Выживший. Чистилище - Марченко Геннадий Борисович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/19
- Следующая
– Здравия желаю, товарищ комкор!
– Вольно, товарищ сержант. Мы ненадолго, нам тут нужно товарища определить… На жительство.
– Так точно! – невозмутимо отрапортовал энкавэдэшник, открывая ключом дверь.
– Здесь у нас специальные гостевые комнаты, – объяснил Фриновский, видимо заметив что-то на моём лице. – Не «Метрополь», конечно, но лучше, чем камера.
Заместитель народного комиссара посторонился, пропуская меня. На какое-то мгновение наши взгляды встретились, и я понял, что он знает, что я знаю. В общем, как в дешёвых голливудских фильмах.
«Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята!..» Я шагнул через порог, будучи уверен, что сразу же Фриновский или Шляхман пулю в затылок мне не пустит. А когда настанет этот момент, надеюсь, моя чуйка меня не подведёт.
Дверь за нами захлопнулась, провернулся ключ. Надо же, какие порядки. Ну, пока для меня это не главное, есть вещи и поважнее. Не торопясь двигаюсь вперёд, за мной слышны спаренные шаги Фриновского и Шляхмана. Стараюсь полностью абстрагироваться от окружающей обстановки, для меня сейчас важно уловить момент, когда ствол нагана будет направлен мне в затылок. Тогда на принятие решения у меня останутся доли секунды, и от того, насколько быстро и точно я отреагирую, зависит, продлится ли моё существование на этой земле ещё на какое-то время, или мои бренные останки сегодня же ночью закопают в братской могиле.
Семь, восемь, девять… двенадцать шагов. Ну что ж ты, Фриновский, сука, ждёшь? До конца заканчивавшегося тёмным тупиком коридора оставалось метров двадцать, и я не сомневался, что именно он возьмёт на себя удовольствие пристрелить хронопутешественника, который выложил всё, что им с Ежовым было нужно. Николай Иванович… тот ещё артист, чаем с лимоном поил…
Вот! Вот она, моя чуйка! У меня словно бы третий глаз появляется на затылке, который видит, как комкор неслышно расстёгивает кобуру, достаёт револьвер, поднимает ствол на уровень моей головы… А в следующее мгновение я разворачиваюсь и бью по запястью руки, сжимавшей оружие. Раздаётся выстрел, пуля с рикошетом от стены уходит в глубь коридора, и тут же следует удар в гортань. Если с уголовником в камере я миндальничал, не вкладывал в удар полную силу, то на этот раз моей задачей было вывести противника из строя надолго. А возможно, и навсегда. Скорее всего, получился последний вариант, поскольку я явственно услышал хруст и, держась за горло татуированной лапой, Фриновский с выпученными глазами медленно оседает по стенке. А мне уже приходится работать со Шляхманом, который судорожно пытается извлечь из кобуры револьвер. Поставленный удар в челюсть опрокидывает следователя на пол, Шляхман на несколько секунд оказывается в прострации. Этого времени мне хватает, чтобы перевернуть его на живот и, упёршись для удобства коленом меж лопаток, свернуть шею. Никогда не считал себя садистом, но сейчас хруст позвонков слышится мне райской песней, доставляя настоящее эстетическое удовольствие.
Фриновский всё ещё бьётся в конвульсиях. Короткий взгляд в сторону двери… Хорошо, что там нет глазка, а значит, постовой ничего не видел, и если и слышал что-то, то лишь выстрел, после чего наверняка сделал соответствующий вывод: мол, завалили очередного бедолагу, к этому не привыкать. Стало быть, у меня есть какое-то время на обдумывание дальнейших действий.
Есть, но не так много, как хотелось бы. Минута-две. После этого сержант забеспокоится, хорошо, если сам заглянет – уж с ним я как-нибудь разберусь, но ведь он может по какому-нибудь протоколу или, вернее, уставу вызвать подкрепление. И даже с трофейным револьвером я в перестрелке против нескольких человек, особенно в замкнутом пространстве, ничего не стою. Эх, сюда бы мой верный АКМ…
Мысль, что делать дальше, созрела мгновенно. Так, форма уже затихшего наркома для меня будет коротковата, в смысле по росту, так-то Фриновский был шире меня раза в полтора. Упитанным я никогда не был, а уж после тюремной диеты и вовсе добился невиданной ранее стройности. Заместитель же Ежова питался, надо думать, от души, ни в чём себе не отказывая.
А вот со Шляхманом мы приблизительно одной конституции, да и званием он помельче, не так привлекает внимание, как обмундирование наркома. Теперь только бы выбраться.
Я быстро скинул с себя кроссовки, джинсы, майку и принялся стягивать с ещё тёплого следователя амуницию. О, у нас и нога одного размера! Безуха!
Трупы я отволок в тупичок: с противоположного конца коридора и не поймёшь, что там за бесформенная куча. Всё, теперь можно пытаться покинуть этот подвал. Поправив портупею и пожалев, что нет зеркала оценить свой прикид, я громко постучал в дверь. Фух, только бы сержант не стал ничего спрашивать, потому что копировать голоса у меня никогда не получалось.
На моё счастье, тот открыл без вопросов. И тут же почувствовал упиравшийся в подбородок ствол револьвера.
– Тихо! Одно слово или неверное движение – и ты покойник. Ты меня понял?
Глядя на меня выпученными от испуга глазами, сержант промычал что-то невнятное, но вроде согласился с моими доводами. Вот и ладненько.
– Какой-нибудь запасной выход есть?
Отрицательно трясёт головой и одновременно пожимает плечами. Мол, может, и есть, но он как бы не в курсе. Делать нечего, придётся пробиваться через основной. Вот только что делать с сержантом, не убивать же парня. Сколько ему, лет двадцать пять? Перепуган до смерти, нет, не поднимется у меня рука его завалить. А вот усыпить – запросто. Стоит только пережать на какое-то время сонную артерию. Главное – не переборщить. Как-то приходилось это делать. И в этот раз получилось. Сержант сполз по стеночке и завалился на бок. Отдохни, дорогой. Боюсь, потом тебя по головке точно не погладят, но извини – моя жизнь мне дороже. Ещё нужно из здания выбраться живым. Или мёртвым… Это уж как получится. Отстреливаться буду до последнего патрона, но живым не дамся. Хватит с меня расстрелов, и так уже поседел… частично.
А может, сначала навестить дорогого Николая Ивановича Ежова? Поговорить с ним по душам, а в случае чего и в заложники взять… Хм, заманчивая перспектива. А что потом? Из кровавого наркома получится героизированная личность, а если, чего доброго, помрёт с перепугу, так и вовсе его именем какой-нибудь город назовут. Была Пенза, а будет Ежовск. И будут на демонстрациях с трибун возглашать: «Дорогие ежовчане…» Почти как ижевчане. Шансы же самому выбраться живым после захвата и тем более убийства заложника – минимальны. Потому будем претворять в жизнь первый вариант с простым выходом из здания. Или непростым, опять же, там видно будет.
Плохо, морда у меня небритая, с такой щетиной я тут работников органов что-то не встречал. Революционные времена, когда и бородок не гнушались типа Дзержинского, канули в Лету. Ни бритвы, ни воды с мылом… Однако… Идея немного сумасшедшая, но может прокатить. Тем более что на Шляхмана я лицом тоже мало похож.
Я споро стянул с сержанта сапог, с ноги размотал портянку, поморщился от лёгкого душка… Но делать нечего – принялся обматывать щёку на пол-лица. Сверху нацепил фуражку. Наверное, напоминаю сейчас Ильича из фильма «Ленин в Октябре». Но за неимением других вариантов придётся косить под болезного с флюсом. Проверил на всякий случай, на месте ли документы Шляхмана. На меня с внутренней стороны красной корочки с эмблемой НКВД глянула физиономия убиенного мною следователя.
«Капитан государственной безопасности Шляхман Вениамин Борисович», – прочитал я про себя. Ну, царствие тебе небесное, Вениамин Борисович.
Наверх поднимался с бешено колотящимся сердцем. Решил выходить через парадный, так как оставшийся в машине Шляхмана водитель мог меня узнать в форме своего начальника. Да и КПП там, не думаю, что менее придирчивое, чем на главном входе.
Навстречу в коридоре попался какой-то чекист, я прошёл мимо, опустив глаза и держась ладонью за нижнюю часть лица, мол, болит так, что сам себя не помню. Вот и общий коридор, ведущий к центральному фойе с дежурным… Один прямоугольник, это, кажется, в энкавэдэшной иерархии лейтенант госбезопасности. Шедший передо мной на выход сотрудник предъявил ему корочку в развёрнутом виде и прошествовал дальше.
- Предыдущая
- 17/19
- Следующая