Выбери любимый жанр

Мир в ХХ веке - Коллектив авторов - Страница 9


Изменить размер шрифта:

9

Понадобилось, впрочем, более года, пока VII конгресс Коминтерна в июле-августе 1935 г. смог принять решения, которые сами коммунисты охарактеризовали потом как стратегический поворот в их политике[22]. Вместо традиционного призыва к мировой революции пролетариата на первый план были теперь выдвинуты лозунги борьбы против фашизма за демократию, тактика единого рабочего фронта, антифашистского народного фронта, антиимпериалистического фронта в колониальном мире. Этой же цели служили и принятые антивоенные резолюции. Секретными остались в них пункты о работе коммунистов в буржуазных армиях и флотах.

Как выяснилось из документов архива Коминтерна, руководитель делегации ВКП(б) в ИККИ Дмитрий Мануильский еще в январе 1935 г. считал, что пакты о едином фронте во Франции или Греции — дело временное, ибо “мы будем приближаться к монопольному (!) руководству рабочим движением”. Надо ли удивляться, что старейший лидер Социнтерна Фридрих Адлер сразу после конгресса Коминтерна расценил его решения не как “принципиальный поворот к признанию демократии в капиталистических странах”, а всего лишь как допущение коммунистами новой, “более эластичной тактики”[23].

В марте 1936 г. Сталин дал интервью американскому журналисту Рою Говарду. На прямой вопрос, отказался ли СССР от своих планов мировой революции, Сталин, не моргнув глазом, заявил: “Таких планов и намерений у нас никогда не было”. — Но ведь Вы понимаете, господин Сталин, — продолжал Говард, — что почти весь мир долгое время имел другое представление”. — Сталин: “Это является плодом недоразумения”. Комментируя этот лицемерный ответ, главный идеолог мировой революции Лев Троцкий, оставшийся верным этой идее до последнего дыхания, заметил, что Сталин мог бы добавить: “Ваше трагикомическое недоразумение состоит в том, что Вы принимаете нас за продолжателей большевизма, тогда как мы являемся его могильщиками”[24].

Позитивные сдвиги после VII конгресса Коминтерна проявились в создании в 1935 г. во Франции левобуржуазного правительства Леона Блюма, опиравшегося на Народный фронт. Еще значительнее была начальная стадия Национально-революционной антифашистской борьбы в Испании (1936–1939 гг.), когда правительства Народного фронта добились поначалу больших успехов в отражении фашистского мятежа генерала Франциско Франко. Однако доверие к коммунистам все больше подрывала чудовищная практика сталинско-ежовского террора, который распространился и на зарубежных коммунистов и достиг в 1937 г. невиданного размаха и жестокости.

Одновременно совершался, поначалу малозаметный, поворот в официальной советской идеологии и пропаганде от демонстративного интернационализма к возрождению полузабытых традиций русской державности и национализма. Проявилось это особенно в опубликованном в 1938 г. “Кратком курсе истории ВКП(б)”. Весь исторический опыт был здесь крайне догматизирован и сведен к противопоставлению русских большевиков-революционеров разного рода реформистам, прежде всего меньшевикам. В написанном Сталиным теоретическом разделе “О диалектическом и историческом материализме” был дан набор чеканных формул. Среди них главная закрепляла повсюду и на все времена жесткое противопоставление революции реформе: “Переход от капитализма к социализму и освобождение рабочего класса от капиталистического гнета, — говорилось здесь, — может быть осуществлен не путем медленных изменений, не путем реформ, а только лишь путем качественного изменения капиталистического строя, путем революции. Значит, чтобы не ошибиться в политике, надо быть революционером, а не реформистом”[25].

О мировой революции речи вообще больше не было, только во введении в общей форме говорилось о “победе коммунизма во всем мире”. Ленинская теория социалистической революции была объявлена “новой, законченной” и сведена прежде всего к победе социализма “в одной, отдельно взятой, стране”. Победа пролетарской революции в капиталистических странах рассматривалась под углом зрения “кровного интереса” СССР к отражению опасности “иностранной капиталистической интервенции”[26]. Примечательно, что в учебнике, распространенном многомиллионным тиражом на всех языках мира, не нашлось места даже для упоминания о VII конгрессе Коминтерна.

Поворот Сталина отразился и в партийно-правительственных постановлениях о преподавании истории в школе, в наказе лучшим историкам срочно написать советскую “Историю дипломатии”, издать русский перевод воспоминаний Бисмарка, в тех “советах”, которые вождь лично давал писателям и кинорежиссерам. Еще раньше, чем он стал величайшим полководцем всех времен и народов”, Сталин возомнил себя величайшим дипломатом и политиком. Кульминацией его поведения стало неожиданное заключение в Москве в августе-сентябре 1939 г. Германией и СССР двух “пактов Молотова-Риббентропа”.

Руководство Коминтерна получило от Сталина директиву отказаться от установки о фашизме как главном источнике агрессии и изменить характеристику начавшейся мировой войны. Лишь недавно открылось, что Сталин в апреле 1941 г. собирался ради сохранения дружбы с Гитлером распустить Коминтерн. Однако Германия не проявила к этому интереса, так как в это время уже готовилась к реализации старого замысла о нападении на СССР[27].

Вторая мировая война (1939–1945) была порождена агрессивными устремлениями германо-итало-японского блока. Хотя нельзя, разумеется, сбрасывать со счета ни гегемонистских намерений других великих держав, ни попыток Сталина использовать ситуацию для расширения собственного международного влияния и приращения территории “советской империи”. Несмотря на известное подобие двух диктаторских, тоталитарных режимов — гитлеровского и сталинского, — война не стали их совместной акцией, а после 22 июня 1941 г. привела к созданию антигитлеровской коалиции[28].

Совместная победа СССР и его западных союзников в антифашисткой войне на время приглушила противоречия между ними. Поскольку германские нацисты и их сателлиты своей агрессивной политикой создали реальную угрозу прогрессу человечества, это вызвало рост противодействия и сопротивления, сплотило демократические силы. Но к концу войны мнения держав-победительниц о перспективах мирового развития снова стали все более расходиться. Особенно, когда в Европе и Азии возникли обширные зоны революционной ситуации.

Прежде всего в полосу революционных национально-освободительных и демократических преобразований вступили те страны Центральной и Юго-Восточной Европы, которые оказались в сфере влияния Советского Союза: Болгария, Румыния, Венгрия, Польша, Чехословакия, Албания и Югославия.

Обострились социально-политические конфликты и в некоторых странах Западной Европы, особенно во Франции и Италии. Но все же здесь революционная ситуация не развилась настолько, чтобы стал возможным переход к революции, и компартии считали необходимым даже тормозить развитие событий.

Так, руководитель французских коммунистов Морис Торез, войдя в правительство генерала Шарля де Голля, указывал, что путь Франции к социализму будет отличаться от того, каким 30 лет назад следовали русские коммунисты: “Французский народ, богатый славными традициями, сам найдет свой путь к более широкой демократии, прогрессу и социальной справедливости”[29]. Лидер итальянских коммунистов и видный деятель Коминтерна Пальмиро Тольятти говорил, что итальянская компартия, выступая за “демократический строй нового типа”, выдвинула “платформу и перспективу демократического развития, направленного к политическому и экономическому обновлению общества, к реальной борьбе против крупного капитала, к успешному продвижению по пути к социализму”[30]. В 1951 г. компартия Англии приняла программу “Путь Британии к социализму”, за ней последовали коммунисты Нидерландов, Дании, Норвегии и Швеции.

9
Перейти на страницу:
Мир литературы