Птицы над Корабельной (СИ) - Караванова Наталья Михайловна - Страница 3

- Кто я тебе? Я так устала ждать твоего решения... почему ты все время молчишь? Я не знаю, что такого еще сделать, чтобы ты сказал мне... чего мне ждать? Что ты решишь обо мне? Продашь меня? Выкинешь на улицу? Я тебе мешаю? Ты же с Гассом разговариваешь чаще, чем со мной!

Может быть, это было правдой. Грегори частенько разговаривал вслух со своей собакой. Гасс-то на его слова не обижался.

Эри успокоилась сама, будто кто-то вентиль перекрыл. Успокоилась, сказала:

- Прости меня, пожалуйста. Я не должна была...

Захотелось приласкать ее, как Гасса, или хотя бы щелкнуть по носу, как если бы ей было и в самом деле тринадцать. Грегори налил в стакан воды и протянул ей. И Эри улыбнулась в ответ. Тогда он счел это знаком перемирия.

Сейчас, во сне, она его не слышала. Продолжала плакать. А Грегу было холодно и очень ее жалко. Сейчас он без колебаний бы ее обнял и может даже щелкнул бы по носу. Ведь все это происходило во сне. Вот только дотянуться до нее он не мог.

Проснулся с ощущением потери. Огромной и всеобъемлющей, как в тот день, когда он впервые понял, что капитан не услышит его вопросов и никогда на них не ответит.

Потому что в его синих далях нет места тем, кто живет сейчас. Там все свободное пространство занимает море, а все люди, кем бы они ни были - это одновременно его когда-то давно погибший сын.

У капитана никого нет кроме Даниэля и Грегори Хорвена - личного его адъютанта.

Капитан живет грезами о прошлом. Иногда он приходит в себя и проклинает свое неуклюжее, неловкое тело, свою слабеющую память и заодно всех, кто остается рядом с ним - за то, что длят его бессмысленную жизнь. Но для всего города, для всех его жителей - он последний, кто своими глазами видел море, бухту и прежний город, родину тех, кто ныне выживает на Корабельной скале. Он - часть истории, точка равновесия. Якорь, за который, может, неосознанно, но держится мир.

Капитан видел, как строился воздушный флот. Он сам когда-то сменил черный морской китель на синий воздушный. На его глазах погиб Дымный берег, ушла на дно череда островов Радуг. Он рассказывал, как спешно перестраивали морские корабли, чтобы их могли тянуть воздушные буксиры. Их снаряжали огромными аэростатами, убирали мачты, облегчали корпуса. Он видел, как горела столица, и как в бухте дель Констанс на борт последнего воздушного катера поднимались уставшие, измученные двухдневной борьбой со стихией люди. Корабли уходили, чтобы не вернуться уже никогда. И все же, тогда в окончательность Катастрофы никто еще не верил.

Боль пришла не сразу. Как будто он заснул во время вахты, а старик не счел возможным его будить. Но стоило пошевелиться, как все встало на места.

Грег лежал в тесной и темной камере, руки его оказались связаны, ногам и спине не было места, чтобы разогнуться. К тому же в его тюрьме стоял холод, под ногами чавкала вода, а в воздухе витал запах мочи и гнили.

В затылке пульсировала кровь. Он попробовал подогнуть под себя ноги и подняться. Пока возился на дне своей, вполне возможно, будущей могилы, понял, что остался в одной тонкой сорочке, шинели на нем больше не было. И руки потеряли чувствительность от холода и веревок.

Стены металлические. Значит, он в одном из кораблей. В том самом крейсере, где на него напали? «Не может быть. У входа был полицейский. Он бы заметил нападение, поднял шум. Прибыл бы морской патруль. Эти ребята никогда не опаздывают... Или полицейского тоже?..»

Эти люди, должно быть, сошли с ума. Город невелик, жители на своих кораблях, на своих улицах, знают соседей хотя бы в лицо. В городе не бывает пришлых, здесь все - свои. Каждый несет в себе кусочек общей памяти и общего прошлого. А значит, те, кто на него напал, напал на воздушно-морского офицера, пусть Грегори Хорвен никогда и не стоял настоящую вахту на судне, значит, они пойдут до конца, и не остановятся даже перед убийством. «Хотя, о чем я. Они уже сделали все, чтобы я умер. В этом тесном железном мешке я бы не протянул долго, если бы не очнулся. Кажется, кто-то плохо рассчитал силу удара...»

А стены стальные. Значит, можно попробовать по ним постучать. Вдруг кто услышит? Стучать он мог только ногами. Связанные за спиной руки бесполезны. Что сейчас, ночь? Или уже утро? Ах, если бы каким-то чудом где-то неподалеку оказался морской патруль!..

Грегори от души ударил пяткой по переборке. Та отозвалась гулом...

Блаз

Почти у самой границы нижних улиц, в не слишком просторном салоне бывшего малого транспортного судна, было холодно. Котел суденышка давно не работал, не было и электричества. Горели зато несколько свечей, вырывая из сумрака усталые но решительные молодые лица.

Среди всех через тридцатник перешагнул наверное только один - высокий брюнет с острым холодным взглядом, одетый в зимнюю робу времен последней войны. Поверх робы на нем была кожаная куртка. Он курил трубку, чем вызывал зависть у присутствующих.

- Нас мало и мы вымираем, - говорил он, вглядываясь в лица собравшихся. - Вспомните, сколько в городе было жителей еще двадцать лет назад? Сравните с нынешней ситуацией. Многие суда опустели. Изнашиваются, перестают работать механизмы. Вопросы экономии горючего встают перед нами во всей красе. Многим пришлось покинуть привычное жилье и перебраться на чужие корабли, потому что это выгодно с точки зрения экономики. Или, правильней сказать, с точки зрения Наследников. Людям пришлось сменить профессию, а кто-то и вовсе остался без средств к существованию. Все мы помним историю Эри...

Десятки глаз повернулись, пытаясь найти упомянутую девушку. Она сидела в углу, сжавшись в комок и привычно спрятав лицо в коленях.

- Кроме того, теряются знания. Уже сейчас в городе мало квалифицированных механиков моложе сорока лет. Училище не справляется с подготовкой кадров...

- Да им там все равно, чему нас учить! - кто-то выкрикнул с места. - Зачем мне, истопнику, классическая литература?

По салону прокатились смешки.

- Я прошу меня не прерывать. Вспомните, как все было еще во времена нашего детства? Были праздники, люди жили открыто. Не было воровства, и казалось диким, что человек может замерзнуть на улице. А сейчас это происходит сплошь и рядом. Отсюда вопрос - кто виноват? Кто довел нас до этой жизни? Кто ответственен за все, что с нами произошло, и будет происходить?

- Ладно тебе, Блаз, - снова встрял тот же голос. - Все мы знаем, кто виноват и что делать. Хватит уже говорильни!

- Микелю не терпится подраться, - улыбнулся Блаз. - Но я все-таки закончу свою мысль. Те, кто превратил нас в живой музей, те, кто обитает в дорогих каютах и позволяет себе по вечерам бокал драгоценного вина... они остаются у власти лишь потому, что им подчиняется морской патруль. Они эксплуатируют нашу память о море, но на самом деле им все равно, какое будущее нас ждет. Им выгодно, чтобы мы жили памятью о прошлом и забывали о будущем. Потому что иначе придет конец их власти. Власти, которая держится только на том, что когда-то наши предки согласились ее принять!

- А как же Даниэль? - робко заметил кто-то, до кого свет свечи не добирался. - Ему не все равно.

- Конечно! Но Даниэль - тоже зло. Потому что он - символ. Символ того, чего у нас нет. Нельзя жить прошлыми идеалами. Надо двигаться вперед. Но нашим врагам, всем этим потомкам морских офицеров, аристократам с голубой кровью, выгодно, чтобы мы смотрели только в прошлое и не заглядывали в будущее. Они думают, что мы и дальше будем соглашаться с их решениями, которые всегда одинаковы: урезать потребление энергии, сократить суточное потребление белка... Они экономят на наших жизнях. А сами купаются в роскоши. Но мы не должны задавать вопросов! Мы должны просто делать то, что нам велят, как будто мы слуги или рабы. А чтобы было не так обидно, Наследники и подсовывают нам обаятельного Даниэля или капитана, который помнит море. Это не люди, это символы гниющей изнутри бывшей элиты. Которая сама не знает, что делать. А если кто-то не знает, что делать, то пусть не удивляется, когда в его вызолоченную каюту придет тот, у кого есть ответы на вопросы. А у нас эти ответы есть!