Assassin's Creed. Кредо убийцы - Голден Кристи - Страница 3

Кэл уже достаточно проехал по городу, когда вдруг заметил, что вокруг что-то не так. Люди повысыпали из своих домов, кто-то сидел на стульях с напитками в руках, но большинство сбилось в кучки и… смотрело. И все они смотрели на него. От фальшивого спокойствия на их лицах у Кэла неприятно засосало под ложечкой.

Что-то случилось. Плохое.

Кэл прибавил скорости, бросил у входа велосипед и еще раз окинул взглядом соседей, молча стоявших с мрачно-печальными лицами. Он не знал почему, но сердце в груди тревожно застучало. Он потянулся к ручке двери и застыл. Дверь была широко распахнута. Но его родители всегда закрывали дверь. Кэл сглотнул и переступил порог тесной веранды, остановился, прислушался и медленно двинулся вперед, как будто в этом хорошо знакомом месте он был чужаком.

Дверь в другую часть дома тоже была открыта. Он раздвинул длинные нити занавесок из янтарного цвета бусин, что служила условной перегородкой между комнатами.

Не было слышно ни разговоров, ни смеха, ни звона посуды, не чувствовался запах ужина, готовившегося на плите. И лишь, как всегда свободно и легко, лился из старого бежевого радиоприемника голос Пэтси Клайн, и где-то в одной из комнат бубнил телевизор – шла какая-то информационная передача.

«Сегодня у нас в гостях доктор Алан Риккин, исполнительный директор „Абстерго индастриз“, – тараторил ведущий. – Алан, похоже, мир стоит на краю пропасти».

«Вне всякого сомнения». – В голосе доктора слышался акцент английского аристократа.

Взгляд Кэла мельком скользнул по экрану – мужчина далеко за тридцать, в дорогом элегантном костюме, с черными глазами и резкими чертами лица.

«Очевидно, что человечество упорно и неумолимо само себя разрушает. Я считаю: если мы не излечим человеческую природу от врожденной агрессии, цивилизация – в том виде, в каком она существует сейчас, – исчезнет. „Абстерго индастриз“ ведет работу по поиску ключевого…»

Телевизор продолжал бубнить, но Кэл больше не слушал, он медленно шел вперед. В комнатах царил густой полумрак. Ничего необычного. Летом здесь очень жарко, и затемненные окна сохраняли в доме прохладу. Но сейчас в этом полумраке было нечто враждебное. Кэл почувствовал, что его ладони стали холодными и влажными.

Он вошел в комнату родителей и увидел мать. Она сидела на кухне, силуэт четко вырисовывался на фоне окна. На мгновение у него отлегло от сердца, он хотел позвать ее, но слова почему-то застряли в горле. Он только сейчас осознал странность ее позы: тяжело навалилась на спинку стула, руки безвольно свисают по сторонам.

И сидит она неподвижно. Слишком неподвижно.

Кэл застыл, глядя на нее. Голова работала на полную катушку, пытаясь понять, что случилось. Взгляд зацепил движение – что-то медленно капало с ее руки. Капли падали в растекшуюся по полу красную лужицу, на которой застыл тонкий луч закатного солнца.

Какое-то время Кал как зачарованный смотрел на падающие капли. Затем его взгляд медленно переместился вверх по траектории их движения. Красная жидкость медленно стекали с серебряной подвески, которую его мать постоянно носила. Восьмиконечная звезда с камнем ромбовидной формы в центре. На камне черным выгравирован символ, похожий на букву «А», составленную из двух слегка изогнутых клинков.

Сейчас цепочка подвески была намотана на ее руку и тонула в алом ручейке. Шестое чувство Кэла кричало и требовало, чтобы он отвел взгляд и бежал отсюда без оглядки. Но вместо этого Кэл стоял и смотрел, застыв как вкопанный.

Ее кисть была в крови. Левый рукав ее белой крестьянского кроя блузы пропитался кровью.

А горло…

– Мама… – шепотом позвал он, хотя рана на шее не оставляла сомнений, что она мертва.

Laa shay’a waqi’un moutlaq bale kouloun moumkine.

Кэл услышал шепот и с ужасом осознал, что он в комнате не один.

Убийца еще здесь.

Он стоял у телевизора спиной к Кэлу и смотрел в окно – широкоплечий, ростом не менее шести футов. На голове у него был капюшон.

Но взгляд Кэла непроизвольно вернулся к жутким красным каплям, медленно падавшим и падавшим на дешевый линолеум. Кровь матери была и на кинжале, который держал убийца.

– Папа, – шепотом позвал Кэл, но больше ничего не мог произнести, душили рвотные спазмы, хотелось упасть, свернуться калачиком и не двигаться.

Замереть навсегда. Этого не может быть…

Медленно мужчина в капюшоне повернулся. Сердце у Кэла разрывалось от горя и ужаса. Он не ошибся – это был отец.

В глазах Джозефа Линча застыла мука, словно и он чувствовал горе. Но как такое могло случиться? Почему? Он был единственный, кто…

– Кэл, твоя кровь тебе не принадлежит, – сказал отец, за годы жизни в Соединенных Штатах так и не избавившийся от сильного ирландского акцента. – Они нашли нас.

Кэл посмотрел на него удивленно, не понимая его слов, вообще ничего не понимая. Отец направился к нему. Шаги громким эхом разнеслись по дому, наполненному ужасом, хотя такой обыденный звук никак не должен был заглушать вещание телевизора и голос Пэтси Клайн, поющей о том, что сошла с ума.

К удивлению Кэла и против его воли, ноги, казалось, совершали вполне разумные действия. Они сами по себе начали отступали назад. Он пятился от отца, от своего папы, который полоснул ножом по горлу собственную жену.

Человек в капюшоне приближался медленно – неотвратимо, как сама смерть. И Кэл вдруг перестал отступать и замер на месте.

Он не хотел жить в мире, где отец убил мать. Он хотел умереть вместе с ней. Джозеф Линч тоже остановился, его руки безвольно, даже как-то беспомощно, свисали вдоль тела, кровь все еще капала с кончика клинка, который он только что вонзил в нежное горло своей жены.

– Им нужно то, что внутри тебя, Кэл. Ты должен скрыться, – сказал отец с каким-то невероятным сожалением, будто слова разбивали ему сердце.

Кэл не сводил с него глаз, сердце в груди оглушительно стучало. Он не мог пошевелиться, не мог трезво соображать.

Визг шин нарушил мертвую тишину. Убийца посмотрел поверх головы сына в окно – машины, резко развернувшись, подъезжали к их дому.

– Беги! – крикнул он сыну. – Беги! Скорее!

Кэла словно током ударило, он бросился к лестнице. Ноги, еще секунду назад оцепеневшие, сейчас несли его наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Через окно он выскочил на крышу. Тайный путь к свободе, о котором родители ничего не знали, превратился в путь к спасению. Он бежал так, как никогда раньше, как настоящий акробат: без колебаний перепрыгивая с одного уровня на другой, с крыши на крышу, вниз, вверх, падал, делал кувырок, вставал и снова бежал. Краем глаза Кэл заметил на дороге в клубах пыли длинную вереницу черных внедорожников, не менее дюжины.

На одной из крыш, где с земли его было не видно, Кэл на мгновение остановился перевести дух и рискнул посмотреть вниз. На пассажирском сиденье одной из машин он увидел мужчину – бледное худощавое лицо, черные волосы, черный костюм и черные очки. Очень похожий на того, которого Кэл несколько минут назад видел на экране телевизора. Но этого не может быть!

Или может? Сомнения странным образом улетучились, и по телу Кэла пробежал холодок.

В тот момент, когда машина повернула, Кэл уже мчался дальше. Спрыгнул с крыши на кучу строительного мусора и припустил по дороге – прочь от обшарпанных бараков, от мертвой матери и отца-убийцы, прочь от всего, что было жизнью Каллума Линча.

30 лет спустя

Департамент уголовного правосудия Хантсвилл[4], Техас, США

Сорокасемилетний Фрэнк Киммлер в течение семнадцати лет служил охранником в Департаменте уголовного правосудия. За это время он многого насмотрелся и хорошо знал, на какие жестокие преступления способен человек. И все же он не переставал удивляться тому ужасу, с которым ему приходилось сталкиваться изо дня в день. И после каждого особенно тяжелого рабочего дня он приходил домой и объявлял жене, что все, с него хватит, он увольняется, найдет себе другую работу, более спокойную и безопасную, чтобы вечером было о чем рассказать дочерям. Но на следующий день Фрэнк Киммлер неизменно возвращался на службу в департамент.