Спецслужбы мира за 500 лет - Линдер Иосиф Борисович - Страница 39

Возвращаясь к системе подготовки кадров для царской секретной службы в монастырях, отметим еще один важный момент. Перевод иноков (послушников, монахов) из одного монастыря в другой мог быть мотивирован чисто церковными причинами. В то же время он обеспечивал высокий уровень конспиративности, не вызывая подозрений ни в миру, ни среди непосвященных в клерикальной среде. Посторонним было невдомек, что таким образом происходит переброска «курсанта» от одного наставника к другому, или, иными словами, осуществляется негласное комплексное многоуровневое обучение будущих слуг государевых.

В процессе изучения предметов, необходимых в практической работе, священники проводили морально-психологическую подготовку обучаемых, оценивали их деловые и моральные качества. Набор дисциплин и уровень «погружения» могли дифференцироваться в зависимости от первоначальных знаний, навыков и трудолюбия учеников. И конечно, от тех задач, для решения которых каждый из них готовился.

Приведем еще несколько интересных фактов, подтверждающих нашу версию об использовании ряда положений польских инструкций. В первой половине XVII в. бояр, стоявших во главе приказов, постепенно, но неуклонно заменяли дьяками. В начале царствования Михаила Федоровича дьяки возглавляли каждый третий приказ, а к концу 1680-х гг. – четыре из каждых пяти. Одновременно отмечалось повышение уровня образованности служилого сословия.

Примерно с 1621 г. в Посольском приказе в очень ограниченном количестве изготовлялась рукописная газета «Куранты»,[105] состоявшая в основном из известий об иностранных событиях, переведенных на русский язык. Эта газета сопоставима с аналитическими и информационными отчетами, справками, протоколами, которые в наши дни регулярно получают лидеры государств. Но в то время она имела еще и громадное общеобразовательное значение, поскольку позволяла быть в курсе «живых» новостей. Учитывая замкнутость жизни русского общества того времени, чрезмерную упертость в вопросах изучения всего «не нашего, басурманского, еретического» и т. п., появление подобной газеты было большим политическим и культурным событием.

Патриарх Филарет лично занимался делами Посольского приказа, в том числе стратегической разведкой. В 1633 г. он составил «для своих государевых и посольских тайных дел» особый шифр («затейное письмо»), который должны были использовать доверенные лица государя. Из наказа русскому представителю в Швеции Д. А. Францбекову видно, что при составлении донесений царю полагалось использовать тайнопись:

«Да что он, Дмитрий, будучи в Свее, по сему тайному наказу о тех или иных о наших тайных делах и наших тайных вестях проведает, и ему о всем писати ко государю царю и великому князе Михаилу Федоровичу всея Руси к Москве по сему государеву тайному наказу закрытым письмом».[106]

В то время использовалось четыре основных типа тайнописи:

замена одних букв русского алфавита другими;

замена букв русского алфавита цифрами;

замена букв русского алфавита придуманными буквами или знаками;

замена букв русского алфавита буквами латинского алфавита.

Значительно расширилось письменное делопроизводство: его ввели не только во всех центральных органах управления, но и в местных. Это тоже большой шаг вперед: писцы закрепляли исторические положения, постепенно формировалась архивная и документально-процессуальная база.

Научные знания той поры развивались преимущественно в прикладном русле и были связаны с описанием земель, торговым и военным делом. Так, в 1627 г. в Разрядном приказе была подготовлена «Книга Большому чертежу».

Активно развивалось книгопечатание: на московском Печатном дворе в первой половине XVII в. было выпущено около двухсот книг разных наименований, в том числе «Азбука» В. Бурцева (1634).

В составе Приказа Большого дворца появилась группа придворных охотников, набиравшаяся из людей простого звания, – «птичьих стрелков». Однако поставка дичи для царского стола была не единственной их задачей. По сведениям Л. Яковлева, они являлись резервом «государевых самопальных стрелков». Таким образом, личная государева снайперская команда, созданная Иваном Грозным (Рюриковичем), не утратила своего значения – после смены правящей династии она лишь поменяла структуру, став более организованной. Некое подобие официальной деятельности при дворе прикрывало военно-секретный характер подобных подразделений. Все мастера-оружейники, причастные к созданию особо точных ружей и пистолетов, и лица, которым доверялось ношение такого оружия, были на строжайшем учете. Они получали огромные привилегии, денежные и иные средства поощрения, но в случае опалы или допущенного промаха их участь и участь их ближних была незавидной.

В ходе Смоленской войны 1632–1634 гг. воевода М. Б. Шеин предпринял попытку дезорганизации тылов польско-литовского войска к юго-западу от Смоленска. Вероятно, это одна из первых попыток организации партизанской войны (в современных терминах) войсковым командованием. В ноябре 1632 г. по приказанию воеводы крестьянин Болдина монастыря Дорогобужского уезда Иван Балаш возглавил отряд численностью около 600 человек (400 дорогобужских крестьян, 200 солдат и казаков). Назначение крестьянина на командный пост – случай уникальный: обычно руководство даже небольшими отрядами поручалось дворянам. Возможно, Балаш получил в монастыре военно-специальное образование.

Но случилось неожиданное. В конце 1632 г. отряд Ивана Балаша покинул русский лагерь под Смоленском и совершил рейд на Гомель и Чечерск, но не по тылам войск противника, а разоряя имения польских и русских помещиков. После этого к нему стали стекаться дезертиры из русских войск. В марте 1633 г., в результате агитации, развернутой царскими службами против «воровских» набегов, Балаш был выдан своими же соратниками, получившими прощение и награды. Его доставили к стародубскому воеводе, и в том же году «изменник» скончался в тюрьме.

«Балашовщина», как иногда называют это движение, со смертью Ивана Балаша не утихла. Уже в мае 1633 г. Григорий Ростопчин, солдат из детей боярских, сколотив небольшой отряд, увел его из-под Смоленска в Велиж, а затем в Рославль, который стал центром повстанческого движения (в Рославль стекались посадские люди, беглые холопы и дезертиры).

Массовому бегству из русских войск способствовал набег орды крымских татар (до 30 тысяч человек) под командованием Мубарек-Гирея (набег был инспирирован посольством польского короля Владислава IV летом 1633 г.). Крымчаки разорили Алексинский, Белевский, Болховской, Зарайский, Калужский, Каширский, Коломенский, Ливенский, Московский, Оболенский, Пронский, Рязанский, Серпуховский и Тарусский уезды.

Дворяне и дети боярские, видя, «что у многих поместья и вотчины повоеваны, и матери, и жены, и дети в полон поиманы, из-под Смоленска разъехались, а остались под Смоленском с боярином и воеводою немногие люди».[107] Только в полку князя С. В. Прозоровского дезертировали 3453 человека, при этом боевые потери за кампанию составили 319 человек убитыми и умершими от ран и 27 – пленными.[108] Великий гетман литовский Х. Радзивилл впоследствии говорил: «Не спорю, как это по-богословски, хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло – это очень хорошо».[109]

Тем временем Османская империя решила воспользоваться войной Речи Посполитой с Московским государством. Отметим, что султан Мурад IV был способным и энергичным администратором. Летом 1633 г., якобы без разрешения султана, силистрийский Абаза-паша переправил через Днестр двухтысячный отряд, который начал грабить Подолье. Началась польско-турецкая война 1633–1634 гг., которую можно рассматривать как второй фронт Смоленской войны. Возможно, нападение османов было инспирировано русским посольством во главе с И. Г. Коробьиным. Мы не располагаем документальными подтверждениями, но в литературе указывается, что по возвращении в Россию в 1634 г. находившийся в составе посольства переводчик Мануил Фильденский был возведен в княжеское достоинство – уникальный случай в истории Посольского приказа. Можно предположить, что он был награжден за успешную разведку в Константинополе и в Крыму.