A Choriambic Progression (СИ) - "Mairead Triste and Aristide" - Страница 47

Он понимал, что Снейп сидит рядом и наблюдает, как он тут разваливается на куски, но не мог сейчас об этом думать… да и вообще ни о чем. С тех пор, как Гарри впервые услышал о том, что сделал, он был в ужасе от своего открытия, ужасное знание лежало на душе тяжелым грузом, но плакать он не мог. Но сейчас выплакаться получилось, и Гарри чувствовал, что ему это нужно, что он, можно сказать, должен сделать это — должен себе и человеку, которого убил. Он чувствовал, что каковы бы ни были его упования на будущее, они сбудутся, только если оставить это горе позади.

Плакал он очень долго. До тех пор, пока уже не осталось сил на слезы. До тех пор, пока ужас перед совершенным не ослаб (хотя вычеркнуть его совсем было невозможно). До тех пор, пока рыдания не превратились в редкие всхлипы, оставив после себя пустоту, от которой Гарри чувствовал себя вялым и легким — казалось, что если он оттолкнется от стула, он медленно всплывет к потолку.

Гарри позволил себе некоторое время оставаться в таком состоянии. Но когда он наконец вытер заплаканное лицо краем мантии и закрыл отяжелевшие глаза, он обнаружил, что может дышать — впервые за время, показавшееся вечностью, может дышать полной грудью. К удивлению своему, он понял, что впадает в дремоту, и возможно, так бы и заснул, если бы не почувствовал теплое прикосновение к шее.

Оно было мягким и едва ощутимым — это могло быть жалостью или утешением, но не было похоже ни на то, ни на другое. Гарри почувствовал в нем понимание и сопереживание, которого не выразишь словами. Он поднял голову и увидел, что Снейп стоит перед ним на коленях, смотрит на него, и да, это и в самом деле не было жалостью, сочувствием или утешением — ни одно из этих чувств не смягчало выражения глаз Снейпа. Но они были честны, не пытались ничего утаить от него, оградить его от боли, порождаемой знанием, которое теперь было у них общим.

Еще не совсем понимая, что собирается сделать, Гарри потянулся к Снейпу, и не успел он пожалеть об этом, как сильные руки сомкнулись вокруг него — это объятие было совсем не похоже на прежние; оно не несло с собой успокоения — только поддержку и понимание. И это было именно то, что было ему сейчас необходимо, и еще несколько минут этого было достаточно.

Он и сам точно не знал, когда все переменилось — грань, отделяющая одно от другого, оказалась тонкой, как одно дыхание, как едва заметное движение воздуха вслед за сдавленным вдохом — но все же в какой-то момент это произошло, и внезапно Гарри со всей остротой почувствовал тепло тела и близость мужчины, которого обнимал. И он не мог не отозваться, не поддаться на одну секунду болезненному желанию, но тут же заставил себя обуздать эмоции, внешне оставшись неподвижным, но сжавшись внутри в комочек.

Пальцы Снейпа мягко поглаживали шею Гарри, и ему пришлось прикусить губу, чтобы сдержать стон.

— Не беспокойся об этом, — спокойно сказал Снейп.

Гарри зажмурился. Снейп знал. Ну конечно, Снейп знал. Боже.

— Нет, — с трудом произнес он, — ты не должен… я не хотел… я не пытался заставить тебя...

— Я знаю, — сказал Снейп и слегка отстранился от него. Гарри пожалел об этом — ему хотелось бы спрятать свое пылающее, заплаканное лицо, но получилось только молча тряхнуть головой, прикрыть сжатыми в кулаки руками бессовестную, выдающую все его тайны часть тела и опустить глаза.

— Просто сиди и смотри на огонь, — тихо приказал ему Снейп.

Гарри подчинился и уставился на языки пламени, хотя и не знал, что должен в них искать. Странно, но несмотря на заливающий комнату дневной свет, огонь в камине казался очень ярким — он притягивал, завораживал, прекрасно отвлекая от унижения, которое только что казалось таким ужасным.

Через несколько мгновений Гарри был полностью поглощен игрой трепещущих, порхающих языков пламени, и когда Снейп убрал его руки, прикрывающие пах, он не заметил этого, не начал сопротивляться, не вздрогнул, не испугался того, что разоблачен. Звякнула застежка пояса, потом вжикнула молния на джинсах, но эти звуки скрадывались потрескиванием дров в камине, начинали звучать как слабый металлический отголосок, казавшийся совершенно… отстраненным, никак не связанным с Гарри, не имеющим к нему никакого отношения. И в следующее мгновение он обнаружил, что тело его, обнаженное и распростертое в кресле, бесстыдно изнывает от желания, а разум погружен в медитацию, прикован к огню, заворожен его тайнами и не думает больше ни о чем.

Даже когда он почувствовал, как погружается в горячую, шелковистую влажность рта, у него лишь слегка перехватило дыхание, и руки, лежащие на подлокотниках кресла, задрожали, но он остался сидеть неподвижно, глядя в огонь. Эти странные чары удерживали его до тех пор, пока он не вскрикнул в первый раз, пока этому рту, вбирающему в себя его член, не пришли на помощь длинные, скользкие пальцы, ворвавшиеся в него — от такого его не мог отвлечь огонь, не могло отвлечь ничто на свете… это было потрясающе, это заставило его запустить руки Снейпу в волосы и вырывало из его горла хриплые стоны…это было слишком много для одного тела, чтобы сдерживаться, и он изо всех сил пытался наверстать упущенное, воспользоваться такой неслыханной добротой…

Его голова беспокойно моталась, бедра соскальзывали и выворачивались, пытаясь раздвинуться еще шире, и он сейчас был точно уверен только в одном — в том, что был дураком, полным идиотом, когда думал, что сможет от этого отказаться. Он цеплялся за каждый миг так же жадно, как и за волосы Снейпа, оказавшись между пульсирующим, обжигающим вторжением сзади и умелым языком, ласкающим его член, и его тихие, жалобные крики были не способны выразить всю глубину охвативших его ощущений.

То, что Снейп позволил ему извиваться, дергаться, насаживаться на длинные тонкие пальцы, только заставляло его хотеть большего, дрожать от невысказанного желания.

Возьми меня — всего-навсего два коротких слова, так почему же их так трудно, просто невозможно произнести? Он был готов к этому, он хотел бы попросить, но не мог выдавить из себя эти слова, они застревали в его задыхающемся горле. Почему-то даже эта неожиданная молчаливость казалась чувственной, несмотря на всю свою несвоевременность, и он спрятал эти два слова в своем сердце, чувствуя, как их жар пульсирует в его крови, и совсем перестал сдерживаться, извиваясь на стуле, стараясь взять все от обоих источников удовольствия, чувствуя, как они сливаются в один — потрясающий, опустошающий, обжигающий душу.

Это не могло продолжаться долго, Гарри знал это и предупредил Снейпа низким, гортанным стоном, но на этот раз он не пытался отодвинуться, а еще сильнее вцепился в волосы Снейпа, удерживая его голову на месте, а сам врывался в его горло так глубоко, как только мог, пока не кончил, снова всхлипывая и не контролируя себя — но теперь он был этому рад, очень рад.

На этот раз он почувствовал, когда пальцы Снейпа покинули его, вздрогнул и ухватился, как за поддержку, за два свои тайные слова, позволив им заполнить оставленную Снейпом пустоту. Сейчас его мышцы были слишком слабы, чтобы сесть прямо, но он все же заставил их слушаться, наклонился вперед, и не обращая внимания на боль в широко разведенных бедрах, нашел губы Снейпа и приник к ним во влажном, горьковатом поцелуе — полном благодарности без всякого намека на стыд. Он почувствовал, как Снейп старается отстраниться, и сейчас с этим было уже просто невозможно смириться, поэтому Гарри соскользнул с кресла прямо на колени к Снейпу, не обратив внимания на его удивленное фырканье.

— Мне это необходимо, — выдохнул он, пробираясь ослабевшими руками сквозь складки профессорской мантии. — Мне это так нужно… не меньше, чем все остальное… пожалуйста… ну пожалуйста…. — Гарри чувствовал, как Снейп напрягся, но ему меньше всего хотелось, чтобы тот снова начал раздумывать над происходящим, поэтому еще раз поцеловал его, заставив прижаться спиной к камину, и не позволил ему отодвинуться, исследуя его рот еще пока неумелыми движениями языка, облизывая его припухшие губы, пока не услышал, наконец, тихий стон.