Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века - Коллектив авторов - Страница 108

Следователь сообщил, что протодиакона обвиняют в том, что он сеял слухи о пришествии антихриста, и спросил, что он может сказать по этому поводу. Отец Николай ответил: «Разбирая настоящее положение в стране, можно отметить два признака пришествия антихриста на землю. Первый — это появление ненависти друг к другу. Часто можно слышать, когда человека осудили на восемь лет, не сожаление о нем, а такие, например, выражения:«Мало, надо бы осудить на десять лет». И второй признак — совершенно пропала любовь друг к другу. В настоящее время посещение церкви по сравнению с дореволюционным временем сильно сократилось. Я считаю, что главной причиной слабого посещения церкви является запрещение священникам проповедовать слово Божие. Через собеседование с верующими, а также через проповедь многие талантливые ораторы могли бы хорошо разъяснить Божие учение, но они молчат из‑за боязни ареста». «Я считаю, что наш волоколамский собор, — ответил отец Николай на последний интересующий следователя вопрос, — закрыли не по решению верующих, он верующим не мешал, а просто закрыли по решению власти».

За несколько дней перед допросом отца Николая были допрошены свидетели, в основном это были официальные представители советской власти в селе. Председатель сельсовета в селе Ярополец Михаил Карулин сказал: «Монашка Булеева распространяла слухи по селениям о том, что из тяжелой неволи вернулся»святой»отец Николай, то есть Николай Иванович Цветков, который по своей святости предсказывает о будущем. Ежедневно к Цветкову собиралось по вечерам до двадцати женщин, и он говорил им:«Тяжелые наступили времена, антихрист спустил своих слуг на землю за прегрешенья людские; каждодневно, ежечасно слуги антихриста запутывают в свои сети прегрешивших людей. Надо больше молиться Господу Богу и не впадать в искушение». Многие женщины задавали вопросы о том, как им быть, вступать в колхоз или нет, на что протодиакон Цветков говорил:«Колхозы посланы на нашу землю за великие наши грехи, колхоз ведет к разорению православной веры. Надо остерегаться вступать в него». В силу этой агитации протодиакона Цветкова с весны сего года по октябрь месяц рост коллективизации по всему Ярополецкому району идет очень медленно. Эта агитация сильно действует на религиозную часть женщин, и в результате этой агитации по селению Гарутино рост коллективизации стоит на месте, слабо поступают хлебозаготовки, самообложение и страховые платежи».

Председатель Парфеньковского сельсовета, арестовавший отца Николая, Василий Юдин, показал против него: «Николай Иванович Цветков и монашка Прасковья Николаевна Булеева в селе Парфеньково вели систематическую антисоветскую и антиколхозную агитацию, используя для этой цели религиозную часть женщин и мужчин. По вечерам к Цветкову приходили женщины, в основном беднячки. В результате этой агитации в селе Парфеньково рост коллективизации стоит на месте. На собраниях единоличников, а также на общих собраниях часто по вопросу коллективизации слышны такие возгласы:«Колхоз — это барщина, в колхозе будет голод, в него мы не пойдем. У нас нет ничего, мы погибаем с голоду, а вы нас обираете». В результате контрреволюционной работы Цветкова и Булеевой в селе Парфеньково до сих пор не собран совхоз, слабо поступают страховые платежи, не выполнены заготовки, самообложение проведено с большими трудностями и уплата по самообложению поступает слабо, рост коллективизации стоит на месте».

26 октября 1931 года состоялся расширенный пленум Парфеньковского сельсовета, на котором Юдин сделал доклад. В итоге пленум постановил: «Принимая во внимание доклад о подпольной работе Цветкова и Булеевой, просим… ОГПУ изолировать данных граждан из нашего района, как активных работников антисоветского характера, тормозящих в продолжение года рост коллективизации селения Парфеньково».

25 ноября 1931 года тройка ОГПУ приговорила протодиакона Николая Цветкова и послушницу Прасковью Булееву к трем годам заключения в исправительно–трудовой лагерь.

После того как приговор стал известен, верующие Волоколамска направили прошение в Священный Синод, чтобы он походатайствовал перед ВЦИКом об освобождении протодиакона Николая. В этом письме они писали: «Протодиакон Николай Цветков во время своего 20–летнего служения в соборе города Волоколамска всегда был для нас примером искренней веры в Бога, кротости, воздержания и благоговейного служения; но особенно он явил пример апостольского терпения во время заключения в тюрьмах с 1923 по 1929 год. Слова»какая темница не имела тебя узником»отчасти применимы и к нему: он сидел в Волоколамском доме заключения, затем в Московских тюрьмах: в Сокольниках, в Таганке; особенно долгое, шестилетнее, заключение он, Цветков, провел в Лефортовском изоляторе, терпя двухлетнее пребывание в одиночной холодной камере, отчего он застудил ноги и у него появились раны. Все это он терпел, подражая апостолу, сказавшему:«Я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем»(Гал.6,17). Кроме болезни и холода Цветков нес физические труды при колке дров для отопления, при переносе дров и каменного угля на носилках с улицы в корпус, приходилось переносить и мешки с картофелем в подвал осенью, а также бревна и кирпичи во время строительства тюремных построек. Эти последние работы были возлагаемы на него в наказание за то, что он писал много писем, исполненных духовного утешения и укреплявших верующих в благочестии. В настоящее время протодиакон Цветков снова заключен в Волоколамске, будучи осужден на трехлетнее пребывание в исправительно–трудовом лагере. Мы, верующие города Волоколамска и Волоколамского района, нижайше просим членов Священного Синода ходатайствовать пред ВЦИКом об освобождении протодиакона Цветкова из заключения на пользу нас, верующих, осиротевших без своих пастырей».

Из Волоколамской тюрьмы отец Николай писал письма верующим, насколько позволяли обстоятельства. Незадолго до праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы ему было разрешено свидание с послушницей Прасковьей, которая, зная, что отец Николай страдает от болезни ног, связала и передала ему чулки. В записке он написал ей:

«Благодарю, мой милочек, за праздничный подарочек.

«Ангели вхождение Пречистыя видевше удивишася, како Дева вниде во святая святых».

Здравствуйте, моя незлобивая Паша!

Шлю праздничное приветствие и благодарность за посещение и драгоценный подарок — чулочки. Тут, моя милочка, шерсть и ниточка. Как вас благодарить?

Предлагаю вам загадку о любимом вам ленке. Били меня, били, клочьями рвали, колотили, колотили, по полю валяли, под ключ запирали, на стол сажали. И отгадку: лен, пряжа, холст, скатерть.

Народная песня о льне: всем селом на загон под июнь сеять лен, ты родись–родись силен и силен и длинен, волокнистый белый лен. Как под цвет отцветешь, пожелтеешь и поспеешь, мы по осени придем, дергать будем, обобьем, околотим семена — получи, хозяин, на! А хозяйке волокно и зимой веретено.

За новенький подарок прилагаю три новенькие бумажки, рублевые новые».

13 декабря отец Николай был отправлен из Волоколамской тюрьмы в Бутырскую в Москве, а затем — в Мариинские лагеря в Сибири. Условия содержания здесь были суровые. Некоторые заключенные, зная о безответности отца Николая на причиняемое ему зло, пользовались этим, чтобы облегчить свое положение.

Однажды некий заключенный донес на отца Николая, будто тот нарушил лагерный режим. И хотя это было неправдой, заключенный получил некоторое облегчение в условиях содержания, а протодиакон Николай был заключен в карцер, который не отапливался, и если днем, когда пригревало солнце, еще можно было согреться, то при наступлении ночи карцер становился ледником. Только усердная молитва и физическая закалка спасли его от смерти. Отец Николай еще на свободе приучил себя ко всякого рода лишениям. Зимой, несмотря на лютый мороз, мог даже купаться в реке.

Все помещения, в которых были размещены заключенные в этом лагере, представляли собой палатки с железной печкой посередине. Кто был посильней и понаглей, те устраивались около печки, остальные мерзли у обледенелых брезентовых стен. В лагере отец Николай слыл за Божьего человека, который не отстаивал свое физическое место под солнцем, но которого не всякий решался обидеть.