Оборотни и вампиры - Вильнев Ролан - Страница 15

«Дьявол — пишет Боге в своем «Мерзком трактате» («Discours execrable»), — смешивает четыре жизненные влаги колдуна и предоставляет ему то, что тот захочет». Де Ланкр определяет «воображаемое превращение» как мозговую болезнь, происходящую от «густых и туманных испарений, которые возбуждает меланхолический нрав» («Картина непостоянства»). «Эти меланхолики, — пишет, наконец, Ле Луайе, — вообразившие себя превращенными -в волков, станут выскакивать по ночам из своих постелей и до рассвета... бродить вокруг склепов и могил».

Рискуя оказаться причисленными к чародеям или пособникам Сатаны, некоторые отважные врачи пытались сдержать волну приговоров, которая настигала не только настоящих убийц, предшественников Ваше и Джека-Потрошителя, но и душевнобольных и одержимых навязчивой идеей убийства. Однако точные, подробные, на первый взгляд вполне связные признания обвиняемых, часто навлекавших на себя погибель, изрядно облегчали работу их судей.

Жан Вье(р) без колебаний приписывал все деяния ликантропов «insania lupina», бреду и помешательству. Он рассматривал — надо сказать, довольно смело, — большую часть случаев применения колдовства как отражение душевного состояния страдающих манией преследования, маньяков и одержимых навязчивой идеей, «так мучительно истерзанных угрызениями совести по всякому поводу, что они начинают искать пятую ногу у барана, выдумывают несуществующую вину и, сомневаясь в божественном милосердии, плачут денно и нощно и считают себя проклятыми».

Меркуриалис, со своей стороны, считал волчье помешательство излечимым, а Порта, ссылаясь на пример одного из друзей, по желанию превращавшегося в гуся или рыбу, предостерегал всех от намеренно вызванных галлюцинаций и видений. Де Нино, который не брал на себя так много, ак его коллеги, и не так углубленно изучал опрос, все же знал разницу между дьявольской ликантропией и естественной ликантропией, болезнью, которую он приписывал «действию внутренних паров и испарений, выделяемых черным -гневом» на мозг тех, кто воображает себя превращенным в волка. Он объявляет обычную пищу колдунов — каштаны, горох, бобы, капусту, чечевицу, солонину и козлятину — вполне способной повреждать умственные способности. Что касается простых компонентов, входивших в состав мазей (похоже, он пристально их изучал), они, по его словам, могли быть причиной кошмаров и видений. Он тем больше верит в магическую силу мазей, что их действие основано на природных свойствах.

К несчастью, почти все современники разделяли иные идеи и суеверия, к тому же явно отмеченные печатью эпохи, проникнутой сата- V низмом. Они не могли представить себе, что превращение в животное означает болезненное состояние и что многим больным могло бы помочь соответствующее лечение. Влившись в огромную толпу колдунов, ликантропы, как настоящие, так и ложные, вплоть до 1682 года отправлялись на костер. Можно задаться вопросом, сколько бродяг и безумцев — в отсутствие улики, какой послужил бы труп, — поплатились жизнью за то, что их приравняли к маньякам-некрофагам и преступникам-садистам, число которых, несмотря ни на что, оставалось очень ограниченным. Если обратиться к области литературы, то иенно оттенок отчаяния и навязчивая идея отучают «Превращение» Кафки от сочинений видия и Апулея, сохраняющих приятную инто-ацию сказки и фантазии. Никто, за исключением Кафки и Стивенсона в его прославленной книге «Доктор Джекилл и мистер Хайд», не задумывался над тем, какие страдания может причинить человеку полное изменение его духовного и физического состояния и какие он способен испытать угрызения совести, когда по воле случая или в результате дьявольской сделки вернется в прежний вид. «Позвольте мне вести мой печальный образ жизни. Я навлек на себя такую опасность и такую кару, что и сказать не могу. Если я — величайший грешник, то я и самый несчастный человек из всех. Я не думал, что можно в этом мире терпеть такие муки и не потерять рассудка...» Так говорил доктор Джекилл. Удивительным образом Жан Ре (Ray) пожелал взглянуть на проблему с другой стороны. На этот раз всю тяжесть проклятия ощутила на себе благочестивая невеста волка-оборотня из «Мальпер-тюи» («Malpertuis»). Несчастный продал свою душу в обмен на шкуру зверя. Это произошло в подходящий для колдовства вечер Сретения.

«...Однажды мой отец нашел шкуру чудовища в дупле ивы-бредины. Он тотчас разложил большой костер из сухих дров и бросил туда опасную находку. Мы услышали раздавшийся вдали ужасный крик и увидели, что к нам бежит мой жених, обезумевший от ярости и боли. Он хотел броситься в огонь, чтобы спасти горящую шкуру... отец толкал ее все дальше в пламя, пока она не обратилась в пепел. Тогда мой суженый испустил несколько жалобных воплей, покаялся в своих преступлениях и умер в страшных мучениях...»

«Если существовала когда-нибудь на свете история, за которую можно поручиться, и снабженная доказательствами, это история вампиров; здесь ничего не упущено: официальные донесения, свидетельства уважаемых людей —

врачей, священников, судей; полная очевидность».

(Ж.-Ж. Руссо)

Насколько легко поддается определению ли-кантропия, настолько вампиризм, благодаря многочисленным обличьям, которые он принимает, дает возможность весьма разнообразных толкований. Сам термин «вампир» подчас употребляется в абсолютно противоположных смыслах: Мишле, к примеру, называет отвратительным вампиром Жиля де Ре, но тем же определением награждали и сержанта Бертрана, который был некрофилом, то есть полной противоположностью вампира. Для Адольфа Гитлера, для Никиты Хрущева, для Фиделя Кастро вампирами были плутократы, банкиры с Уолл-стрит и колониалисты. Американская «вамп», высасывающая из человека соки и деньги, продолжает традиции гуль и ламий, но присваивать наименование вампира самолету или калориферу повышенной прочности кажется некоторым преувеличением. Литтре, который в этом вопросе опирается на фольклор, рассматривает вампира как «существо, по народному поверью, выходящее из могилы, чтобы высасывать кровь у живых». Это определение, верное с традиционной и эзотерической точек зрения, все же остается неполным, поскольку не соответствует универсальности, на которую претендует вампиризм.

Субъект, живой или мертвый, который, пользуясь излучением или при помощи взаимопроникновения, высасывает жизнь другого живого существа «присваивая ее либо с целью чисто эгоистической, либо с целью альтруистической, чтобы отдать ее другим», также является самым настоящим вампиром. Именно это утверждает Шарль Ланселен (Lancelin), разделяя вампирические состояния на две категории. К первой — бессознательный вампиризм — он относит развитие зародыша и питание материнским молоком; сюда же входит втягивание больными, стариками и умирающими на более или менее длительное время оказавшихся в пределах досягаемости жизненных сил. Сознательный вампиризм, составляющий вторую категорию, есть лишь осознанное осуществление предыдущей. К этому способу прибегал еще в библейские времена царь Давид, который, стараясь вновь обрести природное тепло, укладывался среди нагих девушек. Отношения этого правителя с Сунами-тянкой, которая оказывала ему эту услугу и которую он не лишил невинности, широко известны:

«Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться. И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего, царя, молодую девицу, чтоб она предстояла царю, и ходила за ним, и лежала с ним, — и будет тепло господину нашему, царю. И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, и нашли Ависагу Сунамитянку, и привели

ее к царю. Девица была очень красива, и ходила она за царем, и прислуживала ему; но царь не познал ее» (3 кн. Царств, I, 1—4).

В оригинале ошибочная ссылка на 1 кн. Царств, I, 1-5. — Прим. пер.