Тридцать дней (СИ) - Григорьева Юлия - Страница 37

— Да, возможно. Сон наведенный, мог поэтому не чувствовать, — согласился Аквей. — А что тебе непонятно по второму вопросу? Я вообще-то ожидал повторения истории с похищением из Черного замка. Но я не могу изменить твою форму, а значит, вытащить отсюда.

— Тогда я знаю ответ, — усмехнулась я, вдруг сильно пожалев, что проснулся именно этот дар. — Ко мне вернулась невосприимчивость к чужим чарам и воздействию. Из-за этого я и очнулась, иначе, судя по количеству цветов, мне следовало проснуться намного позже. Наверное, поэтому и в доме никого нет.

— Ясно, — деловито кивнул Скайрен. — Значит, просто не будет. Вернусь позже.

И он снова исчез в ведре.

— Эй! — воскликнула я, запуская руки в воду. — Скай! — Но вода стала обычной, жидкой и текучей, никакой водник в ней больше не прятался. С досадой притопнув ногой, я развернулась и решительно направилась к двери, ведущей на улицу.

Толкнула деревянную створку и нахмурилась, она была заперта снаружи. Усмехнувшись, я подошла к большому столу и уселась на его край. Ноги поставила на лавку, приставленную к столу, подперла щеку кулаком и принялась ждать. А что мне еще оставалось? Дверь мне не выломать, в окошко ничего не видно, рассматривать в землянке было нечего, заняться нечем. Покосилась на ведро, но водник не спешил осчастливить меня новым явлением.

Триги… триги… Что-то было смутно знакомым в этом слове. Такое ощущение, что я про них все-таки что-то знала, но благополучно забыла. Вздохнув, я перевернулась и растянулась на столе в полный рост. Моя память упорно стремилась что-то мне подсказать, но никак не могла пробиться сквозь рой беспорядочных мыслей. Я закрыла глаза и попыталась расслабиться…

— Как же ты хороша…

Что это, шепот ветра, или шелест листвы на деревьях? Я прикрываю глаза, подставляю лицо под невесомо-ласковые касания, не похожие ни на касания пальцев, ни на поцелуи. Невозможно приятно. Душа стонет от болезненной нежности, и хочется кричать на весь мир о том, что мое сердце пылает от любви.

— Моя…

— Что это?! — взвизгнула я и порывисто села, ошалело оглядываясь вокруг себя.

Логово трига было всё также пусто, и кроме меня и моего тяжелого хрипловатого дыхания ничего не нарушало его тишины. Я схватилась ладонями за щеки. Сердце бешено колотилось в груди, грозя вырваться наружу с каждым новым ударом. Мотнула головой, но голос, только что услышанный мной в воспоминаниях, по-прежнему звучал в ушах. И самым страшным было то, что я не узнала в нем голоса своего Господина. Это не Вайторис говорил мне такое привычное «моя». Не было его покровительственных ноток. Тот, кто ласкал меня, не подавлял волей, не указывал на свою власть, не привязывал к себе признанием. Он просто… любил?

— Великая Тьма, что это?! — со стоном вопросила я тишину логова. — Со мной такого не было, не было!

Никогда и никого я не любила кроме моего Господина. Ни для кого мое сердце не билось чаще, и уже давно не ускоряет бег при взгляде на Вайториса. Я отдала ему душу, но сердце остыло несколько столетий назад. Ничто во мне не пылает, кроме страсти. Лишь в эти мгновения я сгораю до пепла. Я не знаю, что значит — болезненная нежность. Даже к Вайтору я не испытывала ничего подобного. Смотрела снизу вверх, восхищалась, млела от полуулыбки и похвалы, но…

«Как же ты хороша»…

— Прочь! Убирайся прочь, кто бы ты ни был! — выкрикнула я и замолчала, оглушенная звенящей тишиной, едва ли потревоженной моим криком. — Прошу…

О чем я просила? Наверное, о том, чтобы бессмысленное видение исчезло, словно его никогда не было, но память, будто издеваясь надо мной, вновь и вновь шептала мне чужим незнакомым голосом слова, которые проникали в самую душу, тревожа и причиняя острую режущую боль. Откуда эта боль? Зачем? Почему? В моей жизни никогда не было этого голоса, тогда почему в глазах стоят слезы? И отчего я ищу ответа на вопрос — что за странная греза смутила мой разум?

— Хватит!!! — заорала я, и… дверь открылась.

На меня смотрели две женщины. Именно женщины, без единой шерстинки, разве что черты их лица были грубоваты, да фигуры и рост не несли в себе никакого изящества. Они смотрели на меня без всякой враждебности или интереса, скорей, равнодушно. Я вздернула подбородок, ответив надменным взглядом свысока. Признаться, была даже рада их появлению, мысли, терзавшие меня, наконец, померкли и дали вдохнуть полной грудью, но не кидаться же мне было с радостными объятьями к двум дикаркам, явившимися не понятно для чего.

— Проснулась, — отметила одна низким голосом.

— Слишком рано, — ответила вторая.

— Тем лучше, — произнес голос еще невидимой женщины, и она раздвинула руками первых двух.

Это была старуха, чей рост значительно уступал двум дикаркам. Седые волосы были собраны в пучок на затылке. И если первые женщины были одеты в бесформенные хламиды, то на этой было надето вполне привычное платье, только выцветшее и не один раз заштопанное. Цепкий взгляд черных проницательных глаз прошелся по мне, я невольно поежилась от ощущения, будто меня одновременно укололи множеством иголочек. Глаза женщины сузились, и она поджала сморщенные губы.

— Подготовьте и приведите в назначенный час, — велела она замершим дикаркам. — Будет моему сыну сильный наследник. — Я поперхнулась.

— Добыча, — ожила первая.

— Рварну нет равных, — усмехнулась старуха и вышла, так и не сказав мне ни слова.

Я проводила женщину взглядом, осмысливая слишком короткий разговор, чтобы понять, о чем идет речь. Впрочем, соображения у меня появились быстро. Добыча… Значит, на меня имеют право все мужчины племени, поэтому должно состояться нечто вроде сражения за самку. Так? Похоже, так. И некий Рварн тут самый сильный, и меня уже напророчили в матери его детей. Хм… Сказать им, что рожать я не могу стараниями моего Господина, или не стоит? Нет, не стоит. Это лишит меня важности, и тогда что? Убьют? Сможет взять каждый желающий? Вряд ли я переживу такое. Нет уж. Мать, так мать, а там посмотрим. В любом случае, водник обещал вернуться. Буду ждать Ская и не противиться, чтобы со мной не собрались сделать. Убивать пока точно не будут.

Пока я размышляла, дикарки приблизились ко мне. Меня сноровисто стянули со стола, утвердили на ногах и накинули нечто, напоминавшее плащ. Только капюшон оказался слишком глубок, и его края лежали на моей груди. Были рукава, но они достигали моих колен, низ плаща волочился по земле, так что можно было смело сказать, что меня спрятали. Вот бы еще исчезнуть на самом деле…

Однако я никуда не исчезла, но и в логове не осталась. Женщины крепко ухватили меня под обе руки и повели на выход. Хотелось крепко выругаться, потому что я ничего не видела, и, оказавшись вновь без обуви, пересчитала босыми ступнями все камешки, попавшиеся по дороге. Правда, ни разу не спотыкнулась и не завалилась, мои надсмотрщицы за этим следили. Они легко вздергивали меня вверх, когда под ногами появлялись переплетенья древесных корней. Может было что-то еще, не видела, но до цели нашего путешествия добрались быстро. И скажу честно, когда с меня стянули хламиду, я произнесла с чувством:

— Благослови вас, Хаос!

Меня ждала большущая и глубокая лохань! Вода в ней исходила парком, на поверхности плавали пышные розовые цветы, наполняя воздух купальни тонким пьянящим ароматом. Надо ли говорить, что я не произнесла ни слова протеста? Более того, сама избавилась от грязного платья и шагнула на невысокий табурет, с которого перебралась в саму лохань и с наслаждением погрузилась в ароматную глубину с головой. После вынырнула, раскинула руки в сторону и велела:

— Приступайте.

Дикарки переглянулись. Кажется, от меня ожидали чего-то иного. Возможно, слез, мольбы, борьбы и ярого протеста, но не дождались. Как же я мечтала помыться после поганого нутра живоглота! И пусть фонтаны Аквея сбили с меня слизь, но волосы всё еще оставались неприятно жесткими, платье заскорузлым, и кожу кое-где тянуло. К тому же присутствовал небольшой зуд, и это вовсе не было зудом цветения очередного дара.