Не твоя смерть (СИ) - "Вареня" - Страница 2

Все портил взгляд. Не тот поверхностный, ироничный, а глубокий, грязно пенящийся на дне зеленых глаз презрением ко всему окружающему. Дед с самого раннего возраста приучил Тимура не заострять внимание на внешности, а вглядываться в глаза, выискивая правду о человеке именно там. И Тимур ни разу не обманулся. И сейчас эта привычка выручила, дала возможность вспомнить, кто Антипов на самом деле.

— Ну что же ты нахмурился? Не нравлюсь? — Альфы вокруг загыгыкали, а театрально наклонивший голову Антипов заулыбался.

— Не нравишься, — тихо, но уверенно ответил Тимур, вздергивая подбородок.

Он не заметил движения, только сильные пальцы вдруг больно стиснули подбородок, заставив задрать голову выше.

— Каждый, кто такое мне говорил, потом просил только поглубже да пожестче. Проверим на тебе?

Тимур устал, ему нечего было терять, не за что держаться. Дурацкое чувство свободы, заставившее потерять себя — не Тимур! — сунуло руку в карман, выхватило баллончик, тот самый, заботливо отданный бесполезным нужным человеком, и прыснуло прямо Антипову в лицо. Тот отшатнулся, закрыл лицо ладонями и заревел, жутко, нечеловечески. Из изящных пальцев, стиснутых от боли, полезли, как по волшебству, длинные когти. И сам Антипов будто вмиг разросся, раздался в плечах. Тимур бухнулся на попу и отполз, краем глаза цепляя остальных альф. От засветившихся диким желтым глаз ему захотелось тонко заскулить, потому что стали вдруг понятны все эти обрывки фраз холеного омеги, полные уверенности, что Тимуру ничего не светит. Ясно теперь почему.

Пользуясь всеобщим замешательством — Антипов выл и крутился, вцепившись в глаза, а альфы бестолково суетились вокруг него — Тимур выскользнул из дома и бросился бежать. Всегда, сколько он себя помнил, из всей потусторонней мистической хрени он больше всего боялся оборотней. Зверей в человечьей шкуре, диких и беспощадных. И теперь, не понимая больше ничего, кроме того, что позади него аж четыре такие твари, он перепуганным зайцем тупо мчался вперед, надеясь просто найти какую-нибудь нору.

Тимур выскочил из хлипкой калитки, ужаснувшись тому, как оглушительно она хлопнула за его спиной, и рванул по раздолбанной мостовой, перепрыгивая особо гнилые доски. Должен — ведь должен же! — хоть кто-то ему помочь. Сердобольный дед, мужественный альфа, хоть кто-нибудь! Тимур готов был спрятаться даже в навозной куче, только бы его не нашли. Не вытащили. Не унюхали.

Деревня была пуста. Только добежав до конца улицы, Тимур понял это со всей отчетливостью. Некому было спасать, некуда прятаться. Только не от тварей со звериным обонянием, которые отыщут его в два счета. Выход был один. Тимур рванул к реке, надеясь, что сможет затаиться где-нибудь под плотом или в зарослях водорослей — нырял он отлично и дыхание задерживал надолго.

С ужасом он услышал сзади шум догоняющего его зверя. Не человека — это было очевидно. Но Тимур уже видел цель. Пробегая мимо кучи слежавшегося песка, по счастью сухого, он ухватил горсть, растер в ладони корочку, превращая ее в сыпучую пыль, и сжал в кулаке. Едва только огромный силуэт вырисовался в поле зрения, он, не задумываясь, швырнул ее, целя в глаза. Волк заскулил, и Тимур с разворота двинул ему между ног. И сразу после выбежал за пределы деревни. Затем вниз по склону, уже у самого берега слыша за спиной глухое рычание. Тимур чуть не споткнулся о валявшуюся на дороге жердь, толстую и длинную, схватил ее, силясь поднять, выставить перед собой. Огромный мохнатый ужас напоролся на нее горлом, выбивая у Тимура из рук. Скорчился, жалобно взвыв, но омега уже сбегал вниз, нащупывая в кармане баллончик. Один. Остался только один, а дальше Тимур спрячется, схоронится так глубоко и надежно, что не найти.

Он уже разворачивался, почти нажимал на кнопку своего кажущегося таким бесполезным оружия, когда кто-то чудовищно сильный перехватил поперек талии, вырвал баллончик из рук и закинул на плечо, больно ударяя животом о крепкие кости, обтянутые стальными мышцами. Тимуру хотелось орать, выть, хоть как-то выплескивая свой ужас, но каждый гигантский прыжок выбивал из него воздух.

Наконец его втащили все в тот же дом, правда уже на сарай, не утруждая себя показным гостеприимством, и безжалостно сбросили на пол. Жуткий взбешенный Антипов в последний момент удержался и не пнул в незащищенный живот. Наклонился и изо всех сил зарычал, заревел просто! Так страшно, так невыносимо пугающе, что Тимур начал орать. Изо всех сил, не думая больше ни о чем. Вопил, не прикрывая неряшливо раззявленного рта, глядя на желтоглазого Антипова. Прилетевшая пощечина обожгла щеку, и он на секунду заткнулся, набрал воздуха и приготовился заорать снова, потому что по-другому не мог уже, как услышал раздраженное Антиповское:

— Заткни его, Серег.

Тимур не сразу понял, что тот имеет в виду, и приготовился к тому, что его сейчас начнут жрать заживо, разрывая на куски тонкую плоть, потому в первые секунды не заметил въехавшего в рот крупного члена. Не осознал просто. Мысль, что его трахают, пришла медленно и как-то лениво после нескольких несдержанных фрикций. И Тимур воспринял это с облегчением. Готовящееся к мучительной смерти сознание приняло столь мерзкую отсрочку с какой-то извращенной радостью. Мол, что угодно, только не убивайте. Прежде Тимур, такой наивно-гордый, уверенный в собственном превосходстве, не принимал подобного. Лучше умереть, чем терпеть унижения. А сейчас готов был на все, даже зад подставить, только бы жить. Только бы еще раз ощутить свободу. Одиночество? Бесцельность жизни? К черту! Больше всего на свете Тимур хотел спастись.

Конечно он не двигался и не пытался сделать ничего, чтобы порадовать альфу, только давился соплями-слюнями и силился не сблевать. К счастью, оборотень не стал кончать ему в рот, просто слил изрядное количество спермы на лицо и сыто отошел в сторону. Но его тут же сменил второй, потом третий. И вот третий-то не стал сдерживаться. Отвратительно горькая, теплая вязкая субстанция неожиданно заполнила рот, и Тимур отшатнулся, заблевывая пол накатившей рвотой.

— Фу, блять! — голос Антипова донесся словно сквозь вату. — Облей его из ведра, что ли! Мерзость.

Вода, с силой обрушавшаяся на голову Тимура, была холодной. Она мгновенно вымочила его до нитки, заставив застучать зубами от холода и переваливающего через край страха.

— Ну, а теперь, — Антипов сел на корточки, снова задирая Тимурово лицо и заставляя встретиться с ним взглядом, — хочешь проверить?

Тимур чувствовал, как дрожат губы, силился сказать хоть что-то, чтобы не разозлить, чтобы уговорить оставить его в покое, но не мог выдавить ни звука. И вдруг Антипов, злой, как черт, буквально источающий бешенство, переменился в лице. Он изумленно округлил глаза, приоткрыл рот и затрепетал ноздрями. Потом подался вперед, приближаясь к Тимуру вплотную, и глубоко задышал. Пара вдохов, и он резко отшатнулся, нелепо падая на задницу. Взгляд, мгновенно ставший испуганным и растерянным, заметался по жалкому Тимуру, словно выискивая что-то. Затем Антипов вскочил, лязгнул жестью ведра и вылил на Тимура новую порцию стылой воды. И снова склонился, вынюхивая что-то.

— Нет, — зашептал он, отстраняясь. — Ну нет же! — прозвучало со стоном, с какой-то неизбывной болью в голосе. — Быть этого не может.

Тимур ничего не понимал, только ежился в насквозь мокрой одежде на сквозняках и глядел испуганно. Внезапно Антипов вскочил на ноги, схватил его за предплечье, вздернул на ноги и волоком потащил в жилую часть дома. Затолкнул в переднюю и зло процедил:

— Рыпнешься отсюда куда-нибудь, поймаю и разорву, — приправил все желтым взглядом и вылезшими клыками и захлопнул за собой дверь.

Тимур краем сознания понял, что все хотя бы на время закончилось. Он попытался прислушаться к звукам за стеной, понять, ушли ли оборотни, но уши его затопил нарастающий гул, и Тимур потерял сознание.

Очнулся он уже ночью. Было жутко холодно, и тупо ныл ушибленный затылок. Тимур, мерно стуча зубами, нащупал в кармане толстовки мобильник и включил фонарик. Старенькая трубка, не пострадавшая от воды, послушно осветила стены и крашеный пол. Тимур, кряхтя, поднялся и нашел выключатель. От вспыхнувшего света стало даже теплее. Тимур вжикнул молнией и стянул мокрый пиджак, затем рубашку. Узкие брюки не поддавались, облепляли ногу, будто бы приклеиваясь к ней. Тимур дергал их, тряс ногами, а потом обреченно разрыдался. Горько и тяжело, захлебываясь и задыхаясь под все новыми волнами удушающих слез. Наплакавшись, он стащил-таки джинсы, с облегчением понимая, что трусы не настолько мокрые, чтобы их нужно было снимать.