Советский шпионаж в Европе и США. 1920-1950 годы - Даллин Дэвид - Страница 10

Пятницкий начал объяснять всю важность разведывательной работы за рубежом: «Прискорбно, что коммунистические партии вовлечены в такого рода деятельность, но работу надо продолжать». Пятницкий потом связался с Яном Берзиным, и Барбе был приглашен в кабинет высшего начальника советской военной разведки.

Потом Барбе писал в своих мемуарах:

«На следующее утро ко мне в гостиницу «Люкс» прибыли два офицера Красной Армии. Мы пересекли Москву и подъехали к большому зданию, на котором не было никаких специальных знаков, которые указывали бы на его назначение. Это был главный штаб советской военной разведки.

Меня провели в большую комнату, где на стенах висели громадные карты Европы и Азии. За письменным столом стоял человек лет пятидесяти в военной униформе с двумя орденами Красного Знамени на груди. Это был крепкий мужчина, ростом около пяти футов и восьми дюймов, с наголо обритой головой. Он смотрел на меня живым и проницательным взглядом голубых глаз. Генерал бегло говорил по-французски. Он был оживлен и немного нервничал.

Берзин сердечно приветствовал меня, пожал руку и распорядился подать чай и печенье. Потом он много говорил о важности информации и разведывательной работы для обороны советской родины… Он дал мне понять, что знает об отношении руководства французских коммунистов к использованию членов партии в разведке. Он допускал, что это доставляет нам неудобства, но ничего поделать не может».[46]

Долгий разговор закончился неожиданным для Барбе предложением установить «близкие отношения» с Четвертым отделом и работать под его руководством. Это было слишком для действующего, хотя и неформального генерального секретаря большой коммунистической партии.[47]

«Я был ошеломлён этим предложением, – вспоминал Барбе. – Я объяснил, почему мы отвергаем шпионаж, и заговорил о традициях французского рабочего движения, которое не признает такого рода деятельность. Закончил я тем, что попросил генерала не вербовать больше агентов из наших активистов. Сделанное мне лично предложение я, конечно, отклонил.

Покрасневший от бешенства Берзин заявил, что если я не понимаю важности этой работы, то другие и подавно не поймут. Я почувствовал, что не завоевал друга в лице генерала Берзина, скорее всего, наоборот. Прощаясь со мной, Берзин попросил меня еще раз подумать».

Когда Барбе вернулся в Париж, Андре, сотрудник советского посольства и представитель Берзина во Франции, встретился с ним, чтобы услышать окончательный ответ. Идея состояла в том, чтобы разведывательной работой во Франции руководили двое – Андре и Барбе.

«Я ответил, что начал уставать от всего этого, – продолжает свой рассказ Барбе, – и снова сказал о решении политбюро. Андре рассмеялся. «Это несерьезно», – отмахнулся он и повторил предложение Берзина без околичностей: он хотел, чтобы мы регулярно встречались и координировали свои действия. Потом он сказал, что обойдется и без меня и наладит дела с другими ведущими членами партии».

Это был конец прямых переговоров. Через некоторое время французское Политбюро даже перешло в наступление и сняло с ответственных постов нескольких известных ему советских агентов. Удивительно, но ни посольство, ни Коминтерн не проявили беспокойства по этому поводу. Однако вскоре стало известно, что два французских товарища уже ведут ту работу, которую Берзин предлагал Барбе: Жак Дюкло и Андре Марти начали сотрудничать с советской тайной службой.

От Анри Барбе следовало избавиться, и Москва взялась за дело. Когда пришло время убрать его из руководящего органа партии, шпионские дела, естественно, не упоминались. С другой стороны, никаких вразумительных объяснений, почему должна уйти «группа Барбе – Селора», которую привела к руководству сама Москва, тоже не было. Пресса в Москве и Париже писала неопределенно и туманно: грехи группы Барбе – Селора заключались в «групповщине» и «сектантстве», в том, что «его политика не соответствовала тактике Коминтерна»[48]. События для Барбе могли повернуться иначе, если бы он принял роль, предложенную ему Пятницким и Берзиным. Тремя годами позже, в 1934-м, он порвал с коммунистической партией.

Ему на смену пришел Морис Торез, а «специальные службы» были переданы в ведение восходящей звезды французского коммунистического движения Жака Дюкло. Его назначение означало, что сопротивление сломлено и с этого дня Французская коммунистическая партия будет исполнять любое требование Советов. Как и Барбе, Дюкло пришел в партию после долгих лет работы в молодежном коммунистическом движении, где он с юных лет принимал участие в нелегальных операциях. Он часто вступал в конфликт с законом, ему приходилось уезжать за границу, не раз его спасала амнистия или парламентский иммунитет. Его восхождение началось в 1926 году, когда как молодёжный лидер он был избран в члены Центрального Комитета ФКП. Одновременно его провели в члены парламента. Вначале внутри партии он поддерживал Барбе. В 1931–1932 гг., когда Барбе убрали, Дюкло стал членом Политбюро и одновременно руководил «специальной службой».

В 1937 году советские агенты в Швейцарии убили «Игнатия Рейсса», отступника НКВД, а в Париже несколькими месяцами ранее загадочным образом исчез архив Троцкого. Сам Троцкий был уверен, что к этим инцидентам приложил руку известный «старый агент ГПУ». 12 ноября того же года он шлет из Мексики телеграмму премьеру Камиллу Шотану: «В связи с убийством Игнатия Рейсса, кражей моих архивов и другими подобными преступлениями разрешите мне настаивать на допросе, хотя бы в качестве свидетеля, Жака Дюкло – вице-президента палаты депутатов и старого агента ГПУ».[49]

Примечательно, что Дюкло промолчал, когда в июле 1952 года бюллетень Ассоциации международной политической информации напечатал посвященный ему материал: «Дело Дюкло существует двадцать лет. Двадцать лет Дюкло обвиняли в том, что он является «соавтором и исполнителем» и ведущей фигурой коммунистического шпионажа во Франции в пользу Советов. И в течение двадцати лет в этом не появлялось ни малейших сомнений».

Беспрецедентный 20-летний рекорд работы Дюкло как доверенного и тайного сторонника Москвы объясняется экстраординарной способностью этого человека совмещать образ борца против капиталистического французского правительства с верой в светлые идеалы освобождения человечества, символом которых была Москва, переносить любые тяготы, если они исходят от советской стороны, и укрывать любой акт шпионажа, если он поручен ему советской разведкой. Дюкло принадлежал к новому поколению коммунистических лидеров – верных, понимающих, всегда готовых к поддержке своей второй Родины – СССР, которые вытеснили старых большевиков, которые думали, спорили как бараны и учились.

Период с 1928-го по 1933-й был расцветом советской разведки во Франции. Несмотря на активную работу, только малая часть операций ГРУ нашла отражение в отчетах французской полиции. Большая часть персонала советской разведки избегла ареста и огласки. НКВД также не сидела, сложа руки, и Париж стал одним из ее главных центров за рубежом.

Явка, которая служила для самых разных целей, была создана в мастерской архитектора Роджера Гинзбурга на улице Сены в Париже. Советские агенты, проезжавшие через Париж, приходили туда за паспортами, деньгами и для того, чтобы найти надежное укрытие.

Роджер Гинзбург действительно был архитектором, свободным художником, настоящим европейцем без определённой национальности. В его мастерской соседствовали ворохи чертежей, книжные шкафы, географические карты, вазы с цветами, пишущие машинки, бронзовые скульптуры, стильная мебель и картины. Его очаровательная помощница, молодая эльзаска, знала уйму языков.

Гинзбург строго-настрого запрещал приносить туда какие-либо компрометирующие документы. В ближних домах, чьи хозяева симпатизировали коммунистам, всегда находилось временное прибежище для агентов. Парижская полиция, гордившаяся своей проницательностью, была в мастерской Гинзбурга обычным и вечным предметом для злых шуток.