Такой чудесный день - Левин Айра - Страница 9

Вечером накануне отъезда из Академии они упаковывали дорожные сумки. Карл вытаскивал из ящиков стола зеленые альбомы – десяток из одного, пять из другого, потом еще несколько. Бросил стопку на постель.

– Не пытайся запихнуть все это в сумку – бесполезно, – заметил Скол.

– И не собирался. Они мне не нужны – там нет чистых страниц. – Он сел на кровать и полистал альбом, время от времени вырывая страницы.

– Можно и мне что-нибудь?

– Валяй. – Карл швырнул ему альбом.

В основном это были зарисовки из Музея доунификационной истории. Скол выбрал воина в кольчуге с арбалетом на плече и почесывающуюся человекообразную обезьяну.

Карл сгреб несколько альбомов и понес их к мусоропроводу. Скол взял следующий.

Посреди деревьев, вдали от глухих городских зданий, стояли нагие мужчина и женщина. Странно высокие, красивые и какие-то благородные. Женщина сильно отличалась – не только половыми органами, но и длинными волосами, выступающей грудью и общей мягкой выпуклостью форм. Рисунок был великолепен, и все-таки что-то в нем – а что, Скол и сам не знал – его встревожило.

Он листал страницы. Еще мужчины и женщины. Скупые решительные штрихи – художник оттачивал мастерство. Лучшие рисунки Карла. И в каждом что-то было не так, словно чего-то не хватало, какая-то дисгармония, обозначить которую Сколу никак не удавалось.

Вдруг он похолодел.

Браслеты! Их нет!

Снова полистал для проверки. От напряжения свело живот. Да, браслетов не было. Ни на одной работе. И никаких сомнений, что они закончены, – в углу каждой стояла обведенная кружком «А».

Он перешел к себе и сел на кровать; Карл вернулся, взял оставшиеся альбомы и с улыбкой их унес.

В зале были танцы, но из-за Марса – вялые и недолгие. Потом Скол пошел с девушкой в ее кабинку.

– Что случилось? – спросила она.

То же самое сказал Карл, когда утром они складывали одеяла.

– Что стряслось, Ли?

– Ничего.

– Грустно уезжать?

– Немного.

– Мне тоже. Давай выброшу твои простыни.

– Его цифроимя?

– Карл УЛ 35С7497.

Ли ЮБ записал.

– Что именно беспокоит?

Скол вытер ладони о бедра.

– Он рисует товарищей.

– Агрессивные действия?

– Нет. Они просто стоят, сидят, трахаются, играют с детьми.

– Ну и?

Скол отвел глаза.

– На них нет браслетов.

Ли ЮБ молчал. Скол поднял голову; наставник смотрел на него в упор.

– Рисунков много? – спросил он секунду спустя.

– Целый альбом.

– И все без браслетов?

– Да.

Ли ЮБ втянул воздух и выдохнул несколькими отрывистыми пыхами, не разжимая зубы. Посмотрел на блокнот.

– КУЛ 35С7497?

Скол кивнул.

Он разорвал изображение воина с арбалетом (агрессивное) и обезьяну. Отнес в мусоропровод. Уложил последние вещи в сумку: кусачки для ногтей, зубную щетку, фотографию родителей и дедушки Яна в рамочке, – поднажал и застегнул.

Пришла девушка Карла и сумкой на плече.

– Где он?

– В медцентре.

– А-а. Передай, что я заходила попрощаться.

– Конечно.

Они чмокнули друг друга в щеку.

– Пока.

– Пока.

Она ушла. Мимо проходили другие студенты, теперь уже бывшие; улыбались и говорили «до свидания».

Скол оглянулся на опустевшую кабинку. Рисунок лошади все еще висел на доске для объявлений. Он подошел и снова посмотрел на вставшего на дыбы жеребца, такого живого и неистового. Почему бы Карлу и дальше не рисовать животных в зоопарке? Зачем он перешел на людей?

Внутри зародилось чувство, – зародилось и росло, – что он поступил дурно, сказав Ли ЮБ про рисунки. Хотя разве не нужно помогать заболевшему брату? Неправильно было бы не сказать, как он делал прежде, и позволить Карлу рисовать товарищей без браслетов и усугублять недуг. В конце концов Карл мог начать рисовать агрессию. Драки.

Разумеется, он прав.

Однако чувство, что он поступил плохо, осталось и крепло, неосознанно превращаясь в вину.

Раздались шаги, и Скол стремительно обернулся, думая, что это Карл идет его благодарить. Оказалось, мимо просто прошел кто-то из уезжающих.

А ведь именно так и будет. Карл вернется из медцентра. «Спасибо за помощь. Теперь мне намного легче». – «Не меня благодари, брат. Спасибо Уни».

Внезапно Сколу захотелось исчезнуть, чтобы не принимать слова благодарности; он схватил сумку и бросился прочь. Потом вдруг запнулся в нерешительности, вернулся и сунул изображение лошади к остальным вещам, между страниц блокнота.

Боясь, что Карл его нагонит, он рысью спускался по эскалаторам, задевал товарищей, извинялся… Добежал до самого низа, где располагалась железнодорожная станция, и бросился к длинной очереди едущих в аэропорт. Стоял, не поворачивая головы.

Наконец оказался у сканера, секунду посмотрел на него и коснулся браслетом. Замигал зеленый огонек.

Скол торопливо шагнул вперед.

С июля 153-го по маркс 162-го Скол получил четыре задания: два в исследовательских лабораториях в Сша; одно, непродолжительное, в Институте генной инженерии в Инд, где он прослушал курс лекций по новейшим разработкам в области индукции мутаций; и пятилетнее – на заводе по производству химических веществ в Кит. Ему дважды повышали квалификацию и к 162-му сделали генетиком-систематиком второго разряда.

Внешне в эти годы он вел себя как обычный, удовлетворенный член Семьи. Добросовестно работал, участвовал в местных спортивных и праздничных мероприятиях; еженедельно имел половое сношение; раз в месяц звонил родителям и дважды в год их навещал; стабильно и вовремя приходил на просмотр телепередач и встречи с наставником; не жаловался ни на какой физический или психологический дискомфорт.

Внутри, однако, Скол был весьма далек от нормы. Чувство вины, с которым он покинул академию, побудило к скрытности в общении с новым наставником. Он лелеял это сильное, хоть и неприятное чувство, ибо оно, как ни странно, позволяло острее ощущать жизнь. А умалчивая о напряжении и разыгрывая перед наставником роль довольного, безмятежного человека, он с годами погрузился в состояние общей настороженности и начал закрываться и от остальных. Все казалось спорным: макси-кейки, комбинезоны, стандартные комнаты, мысли товарищей и особенно работа, которая, как он видел, вела только к упрочению вселенской одинаковости. Альтернативы, конечно, не имелось, он не мог ее себе представить, но сторонился окружающих, во всем сомневался и лишь первые несколько дней после очередной терапии был тем, кем притворялся.

Одно в мире казалось неоспоримо правильным: изображение лошади. Скол вставил его в рамку – не из центра снабжения, а самодельную, из отодранных от задней стенки ящика и зачищенных деревянных планок – и вешал у себя на стену в Сша, Инд, Кит… Смотреть на него было несравнимо приятнее, чем на «Уэй обращается к химиотерапевтам», «Маркс за работой» или «Изгнание торговцев из храма».

В Кит он стал подумывать о женитьбе, однако ему сообщили, что он не допущен к воспроизводству, и идея сама собой отпала.

В середине маркса 162-го, незадолго до того, как ему исполнилось двадцать семь, Скола вновь перевели в Институт генной инженерии в ИНД26110 и приписали к только что созданному Центру классификации. Новые микроскопы обнаружили доселе незаметные различия в генах, и он был в числе сорока систематиков второго и третьего разряда, которым поручили разрабатывать подклассы. Жил он в четырех зданиях от Центра, ежедневно совершал короткую прогулку пешком до работы и обратно и вскоре нашел себе девушку, этажом ниже. Нового наставника, младше его на год, звали Боб РО. Жизнь пошла по накатанной дорожке.

Как-то апрельским вечером, собираясь почистить зубы и лечь спать, Скол обнаружил, что из головки зубной щетки торчит что-то белое. В замешательстве вытащил сложенную втрое, плотно скрученную прямоугольную записку и прочитал следующий машинописный текст: