Я – легенда - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 4
- Предыдущая
- 4/37
- Следующая
Она не издала ни звука, лишь оборвавшееся дыхание захлебнулось тихим внезапным хрипом во вдохе.
Нэвилль перешел в спальню. Доносившийся из гостиной звук – словно струйка воды из-под крана – преследовал его, настойчиво проникая в сознание.
Но что я еще могу сделать? – вопрошал он, в который раз пытаясь убедить себя, что поступает единственно верным образом.
Стоя в дверях спальни, он уставился на маленькую кроватку у окна, кадык его задвигался, дыхание оборвалось, застряв в гортани, и, влекомый непослушными ногами, он подошел к кроватке и взглянул на нее.
Но почему же они все так похожи на Кэтти? – подумал он, трясущимися руками вытаскивая из колчана колышек.
Подъезжая к Сайэрсу, он решил переключиться и, слегка сбавив скорость, размышлял о том, почему – деревянные колышки, и только они.
Ничто не нарушало ход его мыслей – не считая мерного шума мотора, вокруг царила тишина. Нэвилль неодобрительно нахмурился. Казалось совершенно неправдоподобным, что этот вопрос пришел ему в голову лишь пять месяцев спустя.
Но тогда логично было бы задать и следующий вопрос: как же ему удавалось попадать в сердце? Так писал доктор Буш. “Непременно следует поразить сердце”. Однако Нэвилль абсолютно не знал анатомии.
Морщина избороздила лоб Нэвилля, и под ложечкой засосало от осознания того, что он не понимает, что же и зачем он все-таки делает, ежедневно преодолевая себя, подталкивая себя навстречу этому кошмару. Заниматься этим столько времени – и ни разу не спросить себя.
Встряхнув головой, он подумал: нет, все это не так-то просто раскрутить; надо тщательно, кропотливо – скопить все вопросы, требующие ответа, а затем докопаться до истины. Все должно быть по науке. Всему свой резон.
О, это вы, узнаю вас, – подумал он, – тени старого Фрица.
Так звали его отца. Нэвилль сопротивлялся, пытаясь одолеть унаследованную от отца склонность к четкой логике событий и повсеместной механистической ясности. Его отец так и умер, отрицая вампиров как факт до последней своей минуты.
В Сайэрсе он взял токарный станок, погрузил его в “виллис” и затем обыскал магазин.
В цокольном этаже он отыскал пятерых, спрятавшихся в разных укромных закутках. Одного обнаружил в продуктовом холодильнике, заменяющем прилавок, и невольно рассмеялся, так забавно было выбрано это укрытие, так прекрасен этот эмалированный гроб.
Позднее, задумавшись, что же он нашел здесь смешного, он с огорчением рассудил, что в искаженном мире искажается все – в том числе и юмор.
В два часа он остановился и пообедал. Все отдавало чесноком. И снова задумался о свойстве чеснока: что именно действовало на них? Должно быть, их гнал запах, но почему?
И вообще, сведения о вампирах были весьма странными. О них было известно, что они не выходят днем, боятся чеснока, погибают, пронзенные деревянным колышком, боятся крестов и, по-видимому, зеркал.
Впрочем, что касается последнего, то, согласно легенде, они не отражаются в зеркалах. Он же достоверно знал, что это ложь. Такая же ложь, как и то, что они превращаются в летучих мышей. Это суеверие легко опровергалось наблюдениями и простой логикой. Так же нелепо было бы верить, что они могут превращаться в волков. Без сомнения, существовали собаки-вампиры: он наблюдал их по ночам и слышал их вой, но они так и оставались собаками.
Роберт Нэвилль вдруг резко поджал губы. Забудь пока, – сказал он себе. – Момент еще не настал. Ты еще не готов. Придет время, и ты размотаешь этот клубок, виток за витком, но не теперь.
А пока – пока что проблем хватало. После обеда, переходя от дома к дому, он истратил оставшиеся колышки, заготовленные накануне. Всего сорок семь штук.
3
“Сила вампира в том, что никто не верит в его существование”.
Спасибо вам, доктор Ван Хельсинг, – подумал он, откладывая свой экземпляр “Дракулы”, и кисло уставился на книжные полки. Не выпуская из рук бокал с остатками виски, с сигаретой во рту, слушая музыку. Играли Второй фортепьянный концерт Брамса.
Это было правдой. Из всей мешанины предрассудков и опереточных клише, собранных в этой книге, эта строка была истинно верной: никто не верил в них. А как можно противостоять чему-либо, не поверив в него?
Таково было положение дел.
Какой-то ночной кошмар выплеснулся из тьмы средневековья. Нечто, превосходящее возможности человеческого здравого смысла. Нечто, издревле приписанное к области художественной и литературной мысли. Некогда всерьез будоражившие умы людей, вампиры теперь вышли из моды, изредка возникая вновь в идиллиях Саммерса или мелодрамах Стокера. Используемые лишь в качестве оригинальной острой приправы в современной писательской кухне, они практически избежали внимания Британской Энциклопедии, где им досталось всего несколько строк-, и только тонкий ручеек легенды продолжал нести их из столетия в столетие. Увы, все оказалось правдой. Отхлебнув из бокала, он закрыл глаза, и холодная жидкость обожгла гортань, проникая вглубь и согревая его изнутри.
Правда, которую никто не узнал: не представилось случая, – подумал он. – О, да. Они знали, подозревали, что за этим что-то кроется, но только не это и только не так. Так могло быть только в книгах, в снах, рожденных суевериями, так не могло быть на самом деле.
И, прежде чем наука занялась ею, эта легенда поглотила и уничтожила науку, да и все остальное.
В тот день он не нашел шпонки. Он не проверил генератор. Он не убрал осколки зеркала. Он не стал ужинать, у него пропал аппетит. Невелика потеря – он все время пропадал. Заниматься весь день тем, чем занимается он, а потом прийти домой и как следует поесть – он не мог. Даже спустя пять месяцев.
Дети – в тот день их было одиннадцать, нет, двенадцать, – вспомнив, он в два глотка прикончил свое виски.
В глазах слегка потемнело, и комната покачнулась.
Пьянеешь, папаша, – сказал он себе. – Ну, и что с того? Имею я право?
Он зашвырнул книгу в дальний угол.
Бигонь, Ван Хельсинг, и Мина, и Джонатан, и красноглазый Конт, и все остальные! Жалкая клоунада! Догадки вперемешку со слюнтяйской болтовней, рассчитанной на пугливого читателя.
Он поперхнулся принужденным смешком: там, снаружи, его вызывал Бен Кортман.
Жди меня там, – подумал он, – как же, жди. Вот только штаны подтяну.
Его передернуло, тело напряглось, он стиснул зубы. Жди меня там. Там. А почему бы и нет? Почему бы не выйти? Это же самый верный способ избавиться от них. Стать одним из них.
Рассмеявшись простоте выхода, он толчком встал, и, сутуло покачиваясь, подошел к бару.
А почему нет? – мысли ворочались с трудом. – Зачем все эти сложности, когда достаточно только распахнуть дверь, сделать несколько шагов, и все кончится?
Он поежился и подлил себе в бокал виски. Когда-то он пользовался стопками, но это было давно.
Чеснок на окнах, сеть над теплицей, кремация трупов, сбор булыжников, – борьба с неисчислимым полчищем, штука за штукой, дюйм за дюймом, миллиметр за миллиметром. Для чего же беречь себя? Он никогда никого уже не найдет.
Он тяжело опустился на стул. Приехали, малыш. Так и сиди, как жук в спичечном коробке. Устраивайся поудобнее – тебя охраняет батальон кровососов, которым ничего не надо, кроме глотка твоего марочного, стопроцентного гемоглобина.
Так пейте же, сегодня я угощаю! Лицо его исказила гримаса неописуемой ненависти. Недоноски! Я не сдамся, пока не перебью всех ваших мужчин и младенцев. Его ладонь сомкнулась как стальной капкан, и бокал не выдержал.
Осколок в руке, осколки стекла на полу. Он тупо глядел на струйку крови, перемешанной с виски, стекающей на пол из порезанной руки.
Они бы одобрили этот коктейль – а? – подумал он.
Идея настолько понравилась ему, что он едва не раскрыл дверь, чтобы помахать рукой у них перед носом и послушать их вопли.
Он неуверенно остановился, покачиваясь, и зажмурился. Дрожь пробежала по его телу. Опомнись, приятель, – сказал он себе. – Забинтуй лучше свою чертову руку. Он добрался до ванной, аккуратно промыл и прижег свою руку, словно рыба хватая ртом воздух, когда в рассеченную ткань попал йод, и неуклюже забинтовал кисть. Порез оказался глубоким и болезненным, дыхание перехватывало, и на лбу выступил пот. Надо закурить, – сообразил он.
- Предыдущая
- 4/37
- Следующая
