Невеста без места - Сапункова Наталья - Страница 58

— И не надо!

— Да как ты меня нашел? Как сюда пройти мог? Тут дозорные всюду!

— Я слово особое знаю! Не веришь?

— Придется верить! Сильное слово, наверное, раз ты мимо наших дозороа..

— Еще какое сильное!

Глаза к тьме ночной попривыкли, и Велька парня видела, узнавала, что он это и никто другой. Хотя не так уж надо было ей видеть его, все равно бы не спутала. Долгий тот день, вместе в Нави проведенный, оказывается, связал их так, что чужими им уже не стать. Да и не только тот день. Все мысли, сомнения, что тревожили, когда сила томила, улетели прочь, казалось теперь княженке, что Венко есть один на свете, только к нему сердце рвется, только он нужен, а княжичи… да при чем здесь княжичи, хоть кто из них?

— До Карияра, люба, уже и недолго осталось. Ты потерпи. Поберегись, слушайся своих боярынь, они все верно тебе говорят.

— Ты знаешь, что тут было у нас? Про татей лесных?

— А то. Знаю. Попадутся они мне еще, ответа спрошу, мало им не покажется. Обещаю тебе. То из-за крови твоей. Так что поберегись. Я тебе еще когда говорил, что ты арья, хоть и с мешаной кровью.

— А как понял? Это внешне разве видно? Разве я так от других девок отличаюсь?

— Нет. Внешне не видно. Обереги вот у тебя, по ним видно тому, кто знает. А я чувствую твою кровь. Запах слышу.

— Что?! Чувствуешь? Запах?..

— Что-что… потом расскажу.

— Опять потом?! Венко, скажи вот, а мы вправду были в Нави с тобой вместе? — забеспокоилась она вдруг. — Не одной мне все приснилось?

— Конечно, были. Волчицу из ямы доставали, она потом мышами нас одарила, котяра еще был зловредный. Такое приснится…

— Да, да, точно.

— Люба, Велюшка моя, может, отдашь уже мне обручье? — спросил он, слегка запнувшись.

Велька замерла, сердце ее удар пропустило.

Отдать ему обручье? Вопреки отцовской воле обручиться? Как же это…

Нет, не смела она. Все еще не смела.

— Прости, — шепнула она, — не могу. Что скажу?..

— Ладно, ладно. Не грусти. Все по-нашему будет.

— Оставайся с нами, — попросила она, — езжай с нами. Каждый день видеться станем. Я понять хочу… Я ведь тебя белым днем только в Нави и видела, — сказала и задрожала против воли, осознав, что сказала.

Хоть проявляющее суть заклинание раз за разом показывало, что Венко человек, простые рассуждения приводили к иному. Сколько раз они уже встречались, и всякий раз ночью!

— Пора мне возвращаться, люба, — с грустью сказал Венко. — Чего хотел, сделал — тебя вот повидал. Скоро уже нам не придется расставаться. Веришь?

Она кивнула. Он поцеловал ее на прощанье, долго и сладко.

— Ты побереги уж для меня свое обручье, — попросил он, улыбаясь, лаская ее взглядом, и она кивнула, обещая.

Он ушел, а она нырнула в шатер. Чуть не споткнулась о спящую челядинку, упала на свою постель, прислушалась. Тихо…

Нет, теперь уже не тихо. Шум вроде, голоса. Да что же это?..

Громкие голоса, и вроде зычный бас Горыныча был слышен. А потом наконец все стихло.

Велька опять подобралась тихонько к приоткрытому пологу, посидела, тревожась, пока не убедилась, что все в порядке. Это Горыныч, должно быть, дозоры обходил, да и заметил задремавшего кметя, за это наказание было неотвратимо. А дозоры их воевода всякий раз обходил перед рассветом, сам, не доверял помощникам.

Все же уснула Велька, и снилось ей не пойми что, но хорошее. Но не всем этой ночью снились светлые сны. Уже на рассвете Вирута, оказывается, переполошила всех, потому что выскочила из шатра и кинулась в лес, а кметю, что ее тут же изловил и понес обратно, вцепилась в волосы, твердя что-то про жар-птиц, которые все кружат, кружат, злые, и улетать не хотят. Велька про птиц услыхала утром, принялась расспрашивать, пока все не вызнала. Так, значит… жар-птицы…

Это ей вроде беду от птиц Даруна обещала, а вовсе не Вируте.

Вирута, завидев Вельку, забилась в угол повозки, как будто теперь и ее боялась, не только жар-птиц.

— Не тронь меня, княженка! Не губи…

— Да что ты, Рутушка? Как же я-то тебя трону? Тебе это сон приснился дурной. Будь здесь какие-то птицы, их бы видели, — принялась утешать Велька.

— Они кричали, княженка! А одна меня клюнула, — девка, видно, начисто забыла про то, что их княженку покуда надлежит величать боярышней.

— Да нет же, говорю, снилось то тебе…

— Нет, не снилось. Они красивые, если издалека, а вблизи с ними страшно, — бедняжка дрожала крупной дрожью.

Велька тем временем развела настойку, хотела напоить Вируту, но Любица забрала у нее ковшик, стала поить девку сама.

От снадобья Вирута малость успокоилась, щеки ее порозовели. Эх, поглядеть бы хоть краем глаза на тех птиц из ее сна…

— Страшно с ними, горячо, — бормотала она.

Вчера все больше молчала, а сегодня, что же, бредит?..

— Ладно, — не стала Велька спорить, — какие ни есть, а улетели они, так что не бойся, пусть их. Зачем ты им нужна?

— Так я и не нужна, — воскликнула девка и, не мигая, уставилась на Вельку, — они ведь за тобой прилетают, княженка! Ты неужто не видела? Они уже давно прилетают, сердятся! Ты к ним не ходи!

— Не пойду, зачем мне? — Велька улыбнулась, чувствуя, что получилась не улыбка, а гримаса, лицо как чужое стало.

Любица — та побелела, как молоко.

— Я их и там видала, — Вирута качнулась к Вельке, — там, в лесу! Много! Целая стая прилетала! И эти… в личинах… страшные эти… — она опять задрожала, закрыла лицо руками.

— Кто в личинах, Рутушка? — осторожно уточнила княженка. — Люди? Те, что тебя похитили? А что за личины?

— Стра-а-ашные… звериные!

— Оборотни?.. А птицы эти к ним прилетали? Слушаются их, что ли?

Вирута затрясла головой, и не поймешь, соглашалась или отрицала.

Сверх этой малости разговорить Вируту не удалось, да Велька и не настаивала, чтобы не бередить недавнее.

Еще кое-что выяснилось, от этой новости Велькино сердце замерло: оказывается, ни много ни мало, а изловил воевода Горыныч чужака в лагере, когда дозоры обходил, и будто бы сначала заприметил он его среди шатров, в которых женщины спали. Упустили чужака, сбежал он. Зол был воевода, ругал почем зря кариярских кметей, которые на его зов прибежали, навалились, да одного парня как следует скрутить не могли, вот же бестолочи!

— Рожа знакомая, видал я его уже, и не раз. Уж попадись мне опять — точно не уйдет, — бушевал воевода, — и откуда только этот леший тут взялся?

Понемногу и выяснили, что парень-де не совсем чужак, нашлись его знакомцы в обозе, к кому он-де приезжал то ли кой-чего одолжить, то ли старый долг вернуть, а потише говорили, что, может, к кому из женщин он приезжал, и обоз купецкий, впереди идущий, вспомнили. А почему явился ночью — да вот как раз поэтому. Значит, выходило, что кариярцы чужака пойманного отпустили нарочно, вопреки воеводскому приказу, что, конечно, не дело.

Бушевал воевода, с боярином Мирятой ругался, с Горибором, который тоже вмешался, — теперь уже за то, наказывать ли нерадивых, приказ не исполнивших, или не наказывать. Кариярцы артачились и своих людей воеводе на ответ выдавать не желали. Женщин всех пересчитали, Воевна допрос учинила чуть не каждой — вроде ущерба никому не было.

— Ты чего трясешься, боярышня, как овечий хвост? — тихонько спросила Вельку боярыня Любица.

Внимательная она и приметливая, от ее догляда спрятаться было решительно некуда.

— Это мой Венко был, ко мне приезжал, — решилась княженка, шепнула: — Смотри, ты обещала не выдавать. Все, уехал он и уехал.

Любица только руками всплеснула:

— Надеюсь, ты в своем уме, Огнявушка. Насчет него не знаю!

— В своем, в своем, не бойся. Я о другом вот думаю. Пойдем в шатер, пока никто не видит, я рубаху переменю.

Шатер пока не разобрали, женщин собрала Воевна, так что Любица без помех помогла княженке переодеться. Велька тут же схватилась за подол снятой рубахи, осматривать принялась внимательно, дюйм за дюймом. Так и есть, нашла: нитка льняная была продернута сквозь ткань в самом низу, не захочешь — не заметишь.