Год дракона (СИ) - "Civettina" - Страница 48

– Никак сундук, – Кожемякин перевел взгляд на Глухова. – Александр Николаич, богом клянусь – там что-то зарыто!

Глухов, который только-только вынул кожаный мешочек для новой земли, удивленно заглянул в яму. Сквозь тугие комья ничего было не разглядеть, и тогда Иван встал на колени и начал рукой разгребать землю. Вдруг он выдернул руку, словно ошпарившись, и шарахнулся от ямы, да так, что аж упал на седалище. Увидев такое, Степан на мгновение позабыл свой страх и тоже сунул нос в яму. То, что предстало пред его глазами, заставило Мурашова выдохнуть «Господи Иисусе» и трижды размашисто перекреститься.

– Ой, беда… беда… – простонал он и сбивчиво и неразборчиво забормотал молитву.

Глухов молча смотрел на дно ямы, его лицо оставалось неподвижным, будто находка и не тронула его вовсе. Но то было обманчивое ощущение: на щеках инженера проступил румянец, глаза вспыхнули интересом.

– Иван, копни-ка правее! Да полегче! – приказал он.

Кожемякин нехотя поднялся, одернул рубаху, поплевал на ладони. Проделал он это медленно, скрывая неохоту, но уж больно не хотелось ему показаться инженеру трусом и таким же суеверным и темным человеком, как Степан. Наконец, Иван поднял лопату и принялся копать, как приказал Глухов.

– Лександр Николаич, загубите вы душу свою молодую! – Мурашов приблизился к нему, но так, чтобы инженер оказался между ним и ямой. – Пропадете ни за грош! Ведь не зря старики сказывают: гиблое тут место!

Александр не смотрел на Степана, его взгляд жадно впивался в углубление, которое все сильнее уходило вниз под лопатой Кожемякина. На этот раз Иван работал не так хватко. Он неглубоко втыкал лопату в землю и, ласково поддевая, выбрасывал наружу очередной ком почвы.

Понимая, что увещевания не действуют на инженера, Мурашов переключился на товарища, стращая его карами небесными, которые непременно обрушит на него потревоженный великан. Иван не останавливался, словно окутанный чарами, и все копал, копал, копал.

– Опять! – вдруг сообщил он, разгибаясь, и для верности постучал лопатой по твердой находке.

Теперь уже не выдержал Александр, сам опустился на колени и руками разгреб землю.

– Еще копай. Теперь на полсажени влево.

Кожемякин тут же принялся за дело.

– Иван, ты умный мужик, рассудительный, – все так же издалека увещевал Степан. – Жена у тебя молодая, дите скоро народится. Зачем гневишь бога? Зачем душу чернишь? Жить бы да жить тебе!

– Дурень ты, Степан! – прервал его причитания Глухов. – Человечество выходит из мрака, науки изучает, чтобы поставить мир себе в услужение, а ты скулишь, как пес подзаборный.

– Какая же это наука, Лександр Николаич?! – возразил Мурашов, немного успокоившись. – Богохульство одно! Вот давеча вы землицу из Медвежьего оврага изучали. В руках терли. Да братец ваш, Федор Николаич, ее порошками всякими премудрыми посыпал. Вот это наука. А выкапывать всякую нечисть с проклятой поляны – никакая не наука вовсе!

– И как же ты понял, что это нечисть, а, Степан? – усмехнулся Глухов. – Ты даже толком не разглядел, что на дне ямы лежит, а уже толкование выдал.

– Так и то понятно: что тут может быть, окромя нечисти-то?

– А если клад какой? – хитро прищурился Александр.

Мурашов засомневался сперва, но тут же подобрался и со знанием дела заявил:

– Нечистый клад. Диавольский!

– Раз диавольский, то мы с Иваном его меж собой поделим, – Александр встал, отряхнул руки. – А тебя с носом оставим.

Степана задел такой расклад, и он насупился, отыскивая более весомое доказательство сатанинских происков. Однако как назло в голову не лезло ничего убедительного или сколь-нибудь устрашающего. Мурашов отошел от ямы, с тревогой наблюдая, как орудует лопатой его товарищ.

– Готово, Александр Николаич, – наконец, сообщил Иван и с размаху воткнул лопату в землю. Потом они с Глуховым вдвоем опустились на колени и принялись руками разгребать находку на дне ямы. Степан, сам того не замечая, приблизился и, вытянув шею, пытался разглядеть, какой же клад сейчас отроют его более смелые товарищи.

– Господи Иисусе, – пробормотал Иван и застыл на месте, перебарывая суеверный страх. Как бы ни храбрился он перед Степаном, а все равно находка сия пускала по спине противный холодок. И окажись рядом не инженер, а кто-нибудь из деревни, то Кожемякин сейчас, подобно Мурашову, крестился бы и поминал черта, но лишь присутствие ученого и уважаемого человека заставляло Ивана держать себя в руках.

Александр тем временем кончил разгребать землю и извлек из ямы находку. Правда, не без труда, ибо жирная земля не хотела расставаться с сокровищем, однако силы в Глухове было предостаточно, чтобы отнять у леса схороненный предмет. И когда он предстал перед взорами мужиков, Степан попятился, бормоча молитву святому Михаилу, а Иван не стерпел и несколько раз торопливо перекрестился.

Когда-то, много лет назад, это была чья-то левая рука, но время беспощадно расправилось с плотью. Кое-где полуистлевшие обрывки одежды прикрывали добела вышарканную землей и вымытую подземными водами кость. Все пальцы кисти были на месте, а вот от плеча осталось лишь половина. Ровный срез говорил о том, что руку отрубили, но сказать, при жизни это случилось или нет, было невозможно. Но не сама выкопанная рука напугала мужиков. В этом-то как раз не было ничего удивительного: в лесах нет-нет да и находили человеческие останки. Кого медведь задрал, кто сам заблудился да замерз, а кто с голодухи ягод да грибов ядовитых объелся. Бывали времена, когда кочевые башкиры охотников убивали да в жертвы своим богам приносили. И коли удавалось распознать, кем раньше был покойник, то отпевали его и хоронили честь по чести. Но такое редко случалось, потому что зверье лесное до плоти раньше добиралось. Поэтому в отрубленной руке не было ничего странного: жуть нагонял перстень с ярко-голубым камнем, надетый на средний палец.

– Святая дева Мария, заступница наша! Молись за нас, грешных, – залепетал Степан, но вдруг оборвал молитву и почти выкрикнул: – Это глаз! Песий глаз!

– Полно брехать-то! – прикрикнул на него Глухов. – Просто перстень драгоценный. Видать, вельможу какого разбойники порешили.

– Ой, беда… беда… – лопотал Степан, беспрестанно крестясь. – Пропадем ни за грош все… Ой, пропадем…

– Копай дальше! – не обращая внимания на стенания Мурашова, приказал Глухов, но Иван не торопился браться за работу. Он опасливо косился на лежащую на краю ямы руку и не трогался с места.

– Сами подумайте, олухи! Как это может быть песий глаз, если это обыкновенный минерал?! – Александр заговорил спокойнее, стараясь вразумить мужиков. – Степан же сам рассказывал, что пес этот был необъятных размеров, что лес для него был – что твоя трава. А теперь скажи мне, Степан, как у такого огромного зверя может быть такой маленький глаз?

Для верности инженер даже стянул со скелета перстень и протянул его Мурашову, чтобы тот получше разглядел камень, но мужик попятился и замотал головой.

– Брехня все про твоего пса! И про Горного Владыку твоего! – разозлился Александр. – Уж коли зверь его был гигантом, то и глаз у него должен быть размером с колесо телеги, а то и больше.

Однако доводы инженера не тронули Мурашова: он был так напуган, что не желал ничего слушать. Зато Ивана такое простое и дельное объяснение вполне вразумило, и он, хоть и с неохотой, но все же принялся за раскопки.

– Смотри, Иван, найдем клад – я с тобой щедро поделюсь. В долгу-то не останусь, – подбадривал его Глухов. – Перстень-то драгоценный. Видать, богатого купца тут зашибли. А ну как другие останки отыщем?

– Не гневите бога, Лександр Николаич, – оторвавшись от молитв, усовестил его Степан. – Не разоряйте могил! Не тревожьте кости покойничков!

– А что если это хан какой монгольский? – вдруг вступился за инженера Кожемякин. – Собаке и смерть собачья!

– Дело говоришь! – обрадовался союзнику Глухов. – Коли разорял он наши села и дома, то, знать, по заслугам ему и кончина пришла. А потому пусть хоть после смерти добрую службу сослужит. Перстень-то продать можно. Я мастера хорошего знаю, он дорого оценит. Тебе, Иван, десятую часть отдам. Купишь жене материи какой на сарафаны да душегрейку байковую. Или вот ребеночек скоро у тебя народится, так ты ему колыбелю справишь.