Иностранный шпионаж и организация борьбы с ним в Российской империи (1906–1914 гг.) - Зверев Вадим - Страница 13

Не намного убедительнее выглядит позиция помощника прокурора Варшавского окружного суда А.С. Резанова, изложенная в книге «Немецкое шпионство…». Придерживаясь мнения, что «Флот-Ферейн» был лишь органом пангерманизма, он заявлял, что «ближайшие цели, преследуемые флотферей-ном, указывают на тесные узы, связывающие его с официальной Германией, в лице службы разведки»[117]. Приводится следующее доказательство: печатный орган «Флот-Ферейн» газета «Ди Флотте» писала: «Мы вас просим, читатели (видимо, речь шла о членах общества. – В.З.), сообщать нам, как вы живете. Присылайте нам снимки с выдающихся сооружений, с портовых построек, с железнодорожных путей»[118].

Однако и этого факта, лишь косвенно указывающего на причастность к разведывательной деятельности членов правления «Флот-Ферейн», недостаточно для обвинения немецкого народа (или его немалой части за пределами национальных границ), имевшего многовековую историю своего пребывания на территории России, в военном шпионаже.

И. Никитинского, П. Софинова и в меньшей степени А.С. Резанова объединяет отсутствие в указанных произведениях широкой доказательной базы. Констатируя практику шпионажа посредством различных неправительственных организаций, авторы не апеллируют к информативным возможностям таких источников начала XX в., как газеты и журналы (в том числе зарубежные) или материалы судебных процессов (постановления, стенографические записи речей присяжных поверенных и прокуроров, обвинительные акты, приговоры). А если некоторые из них и представлены в их трудах (как у А.С. Резанова), то лишь в редких случаях и датируются уже периодом Первой мировой войны.

Огульные обвинения иностранцев в шпионаже в условиях мира, отмеченные в названной литературе, во многом были надуманными. Тем временем озабоченность военного и политического руководства страны по поводу возможной государственной измены со стороны немцев в случае войны на западном фронте имела под собой определенные основания. Находящаяся в нашем распоряжении подборка рассекреченных документов и архивных дел свидетельствует о военной опасности, которая исходила от немцев-колони-стов в приграничных губерниях Российской империи. К наиболее очевидным факторам восприятия этой опасности можно отнести следующие.

Первый фактор военной опасности, исходившей от колонистов: специфика расселения немецких подданных. Изначально первопоселенцы и новоселы не стремились в дальние края (Поволжье и Сибирь). Путь туда был не только длительным, трудным и затратным, но и сопряженным с различными угрозами, главным образом болезнями (эпидемиями) и преступными посягательствами в отношении чужестранцев. Поэтому многие из колонистов предпочитали останавливаться в пределах приграничных военных округов России, где были сосредоточены портовые города, военные крепости и другие объекты, имевшие стратегическое военно-политическое и военно-экономическое предназначение.

Однако если опустить соображения финансового характера и личной безопасности, то выбор места жительства приезжих, на взгляд военных, был неслучайным и оправданным, так как способствовал скрытному и тесному ознакомлению с военной инфраструктурой русского приграничья. Обеспокоенность управления генерал-квартирмейстера штаба войск Гвардии и Петербургского военного округа (центральный аппарат военно-окружной разведки) вызывало «недружелюбно настроенное иностранное население», проживающее в Петербургской, Архангельской, Лифляндской, Эстляндской, Новгородской, Олонецкой и Псковской губерниях (от общего числа жителей семи губерний: финнов 25, 85 %, литовцев 6, 35 %, немцев 1, 35 %[119]).

Исходя из перечня наиболее значимых оборонных объектов и естественных препятствий, отмеченных в ежегодных обзорах «Обозрение Петербургского военного округа» (под грифом «Секретно»)[120], по нашему мнению, внимание некоторых немцев (как подданных Германии – вероятного противника России) могло быть нацелено на военно-промышленную индустрию Петербургской губернии (Сестрорецкий оружейный завод, Петербургский патронный и еще пять оборонных заводов), а также прибрежье Балтийского моря (фарватеры, рифы, острова, рельеф местности, места удобные для наблюдения за берегом и морем). Поэтому те из жителей колоний (не только мужчины, но и женщины), которые проявляли чрезмерную любознательность к оружейным, патронным и судостроительным предприятиям военного и морского министерств, а также к ландшафту морского побережья и возможным направлениям высадки вражеского десанта, воспринимались военно-окружной разведкой как источник потенциальной угрозы военной и морской безопасности столичного округа и государства.

Примером чрезмерной концентрации немецкого населения в районе, имеющем оперативно-тактическое назначение (с точки зрения военного планирования армии вторжения) являлась Волынская губерния. По данным на февраль 1911 г. из 12-ти уездов Волыни, западная часть которой граничила с Царством

Польским и австро-венгерской Галицией, восемь уездов (или 613 деревень) были полностью заселены немцами (Владимиро-Волынский, Дубенский, Житомирский, Изяславский, Луцкий, Овручский, Островский, Ровенский)[121]. Следовательно, в случае начала военных действий со странами Тройственного союза, их передовые силы на пути продвижения через Волынскую губернию могли не только встретить прогермански настроенных соотечественников, но и получить от них всемерную помощь (постой, продовольствие, фураж, лошади, рабочая сила, новобранцы, военно значимая информация и др.).

Помимо удобной географической конфигурации Волыни и возможности использования ее территории в качестве демилитаризованного плацдарма для австро-германских войск, она представляла и военно-стратегический интерес. В пределах Волынской губернии находились Юго-Западная, Полесская и Привислинская железные дороги – общей протяженностью свыше 650 верст[122]. Знания колонистов о численности и техническом состоянии паровозно-вагонного парка, настроении железнодорожного персонала, пропускной способности железных дорог и пр. могли сыграть важную роль. «При объявлении войны – по мнению офицеров Генштаба военного ведомства России – эти "информаторы" без сомнения окажут немалые услуги своим, следя за перевозками русских войск и донося о местах и сроках их сосредоточения»[123].

История военных конфликтов показывала, что успех нередко был на стороне той армии, командование которой имело четкое представление о железнодорожном потенциале предполагаемого театра военных действий: о работоспособности паровозов, возможностях использования рабочих и служащих для организации саботажа и диверсий, количестве и сроках перебрасываемых войск и военной техники. Это понимали не только военные, но и представители центральных исполнительных и законодательных органов власти, не соглашавшиеся с расширением подозрительного контингента. «Увеличение числа немецких поселений, притом расположенных в районах стратегических путей, – как следовало из письма МВД в Государственную Думу от 14 декабря 1912 г., – могло представить серьезную опасность в случае политических осложнений»[124]. Аналогичные отзывы были слышны и из уст народных избранников. Депутат В.А. Бобровский из Тульской губернии сетовал «на чрезвычайно серьезную опасность, родившуюся по причине неосмотрительного разрешения русских властей селиться выходцам из Германии около западных стратегических пунктов»[125].

Однако были и те колонисты, которые не столько являлись источниками предполагаемой угрозы пограничной безопасности российского государства, сколько ее неминуемыми жертвами. Как справедливо отмечает И.К. Агасиев, осознавая неизбежность приближающейся войны между Германией и Россией, а также трагическую участь Волыни как театра военных действий, тысячи немцев переезжали в Прибалтику, Сибирь, Казахстан[126].