Оборотни и вампиры - Вильнев Ролан - Страница 4

Феномен превращения в животное был в определенные эпохи широко распространен у различных народов, как утверждают Плиний и Вар-рон, рассказывая о жителях Аркадии и ливон-цах. Джиральд Комбренсис в своей «Топографии Ирландии» утверждает, что некоторые представители рода Оссипианов каждые семь лет превращались в волков или волчиц, а затем возвращались к прежнему виду, подобно киноцефалам святого Августина («Civitate Dei»). Почти повсеместно преемниками Мериса и Ликаона стали Garwalls, соединявшие в себе черты людоеда и волка-оборотня:

Hommes plusieurs garwalls devinrent:

Garwall, si est beste sauvage;

Tant comme il est en belle rage,

Hommes devore, grand ma/ fait,

Es grands forets converse et vait*.

Текст на старофранцузском, в переводе выглядит приблизительно так: «Многие люди сделались оборотнями. Оборотень — это дикий зверь. Когда он сильно разъярится, то пожирает людей, творит множество бед и уходит в большие леса».

— Прим. пер.

Укажем, наконец, на то, что демоны, эти новые Протеи, подчас забавлялись, прибегая к метаморфозам для того, чтобы злобно подшутить над развратниками. Один бедолага, знакомый святому Иерониму («Жизнь святых отцов»), был превращен гадким суккубом в мула: «Так был обманут Монах... Дьявол показывался ему в образе красивой женщины, часто манившей и прельщавшей его любовными делами, а когда несчастный Монах хотел повиноваться ей, то уподобился коню и мулу, лишенным рассудка, и когда он хотел обнять ее и познать плотское наслаждение, этот призрак, который был лишь тенью, с ужасным воем выскользнул из его рук, высмеяв таким образом беднягу» (Ж. де Нино).

В соответствии с общепринятым мнением, после долгой ночи средневековья ученые, артисты и даже папы с волнением и удовольствием вернулись к языческой символике и античным мифам. Во всем, что касалось искусства, литературы и религии, Возрождение овеяло свежим, здоровым и вольным воздухом весь Запад. Несомненно, что распространение книгопечатания, появление реформированной религии, великие открытия изменили многие давно приобретенные знания, казавшиеся такими же незыблемыми, как аристо-телева философия. Повсюду шло обновление идей — во всех областях, кроме той, которая составляет предмет нашего исследования. Тогда как в эпоху средневековья процессы над ведьмами происходили относительно редко и сохраняли политический оттенок, с начала XVI века они участились. Развилась настоящая эпидемия ли-кантропии, и в народе распространялись самые нелепые представления. «Повредил ли ты твоему ближнему каким-нибудь колдовством? Оскорблял ли святое причастие магическими обрядами? Верил ли в фей и духов? Верил ли в гномов, которые крадут маленьких детей?..» — спрашивает, к примеру, изданная в Любеке около 1484 года книга для подготовки к исповеди. Труды по демонологии, комментарии, «бичи» экзорцистов, учебники для инквизиторов подогревали психоз, который блестяще заклеймили на своих полотнах Брейгель, Босх и Шонгауэр.

Протестанты и католики равно усердно и свирепо преследовали предполагаемых пособников Сатаны, и по всей устрашенной Европе здесь и там вспыхивали костры. Захваченные этим вихрем языков адского пламени Рабле, Монтень и Сервантес вели себя предельно осторожно, и хватило бы пальцев одной руки, чтобы сосчитать те великие умы, что, как Жан Вье(р), Корнелий Агриппа и Габриэль Ноде, старались своими сочинениями или же поступками остановить бессмысленную бойню. Теологи и священники сошлись в вопросе о дьявольской вездесущности и о непосредственной и решающей роли Сил Тьмы, которые они видели в языческих культах. Разве не были просто-напросто демонами все эти распутные приапы, прекраснозадые богини, эти причудливые изображения, которые крестьяне находили на вспаханных полях?

Вот этот Пан, которого вы видите,

Дал нам познать безумие Древних идолопоклонников:

На что же они надеялись,

Раз лишали могущества Свое высшее божество?

Говорят, у них были другие верования И что лишь для видимости Они давали разные имена,

Но, в конце концов, их мифология И вся их теология

Сводилась к тому, чтобы поклоняться демонам*.

Стихотворение дано в подстрочном переводе; автор и происхождение не указаны.

— Прим. пер.

Поэты, воспевавшие величие Олимпа и любовь богов, художники, прославлявшие живот Леды и грудь Венеры, были, в каком-то смысле, сообщниками этих бесстыжих и похотливых демонов. До тех пор, пока меценаты не одержали победу над аскетами и фанатиками, метаморфозы, в которых заключалась главная прелесть античных религий, были низведены до бесовских чар.

Впрочем, церковь никогда не переставала утверждать, будто Враг вездесущ, и имя ему — легион, множество и превращение. Как бы его ни называли — Молох, Тевтат или Сатурн; любил ли он униженное поклонение, требовал ли цвета девственности или жаждал человеческой жертвы, его воплощения всегда были бесчисленными.

Задолго до того как поднялась волна процессов черной магии и преследования оборотней, дьявол являлся в животном обличье отцам-пустынникам и анахоретам. Преподобный Петр видел его в Клюни в облике грифа и медведя, который развлекался содомией с послушниками. В виде получеловека-полузмеи он долго осквернял замок Вовер, который святой Людовик в 1259 году отдал монахам-картезианцам, чтобы они изгнали оттуда нечистую силу. Под видом пса он являлся доктору Фаусту, следовал за Корнелием Агриппой и совокуплялся с Франсуазой Секретен. Жиль де Ре считал, что видел его в обличье леопарда, неаполитанцы — в обличье свиньи, а сибирские татары и японцы думали, будто он прикидывается медведем или лисой. Повсюду кишели чертенята: то это козы — слишком умные, чтобы быть настоящими, то предвещающие несчастье летучие мыши или кошки с коварным взглядом. Нравилось им и соединять органы или части тела: сатиры и фавны, вынырнувшие из глубины веков, прибавляли к телу, созданному по образу и подобию Божию, козлиное раздвоенное копыто и драконий хвост.

Иные подчас превращаются в фей, В лесных дриад, в нимф и напей, В фавнов и лесных духов, в сатиров и панов,

С телом мохнатым и пятнистым, как у олененка;

У них козлиная нога, от козленка ухо,

Рога, как у серны, и лицо румяное,

Словно красный месяц, и они танцуют ночь напролет На перекрестке или рядом с журчащим ручьем. (Пьер де Ронсар)*

Стихотворение дано в подстрочном переводе. — Прим. пер.

Сатане милее всего было козлиное обличье — наиболее скотское, наиболее похотливое, но и наиболее древнее, поскольку эта традиция восходит к мендезийскому и финикийскому культам. Таким он часто появлялся на шабашах, в облаке серы и фосфора, отчего еще ужаснее казалась его усмешка, и пугал всех своим вспухшим, усеянным чешуей и колючками членом.

«Дьявол на шабаше, — пишет де Ланкр, — восседает на черной кафедре, на нем корона из черных рогов, два рога на шее, еще один — на лбу, им он освещает собрание, волосы стоят дыбом, лицо бледное и хмурое, глаза круглые, широко раскрытые, горящие и безобразные; козлиная бородка, шея и все остальные части тела некрасивые, сложение человека и козла, кисти рук и ступни, как у человеческого существа, только пальцы все одной длины и острые, заостряются к концам, снабжены ногтями, и кисти рук изогнуты, как гусиные лапы, хвост длинный, как у осла. У него ужасный голос, лишенный красок, он держится с большой важностью, вид у него печальный и тоскующий».

Сатане нравилась и волчья личина — обличье этого страшного, злобного и коварного зверя, олицетворяющего лжепророков (апостол Матфей), лукавого духа, стремящегося, пробравшись в стадо, смущать Господних овечек (Тертуллиан) и даже преследовать Святую церковь (преподобный Беда). Или просто вредить роду человеческому, как делает Койот, волк из калифорнийских прерий. Дьявол, как пишет далее де Ланкр, «превращается в волка охотнее, чем в любое другое животное, потому что волк прожорлив, а следовательно, приносит больше зла, чем все прочие. И еще потому, что он — смертельный враг агнца, служащего изображением Иисуса Христа, нашего Спасителя и Искупителя» («Непостоянство»).