Последний Тёмный (СИ) - Сотер Таис - Страница 1

В старой части города, где кончалась довольно респектабельная улица Перчаточников и начинались тесниться ветхие дома Горчичной, отданные под снос, располагалось кладбище. На нём уже давно никого не хоронили, поэтому оно пришло в запустение и стало постепенно разрушаться. Чиновники давно бы снесли кладбище, но так и не получили на это разрешение Церкви. Греховно это, мёртвых тревожить…

Почти никто не помнил, кого здесь хоронили в старину, да и могильные камни сохранились отнюдь не везде. Но одна из могил находилась почти в идеальном состоянии, разве что каменное надгробие чуть покосилось. К нему, прислонившись, дремал темноволосый мальчик с открытой на коленях тяжёлой книгой. Лицо его было таким бледным и неподвижным, что казалось, что он сам спит смертным сном.

Но вот дыхание мальчика стало тяжелее, а лицо исказилось. Не просыпаясь, он сжал в руках книгу.

— Тьма. Тьма просыпается, — забормотал он себе под нос глухим, неожиданно старческим голосом. — Тьма…

Мальчик вздрогнул и распахнул глаза, оказавшиеся ярко-синими, слепо уставившись в тусклое серое небо.

— Кто вы? — требовательно спросил он. Затем нахмурился: — Слишком тихо. Я не могу ничего разобрать!

Потерев глаза, он опустил взгляд на страницы книги. Затем резко развернулся, вновь вчитываясь в полустёршиеся буквы на надгробии.

— Ну надо же, значит, это правда! — воскликнул мальчик, и мрачное худое лицо осветила радостная улыбка. — Вы должны рассказать мне всё, магистр! И для начала, как вы это делаете!

«Всему своё время, Лукреций, — прошелестел голос в его голове. — Раз твой дар уже проснулся, то он уже не исчезнет. А значит, нам не нужно торопиться. Тот, кто ищет тайное знание, должен быть терпелив и осторожен».

Лукрецию Горгенштейну было пятнадцать, уже не ребёнок, но ещё и не взрослый, когда он окончательно понял, что всё, что происходит в его жизни, его совершенно не устраивает. Жизнь была полна разочарований, он знал это ещё с ранних лет, вот только надеялся, что когда вырастет и станет более самостоятельным, ситуация исправится. Но стало ещё хуже.

Начало было положено ещё в детстве. Ему достались совершенно не те родители, которых бы он хотел. Они были скучными, занудными обывателями: отец торговцем, мать происходила из семьи ремесленников средней руки. Зажиточные, почтенные горожане, знающие, как добыть себе хлеб и обеспечить своё многочисленное потомство так, чтобы никто ни в чём не нуждался. Отец семейства, постоянно занятый своими делами, и его жена, рожающая по ребёнку в год, и от того сильно поправившаяся — к рождению своего последнего, тринадцатого ребёнка она действительно весила немало, и нежно любящий муж уже давно не пытался поднять свою дражайшую супругу на руки.

Излишней фантазией оба родители не страдали, называя своих детей первыми попавшимися именами, которые они считали достаточно благозвучными. Шесть девочек: Анна, София, Тати, умершая ещё в младенчестве, Августина, Миранда и Кристабель. Семь мальчиков: Томас, Равель, Лавель, Августин (совершенно никакого воображения!), близнецы Марк и Карл и он сам, несчастный младший ребёнок по имени Лукреций. Тут, конечно, родители сильно просчитались. Им, видимо, представлялось, что их младшенький сын будет под стать святому Лукрецию из Прангора, известному своей скромностью и благочестием, а также тем, что разговаривал с козами и овцами (как будто это было признаком святости, а не безумия!), вот только их ожиданиям не было суждено сбыться. Лукреций рос ребёнком замкнутым и угрюмым, и, даже по мнению нежно любящей своего младшенького матушки, не слишком добрым. Нет, Лукреций не был склонен к жестокости — он не мучил кошек, не отрывал бабочкам крылья, и не обижал соседских детей. Зато мог спокойно пройти мимо, когда этим занимались другие, и даже понаблюдать — из чистого любопытства. Понятия сострадания, справедливости, милосердия ему, казалось, были абсолютно чужды. Лукреция интересовали куда более высокие материи. Таинственные, загадочные знаки, иногда просачивающиеся сквозь тонкую границу небытия в наш мир.

Он мог часами глядеть в ночное небо. И ладно бы его интересовали сияющие звёзды или романтично полная луна, под которую так хорошо мечтается. Нет, он как будто нарочно выбирал самые пасмурные, самые тёмные ночи, и часами пялился в беспросветную мглу небесной тверди, выбираясь на крышу дома.

В отличие от других детей, он не боялся остаться одному в тёмной, закрытой комнате. Наоборот, как только у него появлялась такая возможность, он тушил все свечи и лампы, плотно закрывал оконные ставни, и, забравшись с ногами на кровать, слушал тишину.

Лукреций был влюблён в Тьму, и она, кажется, отвечала ему взаимностью.

Самого младшего в семье Горгенштейнов избегали братья и сёстры, находя его странным, а соседские ребятишки дразнили его за спиной, впрочем, боясь сказать тоже самое ему в лицо. Родители уже начали беспокоиться, что Лукреций никогда не найдёт себе приятеля по играм, не говоря уж о друге.

— Знаешь, с кем он играл, когда ему было три года? Думаешь, с Кристабель, Марком или Карлом? Нет! Когда они пытались к нему подойти, он их просто щипал! — жаловалась почтенная мать семейства своей подружке. — Мы завели ему щенка — ты же знаешь, как детишки любят животных, но он даже на него не посмотрел!

— Что, неужели он привязался к кукле? Или у него был невидимый друг? — хмыкая, спросила подружка. У неё был всего лишь один ребёнок, совершенно беспроблемный, и на многочисленное семейство Горгенштейнов она смотрела с некоторой долей снисходительности.

— Нет. Лука играл с собственной тенью! В догонялки, салки, мячик, и даже разговаривал с нею, как будто она живая!

— Что, до сих пор разговаривает? — поинтересовалась соседка с поддельной участливостью. — Большенький он уже у вас. Сколько ему? Четырнадцать?

— Двенадцать, — вздыхает госпожа Горгенштейн. — Нет, он сейчас даже с тенью не дружит.

— А куда ходит постоянно? Может, у него друзья появились в другой части города?

А ведь действительно, домашний, абсолютно тихий мальчик в последнее время стал постоянно куда-то пропадать. Допытаться, куда он ходит, было абсолютно невозможно. Наконец, мать семейства, изведясь от беспокойства за своего младшенького, решила заручиться поддержкой других своих сыновей. Гораздо более нормальных, чем Лукреций, и в то же время отчаянно любопытных и непоседливых.

— А-а-а, — потянул Марк, вытирая сопливый нос рукавом рубашки, которая ещё утром была совсем чистой. — Лука нужен? Лука ушёл. С обеда его не видели.

— Не видели, — подтвердил близнец Марка, Карл. — Как пообедали, так и не видели. Ушёл, значица.

— Это я поняла. А куда ушёл? — терпеливо спросила госпожа Горгенштейн.

Близнецы хитро переглянулись, и синхронно пожали плечами.

Матушка хмуро на них посмотрела, и сердито топнула ногой:

— Чтобы вы, и не знали? Вы всех мышей из кладовки поимённо знаете, что соседка на ужин ест, знаете, а куда Лука ходите, нет? Что вы от меня добиваетесь, паразиты?

— Материальной поддержки, — спрятавшись за спину более высокого и крепкого Карла, сказал Марк.

— Пару медяшек, — поддержал его брат.

Карл ткнул того костяшками пальцев:

— Серебряник лучше. Нам это… для важного дела.