Обитатели холмов [издание 2011 г.] - Адамс Ричард - Страница 50

— Надо подождать, — сказал Шишак.

Они ждали долго. Потом Шишак с Одуванчиком осторожно выбрались из сарая. Они отыскали канаву, где были следы башмаков и крови, и вернулись назад.

С тремя усталыми ручными кроликами назад они добирались два долгих часа. Все были подавлены и измотаны. Достигнув наконец подножия холма, Шишак приказал Черничке, Плющику и Дубку бежать вперед. Они подошли к лесу с первыми лучами солнца и увидели, как кто-то торопится им навстречу. Это был Пятик. Черничка остановился, поджидая Плющика и Дубка.

— Пятик, — сказал он. — Плохо дело. Орех…

— Знаю, — ответил Пятик. — Уже знаю.

— Откуда тебе знать? — поразился Черничка.

— Я видел, как вы выскочили из травы, — тихо отозвался Пятик. — Позади вас появился четвертый кролик — он был в крови и сильно хромал. Я подбежал поближе, чтобы узнать, кто это, но встретил только вас троих. — Он замолчал, посмотрел вниз, словно все искал глазами окровавленного кролика, исчезнувшего в предрассветных сумерках. Черничка тоже молчал, и Пятик наконец спросил:

— Ты знаешь, как это случилось?

Черничка рассказал, что знал, и Пятик отвернулся и ушел в опустевшую нору. Через некоторое время Шишак привел новичков и велел всем собраться в «Улье». Пятик не вышел.

Новичков приняли мрачно. Даже Колокольчик не нашел ни единого ободряющего словечка. Безутешный Одуванчик думал только о том, что мог бы остановить Ореха, не позволить ему выскочить из канавы. Встреча закончилась в мертвой тишине, и все с тяжелым сердцем отправились на силфли.

Тем же утром, позднее, вернулся Падуб. Из трех его спутников целым и невредимым пришел только Серебряный. У Алтейки была ранена мордочка, а Земляничка дрожал и, кажется, заболел от переутомления. Никого они не привели.

Весь день Пятик пролежал в норе. Снаружи ярко и горячо пылал полдень. Солнце быстро высушило легкий туман и росу на траве, и зяблики замолчали еще рано утром. Воздух дрожал над зелеными далями. На дорожке, которая шла мимо нор, яркие лучи света — бледного, будто ненастоящего — дробились на искорки в невысокой ровной траве. Издалека под слепящим солнцем буковые деревья на обрыве казались огромной, густой, непроницаемой тенью. Из всех звуков сюда доносился лишь треск кузнечиков, а из запахов — аромат чабреца.

Пятик в норе спал тяжелым сном и вдруг проснулся, когда испарилась последняя капля влаги.

С потолка на него упала горстка пыли, и он, стряхнув ее вместе с остатками сна, еще ничего не соображая, кинулся вон, но тут же вернулся обратно. Ночью он вскакивал, даже во сне не забывая о своем горе, и перед глазами его все маячила тень хромого кролика, исчезнувшего на холме при первых лучах утреннего солнца. Где этот кролик? Куда подевался? Пятик брел вслед за ним по извилистым тропкам собственного воображения, по холодному, влажному от росы склону, по укрытым утренним туманом полям долины.

Туман опустился на Пятика, когда он добрался до кустов крапивы и чертополоха. Тень хромого кролика исчезла. Испуганный, Пятик остался один-одинешенек среди звуков и запахов поля, на котором родился. Летние сорняки исчезли. Пятик сидел под голым мартовским ясенем и цветущим терновником. Он перескочил через ручей и побежал вверх по зеленому лугу туда, где они с Орехом наткнулись на доску с объявлением. На месте ли доска? Пятик боязливо посмотрел вверх. Ничего он толком не разобрал, но стоило подняться повыше — неожиданно из тумана показался человек, хлопотавший над ящиком с инструментами, где лежали лопата, веревка и какие-то штучки поменьше, названия которых Пятик нё знал. Доска валялась на земле. Она была меньше, чем показалось ему в первый раз, и прибита к длинному оструганному шесту, заостренному с одного конца так, чтобы воткнуть в землю. Доска, испещренная острыми черными, похожими на палки черточками, была белой, как и тогда. Пятик нерешительно подошел поближе и остановился рядом с человеком, который заглядывал в глубокую, узкую дырку, открывшуюся у самых его ног. Человек едва ли не дружелюбно посмотрел на Пятика — точь-в-точь великан-людоед на свою жертву, прежде чем ее съесть, и (оба знают это прекрасно) съесть как можно скорей.

— Нда-а, и чего это я тут делаю? — спросил человек.

— Вот именно, что ты тут делаешь? — повторил Пятик, дрожа от страха и не сводя с него глаз.

— Да я просто тут ставлю на место старую доску, — сказал человек. — А ты небось хочешь знать, на кой?

— Хочу, — прошептал Пятик.

— Для старика нашего, для Ореха, — произнес человек. — Вот так, мы тут ее поставим и напишем на ней. И как ты думаешь — о чем пойдет речь?

— Не знаю, — отвечал Пятик. — Как это… как это на доске может «пойти речь»?

— Зато я знаю, понял? — ответил человек. — Мы так и узнаем обо всем, а вам и невдомек. Потому мы и убиваем вас, когда нам надо. А пока рассмотри-ка ты эту доску получше, и тогда, очень может быть, узнаешь кой-чего, о чем еще только догадываешься.

В лиловатых туманных сумерках Пятик уставился на доску. И пока он смотрел, на белой поверхности дерева заплясали черные буквы. Они поднимали острые, клиновидные мордочки и болтали друг с другом, как молодые ласки в норе. Голоса их, насмешливые и безжалостные, дошли до слуха маленького ушастика приглушенно, будто из-под мешков с песком. «В память Ореха! В память Ореха! В память Ореха! Орех-рах! Ах-ах! Ха-ха-ха!»

— Ну что, видал? — спросил человек. — Я вздерну его прямо на этой палке. И сделаю это — вот только вкопаю ее получше. Вздерну, как крысу или, если хочешь, как дохлого горностая. Ага! Вот тут и вздерну.

— Нет! — крикнул Пятик. — Ты не сделаешь этого!

— Ну разве что найти не удастся, — сказал человек. — Потому я и не сделал этого до сих пор. Я еще не вздернул его, потому что он забился в эту паршивую дыру — вот он куда подевался. Забился в эту паршивую дыру, как раз когда я его подстрелил, да упустил.

Пятик вскарабкался ему на башмак и заглянул в дыру. Она была круглая, как обожженная глиняная груба, и уходила глубоко в землю. Он позвал:

— Орех! Орех!

Где-то далеко, на дне, что-то шевельнулось, и Пятик хотел крикнуть еще раз. Но человек нагнулся и ударил его по голове.

Пятик метался в густой туче мягкой земляной пыли. Чей-то голос твердил: «Спокойно, Пятик, спокойно!» Он сел. Пыль запорошила глаза, уши, ноздри. Запаха Пятик не чувствовал. Он заставил себя успокоиться и спросил:

— Кто тут?

— Черничка. Вот заглянул посмотреть, как ты тут. Не бойся, это кусок потолка обвалился, и все. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, тебе просто приснился ужасный сон, а теперь ты проснулся. Ты молотил ногами и звал Ореха. Бедный Пятик! Какое несчастье! Но ты изо всех сил должен постараться его пережить. Ты же знаешь, никто не может бегать по травке вечно. И говорят ведь, погибшего кролика встречает сам Фрит, каждого- каждого.

— Сейчас вечер? — спросил Пятик.

— Нет еще, нет. На-Фрита. Падуб вернулся. Земляничка тяжело заболел, и никого им не удалось привести, ни единой крольчихи. Все плохо. Падуб пока спит — он совершенно обессилел. Он обещал все рассказать сегодня вечером. А когда мы сообщили ему про Ореха, он ответил… Пятик, да ты не слушаешь! Наверное, лучше тебя пока не трогать.

— Черничка, ты знаешь то место, где подстрелили Ореха? — поинтересовался Пятик.

— Знаю, мы с Шишаком не ушли бы, пока не нашли эту канаву. Но тебе лучше…

— Ты не мог бы отвести меня туда сейчас?

— Опять туда? Нет, Пятик, это далеко, да и не нужно. Опасно, ужасно жарко, а ты только расстроишься.