком поднимая Митьку на ноги. — Сматываться надо, пока уцелевший с подмогой не вернулся. Этих я приколол, но ожидается пополнение.

Он крепко сдавил Митькин локоть и потащил куда-то в проулок, коротко свистнул — и мгновенно рядом оказался встревоженный, бьющий в землю копытами Уголек.

— Ездить ты, конечно, не умеешь, — сквозь зубы процедил кассар и, легко подняв Митьку в воздух, швырнул его животом поперек седла, потом сам прыгнул на коня, не хватаясь за уздечку, крикнул что-то — и Уголек, взметнув позади себя фонтанчики пыли, рванул галопом. Дальнейшего Митька уже не видел — спасительная темнота сомкнулась вокруг, и не было в ней ничего, кроме исполинских волн, которые, крутя и подбрасывая словно щепку, несли его к далекому, невозможному и вместе с тем почему-то знакомому берегу.

Заготовить две тысячи листьев — дело небыстрое. Лешка, с энтузиазмом начавший было обдирать ветки орешника, скоро устал и принялся бегать вокруг в поисках развлечений. Однако земляники здесь, в «заозерном» лесу не водилось, слишком много тени, а для грибов еще не пришло время. Тот недавний подберезовик так и остался единственной находкой.

Пока Виктор Михайлович методично, словно пасущийся жираф, обрывал листья, Лешка придумал себе новую забаву. Найти подходящую ветку, подпрыгнуть, ухватиться — и она будет качать тебя как на батуте. Кроссовки то чуть ли не на локоть отрываются от земли, то плавно касаются молодой травы и опавшей прошлогодней листвы. Красота!

Петрушко-старший, однако, не оценил величие замысла.

— Леха! Слезай немедленно!

— А чо?

— Горячо! Тоже придумал забаву. И сам навернешься, и дерево искалечишь. Представь, что ему больно.

Лешка, не разжимая рук, представил.

— Не, ему не больно! Ему весело! А мы будем делать лук?

— Какой еще лук?

— Обыкновенный! Чтобы стрелять.

— Ну… — задумался Петрушко, — во всяком случае не сегодня. Лук из чего попало не мастерят, надо подходящий ясень найти… Сперва давай листья заготовим. А это, судя по чьей-то лени, случится ой как нескоро.

…Скоро — не скоро, а все когда-нибудь кончается. Доверху набив пластиковый пакет, они двинулись в обратный путь, к озеру. Лешка, разумеется, не мог идти нормально — он то убегал вперед по тропе, то прятался в кустах и увлеченно стрелял оттуда из чего-то воображаемого. Не то из космического бластера, не то из индейского лука…

Потом он выскочил на опушку, где кончался орешник и начиналось озеро — дальним своим, заболоченным краем. Тут всегда было безлюдно — народ купался на противоположном берегу, где и песчаный пляж, и стройные сосны, и шоссе невдалеке змеится. А здесь — поросли камыша, острая осока, бледно-зеленые пятна ряски, в их разрывах проглядывает темная, лишенная солнца вода.

— Папааа!

Голос у Лешки был такой, что у Виктора Михайловича на миг перехватило дыхание. Отшвырнув куда-то пакет, он с места взял резкий старт и помчался на крик, сжимая кулаки и костеря себя — ну почему, почему нет при нем табельного «Макарова»?

— Папа! Там! — прыгая на берегу, Лешка указывал в воду, где в переплетениях серо-желтых камышей барахталось нечто огромное. Кабан? Медведь?

— Алешка, в сторону! — негромко скомандовал Виктор Михайлович. Таким тоном он говорил нечасто, и сын без лишних вопросов отскочил подальше, к лесу.

Виктор Михайлович вгляделся в темное мельтешение. Так… Не медведь это и не кабан… Не тратя времени на раздевание, он вошел в невероятно холодную (и это на такой-то жаре!) воду, осторожно продвигаясь вперед. Это оказалось непросто — водоросли цеплялись за ноги, на дне торчали острые коряги, так и норовя разодрать брюки, плотная стена камышей заслоняла вид, их приходилось раздвигать обеими руками. Сперва было по колено, потом как-то вдруг сразу он провалился по пояс, но зато и приблизился к цели.