Одержимость (СИ) - "Marlu" - Страница 7

Я добрался до паха. Впервые со дня нашего знакомства я разглядывал его так близко. И млел только от одной мысли, что могу беспрепятственно делать все, что угодно…

— Зачем? — тихо спросил Джун, когда, я довольный и умиротворенный, лежал щекой на его бедре.

— Захотелось, — я был честен.

— Егор, — Джун потянул меня за волосы, вынуждая подняться выше и смотреть в лицо.

— Считай, что это был бонус к подарку на день рождения.

— Бонус? К подарку?

Я достал перевязанную голубой лентой коробку с телефоном.

— И прежде чем ты начнешь энергично отказываться, я покупал телефон для матери, но она с ним не справилась. Сдать в магазин не могу, чек потерял, а продавать, так он не стоит таких хлопот — много не выручишь. Так что прими подарок и сделай вид, что рад. Иначе я его просто выброшу.

Джун долго молчал, гипнотизировал коробку в моих руках, потом решился и развязал бант.

— Спасибо.

— Надеюсь, что послужит, — прозвучало двусмысленно, но, слава богу, Джун этого не понял.

Остаток вечера он выглядел слегка потерянно, и я старался, как мог — отвлекал. Утром же, когда я, уже привычно зевая, привез его к кладбищу, Джун приоткрыл дверцу машины и, чуть помявшись, сказал:

— Если ты все еще хочешь встречаться больше одного раза в неделю, то можешь заехать в среду, если нет, то буду ждать, как обычно, в субботу, — и вышел, не дожидаясь ответа.

Дверца машины мягко хлопнула, а я еще долго приходил в себя и смотрел в удаляющуюся спину, пока Джун не скрылся в ангаре.

========== Глава 7 ==========

Теперь я имел возможность наблюдать за ним всегда. Сначала все было довольно мирно, и я не особенно напрягался, разглядывая ломаную синюю линию, — Джун почти безвылазно торчал на своем кладбище. Выходил в город по вечерам, надолго нигде не задерживался. Я было насторожился, заметив, что он зачастил в один и тот же дом, но быстро разобрался, что выбирается он в банк. Хорошо, что это отделение стояло особняком на площади, а не было расположено на первом этаже жилого дома. Да и Джун в основном там надолго не оставался, минут десять-пятнадцать и отправлялся обратно, по пути заскакивая в небольшой продуктовый магазинчик на отшибе — все правильно, есть-то надо.

Какое-то время я ломал голову, зачем так часто ходить в банк, но Джун сам обмолвился, что расчет у них каждый вечер и что деньги в их гадюшнике лучше не хранить.

Мы встречались два раза в неделю, но мне и этого было чертовски мало. Я ломал голову над тем, как уговорить его переехать ко мне, но мечта казалась недостижимой — Джун не собирался ничего менять и намеков упорно не понимал. Я был готов возить его каждый день на проклятое кладбище и забирать обратно, даже отдал бы половину зарплаты, но он был непреклонен, упорно избегая любых разговоров на скользкую тему. Такое упрямство настораживало, поднимало из глубин души горечь близкого расставания и вселяло неуверенность в завтрашнем дне. Умом я понимал, что наши отношения не вечны, что связывает нас обычная похоть, что разрыв отношений неизбежен… Да были ли у нас отношения? От трех тысяч он не отказался ни разу.

Я пытался вести обычную жизнь. Фитнесс по вторникам, пиво с друзьями в пятницу, но попытка возродить привычный ритм оказалась слишком натужной. Тренажерка не радовала, с друзьями было скучно, а дома невыносимо тоскливо. На работе я немного отвлекался, окунаясь с головой в новые проекты, меня даже повысили, что не принесло ожидаемой радости — внутри все замирало в предчувствии чего-то нехорошего.

Коллеги смотрели сочувственно, особенно сердобольные принимались утешать — как же, какая-то стерва разбила сердце Егору Филимонову. Приходилось сбегать к Жорику, тот насмешливо косился, но молчал. За это я был особенно благодарен и ценил умение держать язык за зубами.

Беда нагрянула внезапно. В один далеко не прекрасный день я обнаружил, что синяя линия протянулась в район новостроек на изрядном отдалении от кладбища. В одном доме Джун задержался почти на час, затем завернул еще на один адрес. Хуже всего то, что это была среда, и вечером, когда я ехал на встречу, меня подтрясывало: придет или нет?

Джун, как всегда, ждал на площадке. Его задумчивость и отрешенность пугала — слишком отрешенным он был. И даже в постели он как будто бы отрабатывал обязательную программу и продолжал думать о своем. Мне же хотелось кричать.

Четверг и пятницу я, не отрываясь, следил за метаниями Джуна по городу. Было стойкое ощущение, что он решил сменить работу на более доходный промысел. Или нашел еще парочку клиентов помимо меня. В субботу я едва сдержался, чтобы не вытрясти из него правду, но побоялся скатиться в слезливые мольбы не уходить. Воскресенье было моим личным адом, я метался по квартире, как зверь по клетке, и чувствовал себя примерно также. Но Джун целый день торчал на кладбище и не выходил даже за едой. Как бы ни хотел я успокоиться, но гнусный внутренний голос ехидно подсказывал, что телефон можно оставить и под подушкой, чтобы не провоцировать особо нервных любовников.

На работе Жорик не выдержал и стал пытать, что случилось:

— На тебе лица нет, Егор. Я очень жалею, что поддался уговорам.

Я вяло отбивался, уверяя, что все нормально, но судорожно сжимал в руках телефон — Джуна опять куда-то понесло.

— В любви такие следилки только помеха, — он кивнул на вспыхнувший экран, который с потрохами выдал мое занятие.

— Какая любовь, о чем ты, — сказал я и снова посмотрел, где обрывается синяя линия.

Жора смотрел на меня почти с жалостью:

— Да ладно врать-то. Не любя, так не ревнуют, — он постучал по карте, где ломаной кривой отмечались перемещения Джуна. — И не ври, что племянница.

Я посмотрел на Жорика, довольного собой тридцатилетнего мужика с обручальным кольцом на пальце и сожалел, что никогда не смогу рассказать все ему.

— Все проблемы от недоверия. Поговорили бы, разобрались. Может, не все так плохо?

— Ты не понимаешь, — я обнял себя руками, словно защищая от всего мира. — Все гораздо хуже…

— Да ладно, что может быть хуже отношений с мужиком? — Жорик подошел, хлопнул по плечу.

— Только то, что он спит со мной за деньги, — еле слышно произнес я и похолодел: надо же было ляпнуть.

— Фью-у, — Жорик присвистнул и со вздохом сказал: — Попал ты, парень.

Я убрал телефон с глаз долой — все равно все запишется, а травить душу еще больше незачем, — стиснул сложенные ладони коленями и уставился на видавший виды линолеум. Жорик молчал, шуршал пакетом с печеньем, шумно прихлебывал чай.

— Влюбленным советы давать последнее дело, но я попробую. Вдруг достучусь. И не спорь, — оборвал он мою попытку возразить. — По самую маковку влип и трепыхаешься зря. Нужно принять, как факт, как данность. И ответить в первую очередь себе: чего ты собственно хочешь. Зачем тебе это надо. На какой срок. Потом поговорить со второй стороной. Словами. Через рот. И оттуда уже плясать. Если ваши планы совсем-совсем не совпадают, то лучше расстаться. Вежливо попрощаться и разойтись. Пережить ломку и продолжать жить. А страдать каждый в своем углу последнее дело, как и додумывать за другого мотивы поступков.

— Может, я мазохист.

— Может, — охотно согласился Жорик и вылил остатки чая в горшок с чахлой фиалкой. — Но вряд ли. Будь мужиком, соверши поступок.

— Не подвиг? — я из чистого упрямства противоречил — как признать, что боюсь разговора до трясучки, а пуще того боюсь результата? Отпустить Джуна я был не готов.

— Подвиг это не из твоей оперы, — Жорик был безжалостен.

— А ты прямо эксперт по подвигам и любовным историям, — огрызнулся я.

— Эксперт — не эксперт, но кое-что знаю. Такая страсть выжигает душу, если не трансформируется в более спокойные чувства. Потом на пепле долго ничего расти не может.

Я хотел уже снова съязвить, но его лицо вдруг стало таким печальным и беззащитным. Он порылся в ящике письменного стола, достал измятую пачку и вытряхнул из нее сигарету. Затянулся.