Стрелок - Кинг Стивен - Страница 70

• Предыдущая
• 70/71
• Следующая

Только что прочитанная вами история, которая почти (но не совсем!) завершена сама по себе, является как бы первой строфою в долгой песне под названием «Темная Башня». Некоторые ее части, помимо этой, уже готовы, но предстоит еще очень многое сделать. По предварительным моим подсчетам все повествование в целом займет примерно 3000 страниц, а то и больше. Возможно, планы мои в отношение этого произведения выходят за все пределы разумного авторского честолюбия и приближаются к рубежам тихого помешательства… но спросите у своего люимого преподавателя английского языка, пусть он вам как-то при случае скажет, какие планы были у Чосера насчет его «Кентерберийских рассказов», и вы, вероятно, сочтете Чосера чокнутым.

При тех темпах, как продвигается в данное время работа, для того, чтобы закончить историю Башни, мне понадобится лет триста. Этот кусок, «Стрелок и Темная Башня», я писал в течение двенадцати лет. На данное время это, пожалуй, самая «долгая» из моих книг, то есть, я дольше всего с ней возился, хотя, возможно, было бы честнее сказать по-другому: эта книга единственная из незаконченных моих произведений, которая так долго оставалась живой, а главное — жизнеспособной в моем сознании, ведь если книга в сознании автора умирает, значит, она мертва, как головой давности кусок навоза, даже если слова продолжают выстраиваться на бумаге.

Мне кажется, «Темная Башня» началась с того, что мне однажды совершенно случайно попалась под руку стопка бумаги. Как сейчас помню, дело было во время весеннего семестра на выпускном курсе университета и это была не простая бумага, не ваша обыная, самая что ни на есть заурядная мелованная и даже не та цветная «вторичной переработки», которой пользуются многие старательные молодые писатели, потому что стопка цветной бумаги (часто — со вкраплениями щепок непереработанной древесины) стоит на доллара три-четыре дешевле.

Бумага, которая мне попалась, была ярко зеленого цвета, толстая, почти как картон, и размера весьма необычного: насколько я помню, десять дюймов в длину и семь в ширину. В то время я работал в университетской библиотеке штана Мэн, и однажды несколько стопок такой бумаги, самых разнообразных цветов, образовались словно бы ниоткуда таинственным и совершенно необъяснимым образом. Моя будущая жена, тогда еще

— Табита Спрюс, забрала одну пачку домой (голубую, точно яйцо дрозда); тогдашний ее ухажер взял себе желтую ( как страус-марафонец из мультика). Я взял зеленую.

И так получилось, что все мы трое стали писателями. Настоящими писателями. Слишком крупное совпадение для того, чтобы считать это просто случайностью в обществе, где — в полном смысле — десятки тысяч, если не сотни тысяч, студентов вдохновляются писательским ремеслом, но по— настоящему пробиваются только сотни. Мне удалось опубликовать с полдюжины романов, моя жена опубликовала один, «Маленький мир», и теперь напряженно работает над вторым, который еще лучше первого, а бывший ее ухажер, Дэвид Лайонс, стал очень хорошим поэтом и основал «Линк Пресс» в Массачусеттсе.

Возможно, ребята, это была бумага. Ну, вы знаете, как в романах у Стивена Кинга.

Но как бы там ни было, вы, читающие все это, наверное, даже не представляете, сколько возможностей таили в себе эти пять сотен листов чистой бумаги, хотя, думаю, многие из вас сейчас понимающе кивают, то есть, действительно понимающе. Разумеется, авторы издающиеся могут позволить себе столько чистой бумаги, сколько им нужно; это их рабочий инвентарь. Им даже оплачивают расходы на ее приобретение. На самом деле, Они могут набрать себе столько бумаги, что в конце концов все эти чистые листы действительно начнут излучать злые чары. Писатели и получше меня говорили не раз о безмолвном вызове, который бросает им это пустое, ничем не заполненное пространство, и Бог знает, скольких из них оно запугало так, что они замолчали, не в силах больше писать.

Но есть и другая сторона медали, особенно для молодых авторов. Это почти нездоровое возбуждение, которое могут вызвать чистые листы. Ты себя чувствуешь как законченный алкоголик, созерцающий непочатую — пятую за день — бутылку виски.

В то время я жил неподалеку от университета в грязном домишке на берегу реки, и жил совершенно один. Первая треть только что прочитанной вами книги была написана в мрачной, ничем не нарушаемой тишине, которую я сейчас — имея полный дом постоянно стоящих на голове детей, двух секретарей и экономку, которой все время кажется, что у меня нездоровый вид — с трудом даже могу припомнить. Троих моих соседей по комнате, с которыми мы начинали учебный год, уже давно вышибли. К началу марта, когда на реке тронулся лед, я себя чувствовал как последний из десяти негритят Агаты Кристи.

Эти два фактора: вызов, которые бросали мне те зеленые чистые листы, и абсолютная тишина, которую нарушало только журчание воды, когда талый снег стекал ручейками в тихую речку с таким же названием, — собственно, и положили начало «Темной Башне». Был еще один, третий, фактор, но не будь первых двух, я вряд ли бы взялся за эту историю.

Третий фактор: стихотворение, которое я прочитал за два года до этого, на втором курсе, когда мы изучали поэтов раннего романтизма (а когда же еще изучать романтическую поэзию, как не на втором курсе?!). К концу выпускного курса почти все стихи, которые мы проходили тогда, забылись вглухую, но это стихотворение, немного, может быть, витиеватое, изысканное и непонятное, запечатлелось в памяти… и не забылось до сих пор. «Чайльд Роланд» Роберта Браунинга.

Я тогда еще носился с идеей написать длинную романтическую эпопею, которая воплощала бы настроение, если не точный смысл, стихотворения Браунинга, но на идее все и застопорилось, потому что тогда у меня были другие дела. Приходилось писать много чего другого: свои собственные стихи, рассказы, статьи в газету и вообще Бог знает что.

Но в тот весенний семестр моя прежде бурная творческая жизнь замерла, и настало своего рода затишье. Не из-за «писательского затора», а из-за неотвязного ощущения, что пора уже прекратить копаться в песочке совочком, а вместо этого освоить большой экскаватор и попробовать выкопать что— нибудь стоящее, пусть даже попытка эта завершится бесславно.

• Предыдущая
• 70/71
• Следующая