ОНО - Кинг Стивен - Страница 51
- Предыдущая
- 51/125
- Следующая
Одолев три главы, Бен поднял глаза и заметил на стене новый плакат; в библиотеке искренне верили в наглядную агитацию. На нем был изображен счастливый почтальон, передающий письмо счастливому мальчику. «В библиотеке не только читают, но и пишут письма», — было написано на плакате. «Напишите своему другу — не откладывайте на потом. Улыбки при встрече гарантированы».
Под плакатом были ящики, в которых лежали конверты и открытки с уже наклеенными марками, а также почтовая бумага с изображением деррийской публичной библиотеки. Конверты стоили два цента, открытки — три цента. Два листа бумаги — один цент.
Бен пошарил у себя в кармане. Он еще не истратил тех четырех бутылочных центов, что остались у него после покупки конфет. Бен положил закладку в «Горячий жезл» и направился к столу заказов.
— Дайте, пожалуйста, мне одну открытку. Можно?
— Конечно, Бен.
Как всегда, миссис Старрет была очарована его вежливостью и серьезностью и немного опечалена при виде его необычайной полноты. Ее мать сказала бы, что этот мальчик роет себе могилу, орудуя ножом и вилкой. Миссис Старрет дала Бену открытку, а когда он направился к столу, проводила его взглядом. За столом могли разместиться человек шесть, но сидел за ним только один Бен. Она ни разу не видела его с другими ребятами. «Жаль, — подумала она, — ведь в душе Бен очень хороший. Сколько сокровищ таится в нем под спудом! Он доверит их доброму и терпеливому старателю, если таковой когда-нибудь найдется».
8
Бен достал шариковую ручку, щелкнул ею и написал на открытке адрес: «Мисс Беверли Марш, Лоуэр-Мейн-стрит, Дерри, Мейн, 2-е почтовое отделение». Он точно не помнил номера ее дома, но мама как-то сказала, что большинство почтальонов довольно скоро запоминают всех своих клиентов. Если почтальон, обслуживающий Лоуэр-Мейн-стрит, доставит открытку Беверли, — великолепно. Если же нет, открытку просто отправят на почтамт, в отдел, где собираются невостребованные письма, и Бен лишится трех пенсов. Они, разумеется, к нему не вернутся, ведь он даже не собирался указывать свою фамилию и адрес.
Бен понес открытку, держа адресом вниз; он не хотел рисковать, хотя вокруг не было ни одного знакомого. Затем прихватил несколько квадратных бумажных листов из деревянной коробки, рядом с ящиком, где лежали открытки. Он положил их на стол, сел и принялся торопливо писать, зачеркивать и снова писать.
Всю последнюю неделю до экзаменов на уроке английского они читали и учились писать «хайку». Это оригинальная форма стихосложения в японской поэзии, удивительно краткая, строгая. Миссис Дуглас объяснила, что должно быть только семнадцать слогов, ни больше ни меньше. Обычно поэт сосредоточивается на одном чистом, незамутненном образе, который связан с определенным настроением: грустью, радостью, ностальгией… любовью.
Бен восхитился. Ему очень нравились уроки английского, хотя после урока радостное чувство пропадало. У него получалось «хайку», но в его строках не было ничего, что хватало бы за душу. Однако в самом понятии «хайку» было что-то возвышенное, что воспламеняло воображение Бена, доставляло ему несказанное удовольствие, точно так же, как слова миссис Старрет о парниковом эффекте. Бен чувствовал, что это чудесная форма, в ней нет никаких скрытых правил, семнадцать слогов, один образ, связанный с одним настроением, — и дело сделано. Чистая, утилитарная форма, самодовлеющая и подчиняющаяся своим правилам. Бену нравилось и звучание слова «хайку», особенно гортанный звук «к».
«Ее волосы», — подумал он, представив, как Беверли спускается по ступеням школьного крыльца: рыжие локоны подпрыгивают на плечах. Даже солнечных лучей не надо, чтобы они засверкали — они блестят и так, без света. Бен тщательно работал над «хайку» в течение двадцати минут с перерывом; ходил за чистыми листами. Он вычеркивал длинные слова, выкидывал все лишнее, и наконец у него получилось следующее:
Бен был не в восторге от своего сочинения, но лучшего у него бы не вышло. Он боялся, что если застрянет на нем, то получится хуже, да и сам он весь издергается. Бен не хотел этого. Мгновение, когда Беверли заговорила с ним, поразило его несказанно. Ему хотелось сохранить его в памяти. Возможно, Беверли влюблена в кого-то из старших классов, шестого или, может, седьмого; она решит, что это какой-нибудь старшеклассник послал ей «хайку». Она очень обрадуется, и это останется в ее памяти. И хотя Бев никогда не узнает, что «хайку» принадлежит перу Бена, ничего страшного: главное, он знает это.
Бен переписал набело стихотворение на обороте открытки, причем заглавными буквами, точно это было не любовное послание, а требование вымогателя о выкупе, положил ручку в карман и сунул открытку между страниц «Горячего жезла».
Затем поднялся и попрощался с миссис Старрет.
— До свидания, Бен, — сказала она. — Хорошо тебе провести каникулы. Не забывай про комендантский час.
— Не забуду.
Бен направился по стеклянному коридору, соединявшему две библиотеки. Ему нравился постепенный переход от жары («Парниковый эффект», — с наслаждением думал он) к прохладе в зале для взрослых. В отгороженной части читального зала в старомодном мягком кресле сидел какой-то пожилой господин и читал городскую газету «Ньюс». Заголовок передовицы гласил: «ДАЛЛЕС ОБЕЩАЕТ: ЕСЛИ ПОТРЕБУЕТСЯ, США ПРЕДОСТАВЯТ ВОЕННУЮ ПОМОЩЬ ЛИВАНУ». Под ним виднелась фотография Эйзенхауэра в Роз-Гардене. Он пожимал руку какому-то арабу. Мать Бена как-то сказала, что если в 1960 году в президенты изберут Губерта Хамфри, может быть, положение улучшится. Бен смутно представлял себе, что такое непрекращающийся экономический спад, а мама не хотела вдаваться в объяснения — боялась, что он скажет: «Да ладно, отстань». Внизу первой полосы был заголовок, набранный другим шрифтом: «ПОЛИЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТ ПОИСКИ ПСИХОПАТА».
Бен открыл большую входную дверь и вышел на улицу.
У дверей висел почтовый ящик. Бен достал открытку из книги и опустил в ящик. Он почувствовал, как у него екнуло сердце, когда разжал пальцы и открытка упала в прорезь. «А вдруг Беверли догадается, что это я написал», — мелькнуло у него в голове. «Чушь», — ответил он сам себе. Его немного тревожило, что он так разволновался.
Бен направился вверх по Канзас-стрит, едва ли сознавая, куда идет, ему было безразлично куда. Ему грезилось: Беверли Марш подходит к нему, серо-зеленые глаза широко раскрыты, рыжие волосы собраны на затылке в пучок и завязаны ленточкой.
«Хочу задать тебе один вопрос, Бен, — говорит пригрезившаяся ему Беверли. — Ты должен поклясться, что скажешь мне правду. — Она показывает открытку. — Это ты написал?»
Это была странная фантазия. И в то же время чудесная. Бен хотел от нее избавиться. Но он также хотел, чтобы эта фантазия никогда не кончалась. Лицо у него вспыхнуло румянцем.
Бен шел по Канзас-стрит и грезил, время от времени перекладывая библиотечные книги в другую руку. Он даже начал насвистывать.
«Ты, верно, подумаешь, какой я противный, Беверли. Я так хочу поцеловать тебя». — И губы у него приоткрылись.
Приоткрылись, но так пересохли, что насвистывать стало невозможно.
«Я так хочу, чтобы ты меня поцеловала». — И на лице у него появилась блаженная, туманная и в то же время прекрасная улыбка.
Если бы Бен посмотрел прямо, он бы увидел, что его обступили три тени, а если бы он прислушался, он услышал позади стук ботинок Виктора Криса. Бена обходили с боков. Но он ничего не видел и не слышал. Бен был далек от действительности, он чувствовал, как его рта касаются губы Беверли, и робко тянулся потрогать рыжее пламя ее ирландских волос.
- Предыдущая
- 51/125
- Следующая
