Корпус - Каплан Виталий Маркович - Страница 5

И вот это – самое страшное. Если такое случится, как дальше жить? Навсегда остаться предателем? Уж лучше тогда Первый Этаж.

Ну что ж, делать нечего, риск – дело благородное. Как все, так и он. Тем более, ужасно все-таки хочется подымить. Ведь когда-то же он курил. Иначе откуда он помнит сладковато-горький дым в горле? Не только в голове, всей грудью, всеми легкими помнит. Помнит даже, как все это было в первый раз.

Он накурился до одури, у него кружилась голова и слезились глаза, какая-то сила тянула его книзу. Но у него все-таки хватило духу (да и глупости) заявиться в таком виде домой. Было шесть часов вечера, на улице уже темнело – осень, и оттуда, из грязно-синих сумерек доносился нудный лязг трамвая. А мама тогда размораживала холодильник. Он увидел пустое нутро холодильника сквозь стекло кухонной двери. И хлопнулся на пол.

Странно, что мама ничего тогда не поняла. Всполошилась, перенесла на диван, раздела и сунула под мышку скользкий холодный градусник. И потом долго дозванивалась до неотложки, но к счастью, так и не дозвонилась. А он, маленький дурачок, лежал под жарким одеялом и ежился от страха – вдруг мама догадается его обнюхать?

Ну вот, начинается! Какая еще мама, какой градусник? Чушь, ерунда какая-то. Ведь ничего этого не было, да и быть не могло. Он всю свою жизнь провел здесь, в Корпусе, здесь и появился на свет, как и все остальные ребята, да и вообще все вокруг. Зачем же лезут в голову ложные воспоминания? И откуда они только берутся? Да еще такие четкие, с подробностями. Нет, наверняка с ним творится что-то очень скверное. Ведь все одно к одному. Тошнота, головная боль, настроение паршивое. Глюки эти – тем более, что не в первый раз. Да еще и Белый к тому же. Пожалуй, это самый грозный признак. Признак чего? Болезни, конечно. И что теперь делать? Скажешь кому-нибудь из взрослых – могут снять с Помощников. Ведь и в Уложении ясно сказано, что Помощник на Группе должен быть абсолютно здоров. Значит, оставить все как есть? Но тогда болезнь будет развиваться. Интересно, до чего же она разовьется? Сейчас со стороны незаметно, а что же будет тогда? Ведь заметят же они, что с ним что-то неладно. И снимут с Помощников. Это в лучшем случае.

А вдруг отправят на Первый Этаж? Что может быть страшнее Первого Этажа? Что там, на Первом, Костя не знал. Зато твердо знал главное – там место, страшнее и хуже которого нет нигде в мире. И значит, лучше вообще ни о чем не думать. Может быть, все и обойдется. Может, это вовсе и не болезнь. Или болезнь, но сама пройдет.

Нарочито медленно – не скакать же ему, как мелкому ребятенку – он приблизился к столу дежурной Наблюдательницы. За столом по-прежнему, уткнувшись в вязание, пребывала вечно сонная Валентина Сергеевна. Та и головы не подняла. Лишь махнула рукой – сам мол, действуй. Повесив свой оловянный жетон с выбитым номером "РС-15" на положенный гвоздик, он молча удалился. Пора было возвращаться в Группу, строить парней на ужин.

Ночная Наблюдательница щелкнула выключателем – и палату затопила вязкая темнота. Что ж, прошел еще один день, еще одно кольцо в длинной цепи без начала и конца. Не слишком плохой день, но и не слишком удачный. Что-то было сегодня такое… Настораживающее. И сколько Костя ни ломал голову – не мог понять, что именно. Уж наверняка не затея с куревом. В конце концов – чего он так перепугался? Пускай даже и поднимут шухер – это не так уж страшно. Может быть, как раз то и хорошо, что их всех вместе заловят. Дело-то получится слишком громкое, не будут они его на полную катушку раскручивать. Иначе получается, что и Санитары, и Воспитатели, и Контролеры – все они прозевали? Значит, плохо работают. Наверняка ихнее начальство именно так и подумает. А значит, до начальства доводить не станут. Спустят дело на тормозах.

Ну, накажут, конечно, но не так, чтобы уж очень. Лишат прогулок. Отберут пропуск в спортзал. Да и то временно. А с Помощников снимать не будут. Иначе Воспитателям пришлось бы обо всем доложить руководству. И добро бы дело касалось одного кого-нибудь, а то ведь все Помощники попались. Тут уж или всех гнать, или никого. Нет, ясное дело, не доведут они до начальства. Ведь и Костя, если говорить честно, не обо всем Серпету докладывает. Так что можно спать спокойно.

Но спать спокойно не получалось. В голову опять лезли странные, лишние мысли. С ними надо было бороться, и Костя знал, как. Нужно закрыть глаза и представить себе вертящиеся круги. Постепенно их станет больше, они начнут сливаться – и придет сон. Метод проверенный. Костя придумал его очень давно, только никому не говорил. Ведь это касается лишь его.

Однако на сей раз ему не удалось удержать круги в сознании. Они таяли, а вместо них почему-то вспомнилось, как Серпет пришел после ужина в Групповую. Был он какой-то странный, не такой, как всегда. Кроме Кости никто, наверное, ничего и не заметил, но Костя сразу почувствовал: что-то не так! То ли Серпет зол на кого-то, то ли напуган. Впрочем, это ерунда! Нет на свете ничего такого, что могло бы его напугать. Но отчего же такой растерянный взгляд, такие резкие движения? Что с ним случилось? Стоп! А почему он, собственно, решил, будто с Серпетом что-то случилось? Мало ли отчего у людей бывает плохое настроение?

Впрочем, Серпет быстро успокоился. Сел за стол, раскрыл журнал, поправил полу своего нестиранного серого халата. Косте всегда казалось, что халат ему совершенно не идет. А что идет? Трудно сказать. Но уж во всяком случае не форменный халат Воспитателя. Скорее уж кольчуга, латы, длинный меч у пояса, прямо как в романах Вальтера Скотта. Правда, неизвестно, как вели себя рыцари в минуты рассеянности. Дергали ли они себя за левый ус? А Серпет дергает. Есть у него такая привычка.

Открыв журнал, Серпет, как и обычно, несколько минут молча что-то туда записывал, и только потом спросил Костю о делах в Группе.

– Ну, значит, так, Сергей Петрович, дела такие, – бойко начал Костя, вылезая из-за парты. – Никаких особых ЧП у нас сегодня не было. Нарушений тоже. Вот только Рыжов все никак не научится строиться. Но мы с ним уже побеседовали. Ну, и как всегда, Васенкин с Царьковым. Тянут всю Группу назад. Васенкин сегодня на Энергиях опять пару схватил. Будем разбираться.

Костя вспомнил, как это было. Энергиями занимались в огромном, плохо освещенном зале. Отполированные гранитные стены уходили в темноту, незаметно перерастая в почти невидимый потолок. Окон не было, лишь боковые светильники заливали пространство мутным сиянием. У стен приткнулись узкие деревянные скамейки, а в дальнем углу, на возвышении, торчал могучий преподавательский стол.

Почему-то всякий раз в этом зале на него накатывало ощущение какой-то старой, растворенной в темном воздухе тревоги. И не только у него. Однажды он после тренировки поговорил с ребятами, и оказалось – у всех так.

…Они сидели на длинной, отполированной ученическими задами скамье возле стены. Преподаватель, пожилой и угрюмый Василий Андреевич, с другого конца зала внимательно смотрел на них. Потом откашлялся и не спеша начал давать материал.

Главная трудность на этих занятиях – не умом схватить, а почувствовать. Тем более, Василий Андреевич особенно на теорию не нажимал. Главное, – говорил он, – это вызвать Энергию, ощутить, как она в тебе рождается, слиться с нею, а потом и научиться ею управлять. Ну, а что, как и почему – им пока знать рано.

Косте нравились уроки Энергий. Ему несложно было расслабляться, выкидывать из головы все обычное, превращать свое тело в пустоту – в точку без времени и пространства, без мысли и желания – быть ничем, и в то же время чувствовать, как неизвестно откуда вливается в него исполинская, нечеловеческая сила. Через несколько минут он поднимался со скамьи, полный этой силы. Слегка кружилась голова, в ушах звенело, а перед глазами плыли радужные пятна, но зато он способен был сделать все – или почти все. По приказу Василия Андреевича он мог создавать из ничего, из пустоты, любой предмет – хоть стол, хоть камень, хоть карандаш. Мог, сосредоточив взгляд на каком-нибудь месте, вызвать там взрыв или гудящее лохматое пламя. Мог сотворить ветер или снег – и самому было странно глядеть на то, как медленно падают с потолка крупные синеватые снежинки. Все эти вещи получались у него без труда.