Английский юмор
(Рассказы) - Гарди Томас - Страница 7

Некоторое время стояла полная тишина. Затем послышался быстрый топот, а за ним — пронзительный крик. Наш разведчик попал в руки врага!

Юному храбрецу угрожала опасность, и мы не стали медлить. В одну секунду мы уже были в саду и осторожно ползли к беседке, как настоящие индейцы, пробираясь среди густого кустарника.

Печальная картина представилась нашему взору. Экономка Мэри сидела на скамейке в своём белом вечернем жакете. Рядом стоял викарий, держа нашего маленького брата за большое ухо. Ухо это, судя по движениям руки викария, имело намерение отделиться от головы, которую оно дополняло и украшало. Душераздирающие крики брата действовали на нас далеко не утешительно.

— Ну-ка, ты, дерзкий… (мне показалось «щенок», но Эдвард утверждает, что викарий сказал «чертёнок»), — строго начал викарий, — скажи мне, что всё это означает?

— Раньше отпустите ухо, тогда я, как перед богом, скажу всю правду! — пропищал Гарольд.

— Хорошо, — сказал викарий, отпуская ухо. — Ну, говори, только ври не больше, чем ты можешь.

Мы ожидали от Гарольда того же, чего ожидал викарий, но даже мы были изумлены его необыкновенна богатой фантазией.

— Я только что окончил вечернюю молитву, — медленно начал бедный пленник, — как вдруг, выглянув на минуту из окна, увидел такое, что кровь застыла в моих жилах; к дому тихо, осторожно, как змея, крался вор! Вид у него был страшный, в руках — фонарь, обтянутый чёрной материей, и он был вооружён до зубов!

Мы слушали, затаив дыхание. Что-то знакомое было в словах Гарольда, как будто всё это было взято из книги.

— Продолжай! — мрачно сказал викарий.

— Крадучись, осторожно, — возобновил свой рассказ Гарольд, — он чуть слышно свистнул. На его свист немедленно последовал ответ, и в ту же минуту из-за кустов показались ещё два вора. Оба они тоже были вооружены до зубов!

— Великолепно, — заметил викарий, — продолжай!

— Предводитель воровской шайки, — продолжал Гарольд возбуждённо, — подошёл к своим гнусным товарищам и шёпотом начал с ними совещаться. Он имел свирепый вид и был вооружён до зуб…

— Довольно тебе про зубы! — грубо прервал его викарий. — Я уже вижу твою правду… но всё-таки кончай.

— Я страшно испугался и не знал, что делать, — продолжал рассказчик, инстинктивно поднимая вверх руку и закрывая ею ухо, — но в эту минуту вы вышли из гостиной… вы и тётя Мэри. Воры, громко выругавшись, быстро шмыгнули в кусты!

Викарий был в некотором недоумении. Рассказ был хорошо выдержан и казался правдоподобным. Мальчик на самом деле мог видеть что-нибудь такое. Как мог бедный викарий догадаться, хотя сюжет и высокий стиль могли бы подать ему намёк, что вся эта история была свободным пересказом грошовой приключенческой книжонки, недавно прочитанной Гарольдом?

— Почему же ты не поднял тревоги? — спросил викарий.

— Боялся, что мне не поверят.

— А как же ты сошёл в сад, мерзкий мальчишка! — набросилась на него вдруг экономка Мэри.

Гарольд, наконец, был прижат к стенке, и весь его замысел, казалось, должен был рухнуть.

Но в эту минуту Эдвард дёрнул меня за рукав, и мы неслышно отползли шагов на десять. Эдвард тихо свистнул. Я ответил на его свист. Эффект получился магический. Экономка Мэри, дико вскрикнув, вскочила со скамейки. Гарольд, изумлённо оглянувшись вокруг, бросился бежать с быстротой зайца, с шумом ворвался на кухню, где за ужином сидела прислуга, и спрятал голову на груди у кухарки, любимцем которой он был. Викарий вздрогнул, но, набравшись храбрости, шагнул вперёд, чтобы осмотреть кусты. И тут экономка Мэри бросилась ему на шею.

— О, мистер Ходжитс! — вскричала она. — Вы очень храбрый человек, но ради всего святого, ради меня, не будьте опрометчивы!

Викарий, однако, и не думал быть опрометчивым. Когда я через минуту выглянул из-за кустов, ни его, ни экономки уже не было на поляне!

В доме поднялся переполох, и Эдвард шепнул мне, что нам надо поскорее удирать. Мы бросились к веранде, быстро вскарабкались по стене на крышу, влезли в окно и через минуту были уже в постели. А спустя ещё минуту кухарка принесла к нам на руках Гарольда, жевавшего что-то сладкое. Из сада в это время доносились громкие крики сторожей, преследовавших воров.

Я родился в маленькой хижине на границе двух округов. Хижина стояла на треугольном клочке земли у перекрёстка дорог, и, хотя тут почти каждые десять лет производилось межевание, никто не мог сказать, к какому округу мы принадлежим. В пользу одной стороны было столько же доводов, сколько и в пользу другой. Это обстоятельство, как говорили соседи, и побудило моего отца поселиться именно здесь: живя на спорной территории двух округов, он не платил налогов ни тому, ни другому, а голосовать умудрялся в обоих! Из этого можно заключить, что родитель мой от природы был человек не глупый, и тот способ, посредством которого он оказался владельцем той земли, где стояла наша хижина, подтверждает такое мнение.

В нашей округе совсем не было представителей благородного сословия — ни одного даже захудалого дворянина. Самым богатым считался один фермер, старый Генри Мак-Кэйб. Его два сына вечно враждовали между собой из-за отцовского наследства. Старший, Питер, делал всё, что только возможно, чтобы навредить Мэту, а тог в свою очередь старался не оставаться в долгу. Наконец Мэту надоела вечная драка, и однажды ночью он ушёл из отцовского дома, а на другое утро уехал в Дублин и записался добровольцем в армию. Спустя три недели он уже плыл на пароходе в Индию. Старик отец так был огорчён, что заболел и слёг в постель, с которой уже и не встал.

Больной пролежал не один месяц, и Питер часто приставал к отцу, чтобы он сделал духовное завещание в его пользу и отомстил этим непокорному Мэту, но Генри всегда отвечал, что он разделит имущество поровну между ними.

Споры между больным отцом и сыном известны были всей округе. Проходя мимо дома вечером, люди всегда слышали слабый, пискливый голос старика и глухой, хриплый голос Питера. Они спорили. Но вот как-то в воскресный вечер в доме установилась полная тишина: не слышно было ни голосов, ни шагов, словно в доме никто не жил. И соседи удивлённо стали спрашивать друг друга: не умер ли старик?

Ровно в полночь в дверь нашей хижины кто-то постучал. Я сразу услышал стук — я спал в большой удобной корзине подле очага, — но, испугавшись, не подал вида, что слышу. Постучали ещё раз — громче прежнего, и я услышал слова: «Кон Крегэн, открой! Открой, Кон, говорю я тебе!»

По голосу я признал Питера Мак-Кэйба, но притворился спящим и громко захрапел. Отец пошёл отпирать дверь. Было слышно, как он сказал:

— Это вы, мистер Питер? Что случилось? Может, старику стало хуже?

— Да, совсем плохо, недавно скончался.

— Да будет земля ему пухом! И когда же, говорите, это случилось?

— Только что, с час тому назад, — сказал Питер взволнованным голосом. — И как умер! Как настоящий язычник, Кон, даже не оставил духовного завещания!

— Плохо дело, — сказал отец.

— Да, плохо. Но будет ещё хуже, если мы не сумеем его поправить. Знаешь, что я хочу тебе сказать, Кон? Хочу, чтоб ты помог мне. Поможешь — получай пять золотых. Ты очень похож на покойного моего батюшку, вас часто смешивали: тебя принимали за него, а его — за тебя.

— Это-то правда, — сказал отец, хотя начинал беспокоиться, не зная, к чему тот клонит дело.

— Ну так вот, ты должен пойти ко мне и лечь в постель.

— Как, рядом с трупом? — сказал отец, вздрагивая.

— Ну, что ты выдумал? Ты ложишься в постель один, как будто ты мой отец, и говоришь, что хочешь перед смертью сделать духовное завещание. Я позову соседей и Билли Скэнлана, школьного учителя, и ты скажешь, чтобы он написал духовное завещание. Всё отцовское имущество должно достаться мне, понимаешь? И раз соседи будут видеть тебя в постели и слышать твой голос, то, конечно, все поверят, что завещание сделано моим отцом.