Большой куш - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 3

– Да я не обижаюсь, Жора, о чем разговор, – дружески улыбнулся тот, кого звали Виктором, и тоже затянулся.

Колец из дыма он выпускать не умел, цепи и перстни носить не привык: они плохо гармонировали с генеральским мундиром. Правда, «Ланге и сын» у него был точно такой же: Георгий подарил, как только он поднялся на яхту. И даже сам выставил – на одном циферблате российское время, на другом европейское. Очень удобно! Он непроизвольно бросил взгляд на часы. И красиво! Это не грубый кусок золота, который любят нацеплять всякие скоробогачики – солидно и в то же время изящно.

У Окорока, как ни странно, есть вкус! Где он его поднабрался? В мордовских колониях, где отбыл три срока за вымогательство и разбои? Правда, это было давно, в восьмидесятые-девяностые, потом таких, как он, сажать перестали. Изменилась жизнь, изменились правила игры, а эти ребята очень хорошо приспосабливаются к обстановке… Они хорошо вписались в новую жизнь и даже стали нужны многим. В девяносто пятом, когда он молодым капитаном сажал Окорока за нападение на ювелира, разве мог представить, что будет гостить у него во Франции, кататься на его яхте, да еще в выданной им одежде?! Да нет, в кошмарном сне бы не приснилось! А теперь вроде и ничего страшного – что было, то быльем поросло, прошлые судимости никого не пугают, сейчас Окорок никакой не Окорок, а уважаемый бизнесмен, большую часть времени живущий во Франции. А что одежду выдал – ну, подумаешь, гостевой комплект, сейчас это принято…

Конечно, афишировать такие связи нельзя, но у Георгия охрана – волкодавы, если кто-то неосмотрительно поднимет поблизости фотокамеру или телефон, то разобьют и объектив, и физиономию… Хотя нет, физиономию не тронут – тут с этим строго…

– Три носовые каюты, ты их видел. В каждой свой гальюн… Отделка – орех, дуб, красная медь, мебель по лучшему каталогу. И главное – все под меня, как я захотел, – пел соловьем бывший Окорок.

– Ну, и сколько стоит это удовольствие? – перебил Виктор.

Георгий махнул рукой.

– Около четырех лямов, точно надо у бухгалтера спросить.

– Долларов?

– Евро.

– А-а-а…

«Офигеть, – подумал Виктор. – При моих доходах, и то надо года полтора-два копить… А он вон как легко рукой машет: ерунда, мол. Помахал бы он так в девяносто пятом, когда для форсу за бутылку коньяка нанимал спасательный глиссер и катал девочек по Дону… Судовладелец фуев…»

Георгий будто прочел его мысли и покровительственно похлопал по плечу.

– Ничего, если наше сотрудничество будет развиваться столь же плодотворно и дальше, то ты тоже сможешь позволить себе такую яхту. Или какой-нибудь такой домик…

Яхта уже шла вдоль берега, и он показал на горный склон, тесно застроенный разнокалиберными виллами.

Виктор усмехнулся.

– Я не шучу, – вполне серьезно проговорил Георгий. – Тебе ведь надо о будущем думать! Вышибут тебя из кресла – и что дальше? Тут и понадобится золотой парашют и местечко, куда приземлиться!

– Хорошо. Буду иметь в виду, – ответил Виктор.

– И вот это возьми, пригодится, – бывший Окорок протянул коробочку с надписями на «зарубежном», как говорят некоторые интеллектуалы, языке. Поскольку генералу не обязательно владеть зарубежным языком, то Виктор сразу стал распаковывать коробку.

– Что это? – нетерпеливо спросил он.

– «Black Phone», криптосмартфон, – объяснил Георгий. – Разговор по нему шифруется, и перехватить его невозможно.

– Никогда не видел, – заинтригованный Виктор рассматривал симпатичный, довольно увесистый аппарат.

– У вас такие запрещены. Поэтому лучше никому не показывай. Положи в сейф и заряжай раз в месяц. А когда тебе придет знак, чтобы со мной соединился – либо набери номер: он уже вбит, или положи рядом с собой – я сам позвоню.

– А какой знак придет? Почтовый голубь прилетит?

– Зачем? Позвонят по обычному телефону или эсэмэс пришлют. Что-нибудь типа «Жора не может дозвониться»…

– А что он такой тяжелый? – Виктор прикинул черный, с большим экраном аппарат на ладони.

Георгий усмехнулся.

– На пятьдесят грамм всего. Шифровальное оборудование.

Яхта описала плавный полукруг, зашла в марину, капитан мягко подошел к причалу, матрос ловко закрепил швартовый канат за небольшой блестящий, словно никелированный, кнехт.

– Поехали ко мне, – сказал Георгий. – Отдохнем, расслабимся.

– Не могу. Валентина и так пилит мозги, что я оставляю ее одну.

– Тогда ладно, порадуй жену. Поводи ее по магазинам, своди в рестораны. Вот, держи, на мелкие расходы, – он протянул золотую пластиковую карту. – ПИН код на ней.

– Думаешь, у меня денег нет?

– Да ничего я не думаю! Просто небольшой знак внимания твоей жене. А вечером пришлю ей цветы.

– Ладно, дорогой, спасибо!

Расстались они довольные друг другом.

По вертикальной лестнице Федор Степанович забрался на восьмиметровую высоту довольно быстро, хотя и с одышкой. Отец поставил голубятню после войны. Маленький Федор лазил на нее быстро по десять раз в день, но в шестьдесят три года и такой подъем можно было считать успешным.

Он открыл леток, выпуская на волю восемь пар голубей. Здесь были в основном сизари, несколько почтарей и один турман. Несколько турманов разбились во время своих кувырканий, напоминающих штопор и таких же смертельно опасных, поэтому новых Федор Степанович не заводил. Мясных пород он тоже никогда не держал. Даже когда было плохо с мясом и его товарищ Сергей по прозвищу Водолаз предлагал дать на развод пару «кингов», хвастаясь, что он с ними горя не знает: размножаются и вес набирают быстро, мясо вкусное и нежное… Но Федор Степанович отказывался: он считал, что голуби – его близкие друзья, как члены семьи. А друзей есть негоже.

Задрав голову, он смотрел, как, хлопая крыльями, беспорядочно кружатся над ним вырвавшиеся на волю птицы. Потом достал из футляра цейсовский бинокль и осмотрел небо. Отец привез этот бинокль с войны, и все прошедшие годы он верно служил мирную службу. Когда-то в него рассматривали последствия бомбовых ударов, корректировали артиллерийский огонь и снайперские выстрелы. Мощные линзы видели пожары, взрывы, горящие города и танки, дымящие в последнем пике самолеты и мертвые тела… Но эти страшные картины остались в прошлом – большую часть своей жизни цейсовские линзы изучали мирное небо и парящих в нем голубей.

Обычно Федор Степанович смотрел в бинокль – нет ли поблизости чужих стай, потому что тогда надо было выпускать приманщиков, которые завлекали чужаков и приводили в родную голубятню. Когда неосторожный чужак залетал за приманщиком в леток, Федор Степанович дергал веревку и захлопывал треугольную решетчатую дверцу… Чужак оставался в плену, а на следующее утро, как правило, приходил хозяин, чтобы выкупить голубя обратно. Между голубятниками было принято отдавать пленников за небольшую цену, иногда чисто символическую – вдвое, втрое дешевле, чем на птичьем рынке. Федор Степанович никогда не торговался и брал деньги только для соблюдения обычного ритуала.

Впрочем, это было раньше, когда голубятни имелись в каждом третьем дворе, а теперь их осталось, может быть, десять, может, двадцать на весь Тиходонск. Небо было пустынным, только медленно плыли причудливые облака, а вокруг, в крошечных двориках у маленьких саманных и шлакоблочных домиков шла обычная жизнь: хозяева копались на своих грядках, азартно лаяли собаки, кое-где играли дети. Но большинство дворов было пустынным: рабочий день, все зарабатывают деньги, кто где может. Через улицу рабочие в оранжевых касках прокладывают теплотрассу – не самый легкий заработок сегодня, когда все предпочитают другой способ: купи-продай…

Федор Степанович снова поднял бинокль к небу и принялся рассматривать своих голубей. Ему нравились грациозные движения их крыльев, изгиб хвостового оперения, поджатые, как шасси у самолета, лапки. Птицы, описывали круги, постепенно расширяя их и набирая высоту. Глаза-бусинки без особого интереса рассматривали то, что происходит внизу: их родной дом, на веранде которого стоял хозяин и рассматривал их сквозь какую-то штуковину, человеческие домики вокруг; в некотором отдалении из-за высокого длинного забора, который окружал п-образное здание с синими стеклами, выбрался желтый жук, который довольно быстро пополз по дороге. Но голуби не едят насекомых, поэтому все это их не интересовало, они стремились вверх, туда, где их даже не будет видно с земли…