Чужая сила (СИ) - Васильев Андрей - Страница 40

А у ведьм-то дело на широкую ногу поставлено. Торгуют, понимаешь, черной магией налево и направо – и в Москве, и в Смоленске. А может, даже и где подальше. В Конотопе там, или в Таганроге. И ведь, поди, без кассового аппарата все, с нарушениями действующего законодательства. Взять их, да и сдать налоговикам со всеми потрохами. Я с этими ребятами дело не раз имел, и точно знаю, что их ничего не испугает – ни отсутствие дороги, ни лесное капище, ни истинный облик этих теток. Их дело – штраф выписать. Ведьма ты, не ведьма – налоги все равно платить должен. Заплатил – и колдуй спокойно.

Ладно, шутки шутками, а что там дальше? Ага, до этого запись датирована мартом. Ну как я и полагал.

Полистав книгу, я дошел до того места, где почерк Захара Петровича обрывался и начинался другой, более беглый. Да и не ручкой писал его предшественник, а чем-то вроде химического карандаша, отчего не все буквы были понятны. Почитав его заметки, я понял, что на зелья и эликсиры он не слишком налегал, хотя тоже в них соображал неплохо. Зато ему был близок животный мир. Он общался с волками, совами и прочей живностью. Причем не только общался, но и обделывал с ними кое-какие делишки. Например, вороны таскали ему некие редкие травы, которыми он рассчитывался за что-то как бы вы думали с кем? Со «старой хрычовкой Дарьей». Надо же. Значит – можно с ними мирно сосуществовать все-таки? И Нифонтов про какой-то договор говорил.

Может, если сила приживется, и я с ними поладить смогу? Выражаясь словами все того же сотрудника отдела 15-К, заключу «вооруженный нейтралитет»? Зачем он мне – понятия не имею, но лучше это знать, чем не знать. Поди догадайся, что мне теперь понадобится в дальнейшем.

Интересно, за что такое он Дарье Семеновне платил? Не за то ли самое? Бррр… Отчаюга тогда был этот... Как его… Алексей. Просто Алексей. Кроме упоминания имени, я про владельца химического карандаша ничего не нашел. Да, если честно, не так он и много записей оставил. Куда меньше, чем его наследник.

Чем глубже я продвигался от конца книги к ее началу, тем желтее становились листы, химический карандаш сменила перьевая ручка, а через какое-то количество страниц и она пропала, уступив место простому перу. На самом деле это все меня крайне увлекло. Я практически не вчитывался в текст, так, выхватывал какие-то фразы. Куда интересней было смотреть на почерки тех, кто жил до меня. У кого-то он был убористый, быстрый, явно этот ведьмак все время куда-то спешил, иначе зачем столько сокращений и даже кляксы? А вот наоборот – буковка к буковке, с завиточками, текст как будто напечатан. Был этот Митрофан, Евстигнеев сын, как видно, аккуратистом и занудой. Вон, по полстраницы исписывал за один присест и все со словесными оборотами. «Тако же пробовал я приманить птицу, рекомую «витар», дабы обрести пять-семь ее перьев, кои потребны мне для ранее указанного дела. Но птица та, хоть и отозвалась на мой зов, но в руки так и не далась. Стрелять же ее я не стал, дабы не гневить лесного хозяина».

И все это с «ятями» и «ижицами».

А вообще молодец этот Митрофан, Евстигнеев сын, настоящий защитник живой природы. «Гринпис» бы его одобрил.

Но снова вопросы, вопросы, вопросы. Что за птица «витар»? Что у нее за перья такие? Может, они так павлина называли в старые времена? Хотя – откуда под Можайском павлин? Это сейчас там ближнее Подмосковье, а тогда, на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков, глушь была еще та. Помещики, абсолютизм и все такое. А эта запись, по моим прикидкам, как раз к этому времени и относилась. Нет, может, у помещиков павлины и были, но в обычном лесу?

Нет, надо тащить сюда нетбук и сидеть в обнимку с ним. Дальше-то хлеще будет наверняка. А потом и вовсе непролазные дебри начнутся.

Кстати. Я читал, что есть такие программы, которые текст распознают и делают его вполне читаемым. Со всяких мертвых языков, если он трудно различим, и так далее. Надо бы такую программку себе установить и потихоньку наиболее невнятные моменты ей сканировать.

От этих мыслей меня отвлек звонок в дверь, должно быть, пиццу доставили. И это очень хорошо, а то у меня в животе уже гвалт поднялся, кишка кишке стучала по башке от голода.

Расплатившись с курьером, я притащил коробки на кухню, чуть ли не пуская слюну от запаха, идущего от них.

– Родька, – разложив их на столе и достав из шкафа две тарелки, кликнул я своего слугу. – Иди пиццу есть.

– Чего есть? – послышался голос из комнаты, и в коридоре раздался топоток. – А?

– Вот, – я открыл первую коробку, в ней была «пепперони». – Пицца. Нельзя не соблазниться.

– Это чего такое-то? – Родька вскарабкался на табурет и понюхал ближний к нему кругляш колбасы. – Хозяин, ты это не ешь! Что это вообще за снедь такая? Кто ее готовил? В каком трактире? Ты же не видел этого.

– Кто надо – тот и готовил, – я зацепил один кусок и с наслаждением откусил от него сразу половину. – Ешь и не нуди.

– А коли тот пекарь, что ее делал, в нее плюнул? – немедленно заявил этот мохнатый негодяй.

Невыносимое существо. Вот зачем такое говорить? Я теперь начал думать, что, может, у того, кто ее разогревал, было плохое настроение, и он в нее и вправду плюнул.

Да ну, что за чушь. Главное – вкусно-то как!

– Не буду я это есть, – стоя на табуретке, топнул по ней лапой Родька. – И ты эту непонятную штуку не харчи, говорю. Коли голоден – давай я кашу сварю. Сорочинская крупа есть, чернослив да изюм я из дому привез. Молока, правда, нет, но это ничего, на воде можно.

– Не хочу кашу, – прочавкал я. – Давай лучше Вавилу Силыча позови в гости. Может, и он с нами поужинает.

– Да он эту срамоту сроду употреблять не станет, – фыркнул мой слуга.

– А ты позови, – потребовал я. – Пусть он сам решит – станет или нет.

Я ведь так и не отблагодарил домового за то, что он мне помог той жуткой ночью, и это неправильно. Любое доброе дело не должно остаться безнаказанным, этому меня учил весь мой личный опыт. Говорят, что раньше добрые дела совершались просто так, по велению души и сердца, но то было давно, как раз в те времена, когда жил Митрофан, Евстигнеев сын. Сейчас с этим сложнее, и любое доброе дело требует адекватного воздаяния, помимо слова «спасибо», а именно – услуги, по масштабу аналогичной оказанной тебе. Вот меня в свое время Дианка из кредитного выручила, использовав свои связи в МГТУ и договорившись принять отчет на три минуты позже полученного срока, так я ее через две недели отблагодарил, поддержав на кредитном комитете. И не надо путать, это не «ты мне, я тебе», тут немного другие расклады. Хорошее отношение – оно на то и хорошее, чтобы подкрепляться соответствующими поступками. Например – приглашением на поедание пиццы. Нет, услуга Вавилы Силыча тянула на большее, но ничего другого я ему предложить пока не мог.

Ну а не захочет – так это его дело. В конце концов – мне больше достанется. Обожрусь до потери пульса.

Родька спрыгнул с табуретки и, сердито фырча, нырнул в щель у холодильника. Не было его минуты три, а после из этой же щели появились сразу двое – он и наш подъездный.

– Смотри, Вавила Силыч! – возмущенно проорал слуга, обличительно тыкая в мою сторону лапой. – Как такое в руки-то брать можно, а?

– Чайник поставь. Хозяин-от в сухомятку ест, – невозмутимо приказал ему подъездный. – И говори поменьше, не по чину это тебе. Не твоего ума дело, кто что в пищу употребляет. Он доволен? И ты доволен должен быть. Сказано тебе – ешь, так жуй и не рассуждай. Ты кто есть такой? Забыл?

Родька замолчал, хлопнул глазами и полез на стол, где стоял чайник. Судя по всему, слова подъездного оказали на него воздействие.

– Здравствуй, Александр, – степенно поприветствовал меня Вавила Силыч. – Спасибо, что пригласил. Где заказывал-то пиццу? Не у этих, что в тридцать девятом доме сидят?

Не дожидаясь ответа, он влез на табуретку и посмотрел на две еще не открытые коробки.

– «Маэстро», – одобрительно гукнул он. – Эта хорошая, они на начинке не экономят и тесто славное. «Четыре сыра» есть? Я его… То есть их очень уважаю.