ОНО - Кинг Стивен - Страница 2

• Предыдущая
• 2/125
• Следующая

Приподнявшись в постели, Билл доделал кораблик, щеки его по-прежнему пылали от жара (но жар, подобно Кендускигу, сходил на убыль). Но когда Джордж потянулся за корабликом, Билл отвел руку назад.

— Т-т-ты… в-вот что… п-принеси па-парафину.

— А что это? Где?

— В п-погребе на полке. Как спустишься вниз, в к-коробке, г-где написано «Залив». П-принеси еще нож и миску. И к-коробок спичек.

Джордж послушно отправился в погреб. Он слышал, как мать играла на фортепьяно, но уже не Fur Elise, а что-то другое, эта вещь ему не очень нравилась. Музыка звучала сухо и беспорядочно, слышался также монотонный стук дождя о стекла окон на кухне. Это были приятные звуки, но при мысли, что надо спуститься в погреб, Джорджу стало не по себе. Он ненавидел погреб, особенно когда приходилось в него спускаться. Всякий раз казалось, что там, внизу, в темноте, таится что-то страшное. Конечно, глупо, но что поделаешь. Отец всегда стыдит его, уверяет, что все это глупости, и мама тоже. И что самое главное, так считает и Билл, но тем не менее…

Джордж боялся даже открывать дверь и зажигать свет: всякий раз возникало подозрение, что в глубине погреба кто-то прячется. Это было до того глупо, что он не осмеливался сказать об этом кому-либо. Однако всякий раз, когда он нащупывал выключатель, он словно чувствовал, как на запястье легонько опускается когтистая лапа, а затем рывком втягивает его в темноту, пахнущую грязью и отсыревшими, гнилыми овощами.

Глупо? Не то слово! Конечно, на свете нет таких кровожадных существ с лицом человека и с когтистыми волосатыми лапами. Но не проходило и дня, чтобы какой-нибудь сумасшедший не начинал убивать всех подряд. Иногда об этом рассказывал в вечерних новостях Чет Хантли. Конечно, были еще коммунисты, но ясно, что никакого психа в погребе не было. И тем не менее Джордж не мог отделаться от ужаса. В то бесконечное мгновение, когда он правой рукой нащупывал выключатель (левая мертвой хваткой сжимала дверной косяк), запах в погребе, казалось, усиливался и пропитывал собой буквально все в доме. Запахи грязи и гнилых овощей смешивались с запахом какого-то кровожадного страшилища, и от этой вони не было спасения. Запах некоего существа, которому не было названия. Оно таилось во тьме, готовое в любой момент выскочить и схватить тебя. Всеядное, оно больше всего на свете любило мясо мальчиков.

Итак, Джордж открыл дверь и начал нащупывать выключатель, вцепившись левой рукой в дверной косяк, зажмуря глаза и высунув кончик языка, похожий на засохший росток. Смешно? Не то слово! Смотри-ка, Джордж боится темноты. Маменькин сынок.

Из комнаты, которую отец называл гостиной, а мама — столовой, долетали звуки фортепьяно. Музыка казалась потусторонней, она доносилась точно издалека, как слышатся смех и говор на людном пляже измученному пловцу, борющемуся с сильным отливом.

Пальцы нащупали выключатель.

Щелчок — и ничего. Свет не зажегся.

Ах, черт! Нет же света!

Джордж отдернул руку от выключателя, точно от корзины, в которой кишат змеи, и отступил от двери. Сердце в груди колотилось. Ну, конечно, свет отключили — он совсем об этом забыл. Вот дьявол! Что теперь делать? Вернуться, сказать Биллу, что он не нашел коробки с парафином, потому что отключили свет? Что ему боязно: а вдруг, пока он будет стоять на лестнице, кто-нибудь затащит его во тьму, если не коммунист и не маньяк-убийца, то какое-нибудь существо еще страшнее их? Оно высунется между ступенями лестницы и схватит его за ногу. Скажут: у страха глаза велики. Кто-то, может, и посмеется над такими фантазиями, только Билл смеяться над ним не станет. Он придет в ярость. «Когда ты повзрослеешь, Джордж? — скажет Билл. — Тебе нужен кораблик или не нужен?»

Как будто уловив его мысли, Билл прокричал из спальни:

— Ты что, т-там умер, Д-джордж?

— Да нет. Сейчас найду, — тотчас отозвался Джордж. Он потер руки, пытаясь разгладить гусиную кожу. — Просто воды решил попить.

— Ты п-побыстрее.

Джордж одолел четыре ступеньки и оказался вровень с полкой. Сердце стучало где-то в горле, точно горячий молоточек, волосы на затылке встали дыбом, глаза горели, руки похолодели. Казалось, в любой момент дверь погреба захлопнется сама собой, белесый свет, проникающий из кухни, померкнет — и он услышит Его, чудовище, а Оно куда страшнее всех коммунистов и маньяков, вместе взятых, страшнее японцев и даже гунна Атиллы, страшнее любого кошмара из фильмов ужасов. Оно глухо зарычит, а он, обезумев, замрет, застынет на месте. Оно прыгнет на Джорджа и расстегнет «молнию» его джинсов.

Из-за наводнения в погребе стояла необычайная вонь. Дом Денбро был расположен на возвышении, так что самого худшего им удалось избежать, правда, вода, просочившись в щели старого фундамента, затекла в погреб. Запах был неприятный, затхлый, и делать глубокие вдохи было невыносимо.

Джордж как можно скорее стал перебирать вещи на полке. Старые банки из-под гуталина «Киви», лоскуты для чистки обуви, разбитая керосиновая лампа, две почти пустые бутылки с «Виндексом» и старая плоская банка с воском, на крышке которой была изображена черепаха. Почему-то эта банка поразила Джорджа: почти полминуты он в гипнотическом изумлении разглядывал черепаху, затем швырнул банку на полку, и тут наконец ему попалась на глаза плоская коробка с парафином, на которой было написано слово «Залив».

Джордж схватил коробку и что было духу взобрался по лестнице, но почувствовал, что у него на спине выбилась рубашка и что в конечном счете это его погубит: чудовище, таящееся в темноте, подождет, пока он поднимется на верхнюю ступеньку, а затем схватит его сзади за рубашку и затянет во тьму.

Джордж выбрался в кухню и изо всех сил рывком захлопнул дверь. Стук отозвался по всему дому. Джордж привалился спиной к двери, закрыл глаза, по лбу и по рукам стекал пот, рука судорожно сжимала коробку с парафином.

Фортепьяно смолкло, и раздался голос матери:

— Джордж, а погромче нельзя хлопнуть? Хочешь тарелки разбить на кухонных полках?

— Прости, мама, — отозвался он.

— Джордж, копуша! Сколько можно ждать! — произнес брат из спальни. Говорил он, понизив голос, чтобы не слышала мама.

Джордж захихикал. Страх у него прошел, растаяв так же легко, как исчезает кошмарный сон, когда вы со стоном просыпаетесь в холодном поту. Вы ощущаете свое тело и испуганно озираетесь вокруг, убеждаясь, что это был всего лишь сон, и тотчас начинаете забывать его. Когда вы спускаете ноги на пол, сон наполовину стирается в памяти, когда, выйдя из душа, вы растираетесь полотенцем, то едва ли сможете вспомнить даже третью часть сна, и наконец после завтрака страшный сон исчезает бесследно. Но рано или поздно вам снова снятся кошмары, и страхи вновь оживают.

«Хм, черепаха, — подумал Джордж, направляясь к конторке, где в ящике хранились спички. — Где я прежде видел такую черепаху?»

Но он не мог припомнить и больше не любопытствовал. Джордж достал из ящика коробок спичек, с полки — нож, держа его острым концом от себя, как учил отец, достал из буфета в столовой небольшую миску. Затем вернулся в спальню Билла.

— Знаешь ты кто, Джордж? Попа, большая-пребольшая, — довольно добродушно произнес Билл и, расчищая место, отодвинул все, что стояло на ночном столике, — графин с водой, салфетки «Клинекс», книги и бутылочки с лекарством, запах которого будет на всю жизнь ассоциироваться у Билла с сильно заложенной грудью и сопливым носом. На столике стоял также радиоприемник «Филко», из него доносилась музыка: не Шопен и не Бах, а Литтл Ричард, только пел он так тихо, что сразу пропадала вся его грубоватая, стихийная мощь. Мать, обучавшаяся музыке в Джулимаре, терпеть не могла рок-н-ролл. Она ненавидела его лютой ненавистью.

— Я не попа, — объявил Джордж, усаживаясь на край постели и расставляя на столе принесенные вещи.

— А то кто же! — возразил Билл. — Ты даже не попа, а дырка в заднице, большая-пребольшая, вот ты кто.

• Предыдущая
• 2/125
• Следующая