Рассказы (1973-1977) - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 10

Мы никак не могли сдвинуться с мертвой точки, но тут меня вдруг осенило — не зря же я столько времени ломал себе голову над этой тайной. «Черт побери! А что, если Рипаль говорит правду? Что, если не он замыслил кражу в Ментоне?» И тогда все сразу становилось на свое место! Все объяснялось! Я поделился своей мыслью с моим парижским коллегой, и следствие пошло по другому пути. Помнит ли Рипаль сейф, в котором обнаружил эти драгоценности? Он не решался это утверждать. Тем не менее, полагая, что, если его проведут в сейфовый зал «Креди женераль», он без особого труда отыщет взломанный им сейф — он вроде бы находится в конце ряда, наверху, — так как припоминал, что для удобства операции взбирался на раскладную лестницу. Рипаля отвели на место, и он почти без колебаний указал на сейф, в котором хранились драгоценности баронессы. Его номер 124. Несколько минут спустя директор филиала объявил, что владельцем номера 124 является

Жозе Мюратти, проживающий на улице Мазарен. Сейф снят им три недели назад, то есть спустя несколько дней после ограбления в Ментоне. Регистрационные книги подтвердили, что Мюратти хорошо известен полиции. Он уже неоднократно отбывал наказание за мелкие нарушения закона. Любопытная деталь: из всех клиентов парижского банка он — единственный, кто представил весьма скромный перечень убытков после ограбления сейфа, заявив, что у него изъяли только фамильные документы. Он был задержан на швейцарской границе, и его признание вызвало всеобщий хохот. Человек, обчистивший банк в Ментоне, питал такое доверие к сейфам, что без колебаний спрятал часть своих трофеев в сейфе «Креди женераль»!

«У меня и в мыслях не было, — оправдывался он, — что кто-нибудь еще использует подобные методы! Подлинное невезение! Молния никогда не ударяет дважды в одно и то же место. Этот Рипаль — сволочь!» И он так возмущался, так злился на Рипаля, что нам стоило огромного труда отговорить его предъявить ему гражданский иск».

Старые ноги больше не держали Катрин. Сделав еще два шага, она споткнулась о камень и растянулась во весь рост на рыхлой земле. Тем не менее она слышала, как к ней приближался незнакомец — этот жуткий незнакомец, который перескакивал с могилы на могилу.

От сильного волнения Катрин Вошель проснулась. Она вспотела, а сердце так колотилось о ребра, что казалось, готово разорваться. С давних лет, с самого детства, бедняжке ни разу не снился такой кошмарный сон. Кошмарный, но объяснимый. Прежде всего существовала тайна, которая уже два месяца потрясала жителей этой небольшой округи — осквернение богатых склепов, в результате чего отвратительный тип, которому приписывали такое святотатство, получил образное, но неуместное прозвище Вампир. Наконец, утром того же дня Катрин присутствовала при погребении владелицы поместья Люпсак, о которой поговаривали, что из лютой ненависти к своим потомкам она пожелала быть погребенной со всеми своими драгоценностями.

Несмотря на то что теперь Катрин полностью пришла в себя, она продолжала дрожать всем телом. Особенно болело ее старое, изношенное сердце. Она пробормотала: «Амеде!» И одновременно протянула руку, но место рядом с ней было пустым и холодным. Приподнявшись на локте, Катрин прислушалась. Впрочем, никакого беспокойства она не испытывала. Сплошь и рядом Амеде, который спал чутким сном, услышав рычание собаки или уловив суматоху в курятнике, вскакивал с постели и выходил на двор.

И тут, почти что сразу, Катрин узнала знакомые шаги по каменному полу. Но то был не стук сабо, какого она ожидала. Амеде был обут в охотничьи ботинки, и сапожные гвозди пренеприятно царапали по камню.

Удивленная и встревоженная, Катрин положила голову обратно на подушку и направила свой взгляд в сторону двери, из-под которой вскоре просочилась полоска света. Амеде вошел на цыпочках, с фонарем в руках.

Желтый тусклый луч освещал нижнюю часть его одежды: широкие велюровые штаны и тяжелые башмаки, на которые налипла глина, замаравшая и ноги до самых колен. И в то же мгновение тревога, пожалуй, сильнее той, от которой Катрин пробудилась, сжала ее сердце. Она начала дрожать от страха, как обезумевший и раненый зверек.

Амеде потихоньку прикрыл дверь и осторожно, стараясь не шуметь, поставил на пол свой фонарь, а также предмет, который он прислонил другим концом к стене, — заступ.

Катрин задыхалась. Она поднесла руки к шее, скользнула пальцами в вырез пододеяльника из грубого полотна. «Мне снится сон… Мне все еще снится сон…» Но она прекрасно знала, что больше не спит.

Амеде наклонился. При свете фонаря он открыл свой бумажник — бумажник из прочной кожи, который она купила на местной ярмарке лет пятнадцать назад и подарила мужу по случаю их серебряной свадьбы. Некоторое время он, застыв на месте, рассматривал какой-то предмет, оттопыривавший кожу, — ей не было видно, какой именно.

Потом он ушел, и Катрин слышала, как муж раздевается. И тут она из последних сил попыталась бороться с очевидностью. Амеде! Добрый и покладистый Амеде, которого она знала с детства и всегда любила… но также и Амеде, который непрестанно жаловался на то, что жизнь становится слишком трудной, а за ужином незнакомым ей голосом говорил о похоронах хозяйки поместья Люпсак.

Две голые ступни с большими пальцами, изуродованными артритом, вошли в световой круг, подошли к фонарю. Он подвернул фитиль, пламя пару раз вздрогнуло и с приглушенным шумом взрыва угасло. Амеде шел к кровати в полной темноте.

Потеряв голову, Катрин прижалась всем телом и даже лицом к стене, словно надеясь в ней укрыться. Она чувствовала, как ее муж приподнял одеяло и перьевая перина осела.

Кровать была узкая. Несмотря на осторожность, Амеде слегка коснулся плеча своей жены. К горлу Катрин подступил крик ужаса.

Но она испустила лишь легкий вздох. Ее рот так и остался широко раскрытым, как и запавшие, окаймленные красным глаза. Сердце Катрин остановилось.

Между тем Амеде лежал, заложив руки за голову, и улыбался воспоминаниям о недавних событиях. Он снова видел себя на кладбище, спрятавшимся за семейной часовней Люпсак.

Все волнения остались позади. И он только диву давался, что ни один человек не рассудил так, как он.

Одним ударом лопаты он огрел по голове незнакомца в тот момент, когда он просунул лом под еще незапечатанную надгробную плиту. При свете фонаря он остолбенел, опознав в нем церковного служку Меливана. И, как в молодые годы, побежал в жандармерию.

Когда Вампира отправили за решетку, великую новость объявили муниципальному совету, который, несмотря на поздний час, все еще заседал из-за нескончаемой повестки дня. Совет принял единодушное решение премировать героя тысячей франков. Слова благодарности звучали как по писаному.

Все это и вспоминалось Амеде. Он был счастлив. А главное, он знал, что самая большая радость еще ждала его впереди.

Он заранее предвкушал приятное удивление своей старой спутницы жизни, когда он расскажет ей поутру…

Подобрав лапы, открыв пасть, подметая широкими размахами хвоста пыль на аллее, неутомимый Мирза ждал, когда его хозяин в очередной раз бросит ему мяч. И граф Фуссак, забавлявшийся игрой не менее собаки, снова бросил ей мяч, очень далеко и очень высоко.

Мирза бросился за ним к решетчатой ограде. Резиновый мяч коснулся земли рядом с его носом, подскочил и исчез в одной из мраморных ваз, украшавших столбы портала.

«Вот те на! — смеясь, воскликнул мсье де Фуссак. — Нарочно не придумаешь!»

Он бросил взгляд в сторону замка. Графини не было видно. Как и единственной пары слуг, которой в наставшие трудные времена ограничил персонал, обслуживающий замок. Ну что ж! Граф мог позволить себе небольшую гимнастику, которая, казалось бы, не соответствовала ни его рангу, ни возрасту. Одна нога на большом камне, положенном тут как по специальному заказу, вторая — в не менее спасительной неровности стены, и вот мсье Фуссак уже запускает руку в вазу.