Живые и мёртвые - Уорнер Уильям Ллойд - Страница 61

После этого эпизода шел сюжет о золотоискателях, отправляющихся в море из местной гавани. Раньше, из истории об индейском набеге на Янки-Сити, мы уже узнали, что «почти с самого начала поселенцы двигались на запад». Их предвестниками в костюмированном шествии были капитан Джон Смит и Колумб. Принадлежа к эпохе открытия Америки и уйдя в прошлое, они не оставили после себя никаких постоянных поселений и всего лишь создали социальные предпосылки для возникновения фронтира. Эти два эпизода были продолжением первых двух: «Первозданный лес» и «Первые американцы, краснокожие индейцы». Таким образом, дикая местность, фронтир и город символически обнаруживают себя во всей процессии.

Символически фронтир передвигается от побережья и самого поселения на несколько миль в глубь суши, непосредственно на его задворки — где впервые появились опасность и страх и где на новый народ страны нападали индейцы, — далее через Аппалачи до Огайо, а вместе с золотоискателями вплоть до Тихого океана. Фронтир — это не только некое место; это движение (и в символическом, и в хронологическом плане), присутствующее в символизме живых картин с самого начала и вплоть до самого последнего периода[141]. Как изменяющийся символ, он выходит из моря в девственный лес, останавливается на мгновение в Янки-Сити и уходит дальше. Фронтир это символ, репрезентирующий не только пространство, изменяющееся по мере изменения местоположений, людей и исторических контекстов, но и представления о времени. На более простом и менее рациональном уровне это ощущение прибытия-в и отбытия-из Янки-Сити, сочетающееся с непрерывностью, постоянством и стабильностью, т.е. синкретическая смесь Янки-Сити как физического места, состоящего из гор и рек, земли и воды, которое изменяется, но остается вечным. Движение и постоянство: некоторые из тех, кто прибыл сюда, остались здесь и построили великолепный город, воплощающий в себе добродетели цивилизации Новой Англии; другие, став человеческим фронтиром, продолжали закладывать основы огромной континентальной страны, быть частью которой является предметом гордости Янки-Сити. Тем не менее, это уже не Новая Англия и не Массачусетс, и, что важнее всего, не прибрежный Массачусетс и не Янки-Сити.

Кроме того, мы в Янки-Сити, говорящие на языке символов костюмированного шествия, все еще здесь. Великие деяния и люди, окруженные ореолом доблести и славы, тоже были здесь и остаются с нами в значениях процессии. Другие ушли или умерли, но мы — мы и наш род, — несмотря ни на что, продолжаем жить. Фронтир пришел и ушел, растекся большими волнами за горы и далеко-далеко. Вместе с ним, следуя за ним, шли новое могущество и новый престиж. В дальних землях и отдаленных местах политическая и экономическая экспансия Соединенных Штатов и развитие новых типов могущества и власти достигли новых вершин. Однако власть, престиж и богатство не только более широко и обильно распространились на другие места; их больше не было здесь, у моря и у реки.

В период творения, когда девственный лес и женский дух реки уступили технической и мужественной моральной власти тех, кто дал нам жизнь, родилось новое общество, которое, будучи вскормлено морем и рекой, достигло в эпоху славы своего величия и завершения. Затем наступил великий исход тех, кто отправился на запад основывать новые миры, ушел на север создавать новый штат или, заняв, подобно Лоуэллам и Джексонам, высокое положение, мигрировал в большие города Бостон и Нью-Йорк. Они ушли, но мы остались. Именно из нашей силы они почерпнули величие и новое могущество.

Ни одно из этих суждений не высказывается сознательно и эксплицитно, и тем не менее мы можем разглядеть, что символы костюмированного шествия выражают такие чувства. Фактические данные, в лучшем случае, лишь намекают на это, и для того, чтобы прийти к некоторым выводам, нам придется выйти за рамки индукции и логических умозаключений и обратиться к спекулятивным рассуждениям. Между тем, такие чувства и мысли присутствуют в Янки-Сити в нерациональном мире групп и индивидов, гордящихся своим прошлым и испытывающих гордость за достижения нации, которая по мере того, как перемещающийся фронтир добирался до берегов Тихого океана, обрела величие и мировое могущество, оставившее Янки-Сити и его славу в далеком прошлом и вдалеке от нынешних мировых событий. Только рациональное упорядочение символов места и времени могло высвободить здесь нерациональные чувства относительно сегодняшнего и вчерашнего дня, дабы сделать далекое вчера подлинным сегодня и уместить континентальные расстояния в границы города.

В коллективном обряде празднования трехсотлетия своего существования Янки-Сити, символически представленный миру и собственным гражданам для повышения их самоуважения и самооценки, был секулярным, а не сакральным обществом. Когда потомки предков-пуритан, основавших теократию, отвергли авторитет родоначальников, они отреклись также и от духовного главенства и конечного авторитета того, что было когда-то сакральным порядком. Институционализированная церковь и священная мифология предков не удостоились в торжествах тех символов, которые бы связывали людей с властью Бога на земле или его таинствами на небесах. Епископы, проповедники и священники были представлены в них, но не более как драгоценные вкрапления, призванные украсить собою одеяния секулярного порядка. Они были «фактами» истории, воспринимаемыми сквозь призму той секулярной матрицы ценностей и верований, из которой историки черпают свои представления об истине ушедших времен. Символы и официально, и фактически были референциальными; их знаки были метками, указывающими на события пуританского прошлого. При этом во всем костюмированном шествии не было ни одного сакрального знака, который бы требовал акта веры в отношении сакрального мира прошлого, связывающего людей наших дней через святых героев пуританской истории с таинствами сверхъестественного и христианским божеством. Все торжество было насквозь пронизано духом рациональности, всякий намек на сверхъестественность был подавлен. В символах празднества пуритане уже не были людьми Божьими; никакого чудотворного вмешательства свыше здесь не отмечалось; все было секулярно детерминировано. Каждое великое событие, отраженное в символах процессии, было земным и морально предопределенным людьми. Если Бог и присутствовал, то где-то далеко. Если пуритане прошлого считали себя детьми Израиля, а свое предназначение видели в осуществлении воли Божией, то их потомки уже не представляли в этом образе ни их, ни самих себя.

Знаменательно, что событием, которое Янки-Сити и другие города побережья отмечают в качестве своего «дня рождения», был день, когда губернатор Джон Уинтроп привез хартию колонии Массачусетс-Бей. Уинтроп, доставивший сюда слово «в начале» процессии, прибыл не со Священной Книгой. Словом, которое он привез, была хартия, экономическое и политическое соглашение между людьми.

Еще более примечательно, что хартия с ее наделенными властной силой словами обладала значимостью в процессии и во всем торжестве по причине того, что была вывезена из Англии и доставлена в Америку, где, оказавшись в руках теократов, судей и духовенства, она стала рассматриваться — и рассматривается по сей день — в качестве символического источника автономии коллектива. И еще более важно, с точки зрения теории символизма, что слово, изданное королевской властью с целью заложить правовые основания религиозного и экономического эксперимента, могло быть перемещено. По существу, в представлениях тех, кто им пользовался, слово уже не было неразрывно связано с говорящим и его контекстом, как это было когда-то на заре человеческой истории. Символ как система письменных знаков мог самостоятельно перемещаться и не терять при этом своего значения (значимости и власти). Он мог путешествовать, выходя за границы своего физического места рождения.