Пепел и роса (СИ) - Алева Юлия - Страница 33

Ночью в приемной по голосу вычислила Тюхтяева, поймала и буквально затащила в свою комнату.

— Что Вы делаете, Ксения Александровна? — изумленно шептал он.

— Уж явно не то, о чем хотелось бы подумать. — огрызнулась я. Одиннадцать дней прошло, осталось чуть больше пятидесяти часов, а я не могу ничего предпринять. — Мне очень нужно, чтобы Вы меня выслушали.

— Ну хорошо. — он устроился в кресле, стараясь не задевать взглядом ширму, за которой находилась кровать. Устя отказалась ночевать в комнатах для прислуги и постелила себе в уборной прямо на полу. Я ругалась, но толку было чуть.

— Михаил Борисович, я Вас ни разу не обманывала. — ну разве что чуток, да то и не считается. — Поверьте, скоро быть большой беде.

— Я тоже переживаю о благополучии торжеств…

— Да что там с этими торжествами! — раздраженно топнула я ногой. — Вы завалили именитых гостей охраной и там все идет гладко. А народные гулянья могут превратиться в хаос. Сколько ожидаете людей? Сто, двести тысяч? А если их будет больше?

— Ваше Сиятельство, там огромное поле, где учения проводятся. Учения!!! Туда хоть триста тысяч можно запустить — и все рады будут.

— Михаил Борисович, а если толпа чуть рванется? Это же будет бойня… — я наплевала на приличия и взяла его ладони в свои, чтобы хоть как-то достучаться до этого самоуверенного чурбана.

— Не рванется, не переживайте. — он осторожно освободился из моей хватки и снисходительно посмотрел на взбалмошную девочку. Интересно, на сколько он меня старше? Да ведь и ровесницу бы слушать не стал. — Власовский, Александр Александрович, обер-полицмейстер наш… Помните его, он тогда еще на бомбиста приезжал? Нет? И ладно. В общем, он позаботился, казаков прислал. Все пройдет, как в сказке.

И ушел, едва коснувшись моей ладошки колючей бородой.

Я ревела от бессилия, а Устя сначала молча сопела за стенкой, а потом подобралась ближе и подавала чистые носовые платки. Тоже, признаться, важное дело. Но пока все зря.

Духоборов угробили больше, чем тысяча четыреста человек, но кто их считал… Столько трупов в Москве — это кровавое пятно на все царствование. И что я могу предпринять? Царю в ноги пасть и рассказать о плохих предчувствиях? Это крайняя мера, и вряд ли даст результат лучший, чем место светлое, тихое, с крепкими дверями и мягкими стенами.

Скучала? Вот мне с кисточкой. Куртаг открыл сезон балов. И эти балы грянули залпом. Что любой проект-менеджмент перед бальной картой моей свекрови, которая пыталась попасть везде, но поскольку имелись некоторые ограничения, то посещала она ровно половину от мероприятий Царственной четы. Всюду нужно было приезжать до почетных гостей и покидать зал только после них. Радует, что те больше трех домов за вечер не объезжали. Печалит, что я собачонкой гонялась следом за Ольгой Александровной. И улыбалась, улыбалась, улыбалась. В ответ получала смешанную реакцию — оценивающие взгляды мужчин, ревность у маменек с дочерями на выданье — с моим приданным я все же представляла нездоровую конкуренцию юным красоткам. За мной начинали ухаживать, я кокетничала, но все это были лишь эпизоды… Какое там кокетство, если только с кем-то начнешь танцевать, глазки строить, беседовать о высоких материях, как Ольга срывается, и мы перескакиваем с места на место.

Я пробовала познакомиться с Власовским, но, видимо, его супруга следовала Ольгиному плану и посещала вторую половину мероприятий.

И нет ответа.

Может я зря на него давила? Мало ли что мужику в голову могло прийти?

Вот он, мой день! И пусть я там была третьей слева в кордебалете, но я живьем видела их — будущих святых. Тонкая, воздушная и слегка погруженная в себя императрица, воодушевленный Император. Мы кланяемся, ловим на себе уставшие уже взгляды, но он-то точно честно старается отнестись ко всем с душой. Меня проняло. Когда Путин приезжал в мой родной город и на него ходили смотреть толпы — это было любопытно. Но здесь все вживую и всерьез. В общем, я промялась все пятнадцать секунд аудиенции и не рискнула сообщать о грядущей катастрофе.

А как грянула эта опера! Хотя и было несколько неуютно от грядущей беды, зрелище завораживало. Вечером я переоделась в самое неприметное платье и тихо выскользнула из дома. Записка, найденная в скромном букете ромашек — таких же, как на проданном браслете — сообщала только время.

Обошла дом прогулочным шагом, перебросилась парой слов с лакеями — да, у меня сильно болит голова от волнений, пойду пройдусь по двору. В одиночестве, а то и так весь день толпа вокруг. До того самого колодца. Постояла там, нырнула во тьму кустов у ограды. Еще немного подождала. Ощущая себя донельзя глупо обошла каретный сарай и села за ним в траву. В таких случаях киногерои закуривают, а мне остается только молча беситься.

— Не сердитесь. — послышалось из ветвей.

Я подобрала первое, что попалось под руку и швырнула на голос. Что может попасться под руку у конюшни? Хорошо, хоть сухое.

— Заслужил, понимаю. Но я не мог иначе. После обязательно объясню…

И еще одна партия того же самого.

— Ваше Сиятельство, у Вас все хорошо? — послышался сзади голос Афанасия.

— Да, Афанасий. Летучая мышь вроде бы пролетела. Я ее камнем отогнала. — фальшиво бодро прокричала я.

— Ну зовите, если что. — и послышались шаги. Я проследила, как Афанасий зашел в людскую и переместилась в заросли чего-то жутко породистого.

— Чем обязана визиту? — максимально холодно осведомилась я.

— Я помню о завтрашнем дне. И постараюсь что-нибудь сделать. — произнес он откуда-то чуть выше, чем я ожидала.

— Поздно, наверное. Я всех просила. Давку хорошо из водомета глушить, но здесь их еще не придумали. Я Тюхтяева и уговаривала, и письмо ему написала — пусть хоть пару пожарных команд с насосом и шлангами поставит. Это не спасет всех, но хоть что-то…

— Я попробую.

Судя по шорохам вокруг меня, он спустился и встал рядом. Вот не буду бросаться на шею.

— Я полагала, что уже пора заупокойную по безвременно исчезнувшему заказывать. — не удержалась от колкости.

— Согласен, это непростительно. — он дышал мне в заток в прямом и переносном смысле.

— Да, я очень сердита. — раз не трогаю, хоть поговорю.

Ну он-то себе обещаний, видимо не давал, поэтому цепочка поцелуев пролегла от затылка до седьмого шейного позвонка, а горячие ладони легли на плечи. Глубоко вдыхаем и выдыхаем, а то самоконтроля осталось — на одну гомеопатическую дозу. В ушах шумит, пальцы подрагивают. Кем я стала — взбалмошная истеричка, мартовская кошка, четыре пуда желания.