Невеста без места - Сапункова Наталья - Страница 27

Боярин Мирята у края стола сидел, пустую чашу в пальцах перекатывал, задумался о чем-то. На княженку глянул, вздрогнул:

— Чего тут бродишь, душа-боярышня? Случилось чего?

— Все хорошо, ничего не случилось, — поспешно заверила Велька.

А пса нигде не было.

— Я Волкобоя ищу, не видал ли ты его, Мирята Ведении?

— А небось дрыхнет уже где-нибудь, неслух! — махнул рукой боярин, усмехнулся по-доброму. — Спать иди, боярышня. Нечего тебе одной в потемках по двору ходить. Заплутаешь еще.

Велька могла бы ему сказать, что это терема ее отца и она тут не впервой, уж как-нибудь не заплутает, хоть и в потемках. И впрямь, она уже сюда приезжала с князем и жила дней по нескольку. Места тут хорошие, рыбные ловли рядом дивные просто, да и кабанов в лесу, наверное, немало гуляет — прошедшая зима не студеная выдалась, и желудей было много.

— А пойду я провожу боярышню, Веденич, — откуда-то из темени выступил Ириней, — до самой светелки доведу, поберегу, а то, и верно, не заблудилась бы.

— А, ну да. От таких обережников красных девиц только и беречь, — хмыкнул боярин и отвернулся.

Больше прекословить не стал. Зачем? Все одно она невеста, ему или братьям, вот пусть парни между собой и рядятся. Кто не оплошает, тот и молодец, в самом-то деле. А Ириней не дитя малое, понимает что к чему. Старшего своего они уважают и дорогу ему преступать не станут. К тому же он, боярин, при мамках да служанках княжнам точно не нянька.

Ириней пошел следом за Велькой, близко пошел, но ее не касаясь. Через клеть, где со всех сторон уже раздавался богатырский храп, до лестницы, и по ступенькам скрипучим наверх. И не замечалось вроде раньше, что ступеньки так скрипят! Над ними, высоко — окно, свет из него льется лунный, то есть такой, с каким мудрено что-то разглядеть.

На середине лестницы Велька внезапно остановилась, извернулась ловко, чтобы с княжичем не столкнуться. Повернулась к нему. Тот замер, удивленный, но тут же улыбнулся, бровь приподнял:

— Что такое, Огнявушка? Никак поцеловать меня решила, чтобы спалось слаще? — пошутил.

— А поговорить — можно? — сказала она тихонько, так, чтобы ни сверху, из горницы, не услышали, ни снизу.

— Лучше бы поцеловать, — он с усмешкой опустил взгляд и тоже голос понизил: — Но давай поговорим, отчего же нельзя.

— Э… вот что, княжич, мне интересно, — неловко все же было княженке такие разговоры разговаривать, — ты меня в меньшицы звал. Зачем-то. Звал?

— Звал, — не стал отрицать княжич, — и знаю зачем. Ты тоже небось знаешь, зачем девок в жены берут.

— В меньшицы, — уточнила Велька, — в старшие жены я тебе не нужна, да? Не слишком нравлюсь? Или просто у тебя нареченная есть… ну… то есть обещался уже кому? Я хочу сказать — есть у тебя уже княжна?

Прямо спросить, почему он на них с сестрой смотреть не желает, она, понятно, не осмелилась. Получается, то же самое и спросила, только исподволь. А почему вообще заговорила — так жаль было случай упускать. Лучше уж понимать, что происходит. А то Чаяна ей обручья драгоценные сулит за одну только надежду Иринею понравиться.

Ириней не сразу ответил. Велька к темноте попривыкла и видела, что глаза его блестели и что он улыбался.

— Глупенькая ты, — сказал Ириней, и только.

— Когда-нибудь поумнею, — ответила она, чувствуя, как щеки от досады жаром налились… а может, и еще отчего-то, — еще постарею и зубы порастеряю, — и хотела уже убежать, но он поймал за руку, задержал.

— Погоди, лиса моя распрекрасная, — сказал он, — расспрашиваешь вот, а скажи, ты сама-то хочешь моей княжной быть? Мне женой? Моих детей матерью — хочешь?

— Какая разница, что я хочу! — воскликнула Велька, позабыв на миг, что тихо надобно разговаривать. — Меня родители вам отдали, я еду, чтобы замуж выходить. Ты про себя ответь!

— Ответить, есть ли у меня нареченная? Отвечаю: нет. Никому не обещался. Впрочем, это отцу забота, с кем решит родниться, оттуда и сосватает. Из Верилога вот он очень уж невестку хотел, а получит аж двух. Тебе-то самой из нас кто больше по нраву?

— Не знаю я, — Велька отвернулась.

— Ну, а коли не знаешь, то и разговора нет. Я себе могу холопку купить, полонянку, да хоть не одну, серебра у меня хватит. Ей тоже разницы не будет, под чье одеяло ложиться, сделает, как велят. Поняла, о чем я?

Велька молчала, и княжич, снова взяв ее за руку, сказал мягче:

— Ты не торопись. Никто ведь не понукает, не принуждает быстрее решать. Дорога у нас впереди долгая, знай думай да присматривайся. А если в Карияре захочешь мне обручье отдать, я возьму. Раньше не надо. Поняла, лиска? Дома, в Карияре.

Она кивнула — поняла.

— Пришлась ты мне по душе, лиска. Но у тебя нынче в сердечке другой, не я. Или ошибаюсь?

Велька только головой покачала, растерянная, сбитая с толку:

— Прости, княжич. Доброй ночи тебе, — и побежала наверх.

Около плотно притворенной двери в горницу остановилась, оглянулась: Ириней спускался, уже внизу был. Он оглядываться не стал.

Поговорили. Лучше бы ей не затевать таких разговоров! И что же, надо было сказать, что, дескать, сестре-княжне ты, княжич, очень уж по нраву, и не приглядеться ли тебе к Чаяне? Глупо было бы. Ведь он только что сказал, что обручье у нее в Карияре возьмет, если она захочет отдать. То есть он сначала подождет, не уговорит ли ее еще кто отдать обручье, а если не случится этого, сам попросит? В последнюю очередь? Обещался он ей, получается, вот так странно?

И как же это понимать?

А рука у княжича Иринея сильная, жесткая, мозолистая, как у всякого воина. И опять Венко вспомнился, у него руки такие же были. Это понятно, купец — он на всех дудках игрец, сам товар свой скупает, сам возит и торгует, и защищает его тоже сам от всех лихих, кто захочет позариться. Редко какой купец меч не носит или по молодости не носил, когда еще недоставало мошны[32] хорошую дружину охранную нанять.

Какое-то время Велька постояла у двери, успокаиваясь. Мысли прояснялись. Что ж, как вышло, так вышло, утро вечера мудренее. Только у них ведь с боярыней Любицей дело есть, на вечер нынешний как раз, а не на утро.

Огляделась она, раздумывая, где Волкобоя поискать. И тут ворчание услышала, тихое совсем, встрепенулась — здесь, рядом, да вот же…

Чуть в стороне от двери на соломе лежал пес и смотрел на нее — зеленоватый блеск глаз она сразу увидела, потом уже темные очертания его тела. Подошла, присела рядом, погладила.

— Волкобоюшка! Ты тут, надо же. А я ведь тебя искать пошла. Доброй ночи хотела пожелать. Не обидели тебя сегодня, а? Ты умный пес, осторожный, я знаю, а вон как вышло…

Лукавила, лукавила княженка. Не затем ведь искала, чтобы доброй ночи желать…

Волкобой в ответ ее в ладонь лизнул, как нередко, а понял ли? Точнее, все ли понял? Если оборотень — все, и еще мог подслушать, о чем она с Иринеем секретничала. Если обычный пес… да что она, княженка, знает об обычных псах? Чего они понимают, а чего не понимают? Не знает она этого. Собаки — твари бессловесные, это одно известно, а точно ли они мыслят хуже людей? Вон сколько басен сложено про то, как звери умнее иных людей бывают…

Теребя шерсть на загривке у Волкобоя, Велька дернула посильнее, еще раз — и готово, остались шерстинки между пальцами. Должно хватить.

Она вернулась в горницу, тихонько прошла между спящих к своему месту, стряхнула собачью шерсть в платочек, завернула. Любица лежала одетая и волосы, уже было заплетенные на ночь, опять повоем закрыла — приготовилась сразу выйти. Вельку услышала, тут же села на постели.

— Огнявушка, получилось? Пойдем?

— Пойдем…

Но сначала Велька взглянула на сестру — Чаяна сладко спала.

Боярыня Любица прежде в Дубаве не бывала, так что Вельке сподручней было сообразить, где в такой час местечко подходящее, укромное, найти. Здесь же, сбоку от горниц, чуланчик был маленький, туда и отправились. Когда выходили, Волкобой встрепенулся, Велька ему пальцем погрозила — не ходи за нами! Послушался пес, лег обратно.