От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Кайзергрубер Фернан - Страница 7

Трамвай еще не завершил свое движение, и я опасался, что пропущу рандеву с судьбой. Романтизм моего возраста диктовал мне слова, переполненные эмоциями, которые, если подумать, кажутся нелепыми, однако реалии надвигающихся месяцев и лет освободят меня от иллюзий, ибо не сыскать потом слов достаточно сильных, чтобы описать те события. И если я все же их нашел, то мои тогдашние ощущения были именно такими, какими я их излагаю. Стоя на задней площадке, я говорил себе, что мы проехали еще слишком мало. Я с радостью занял бы место вагоновожатого, подстегиваемый любопытством узнать будущее, но слишком возбужденный, чтобы испытывать беспокойство.

Однако несколько минут спустя я уже входил в ворота вербовочного пункта, где меня направили на первый этаж. Я представился, и мне выдали анкеты, которые нужно было заполнить и подписать. У меня имелся выбор – и я отправляюсь в Кельн. До полудня возвратился домой, чтобы собрать одежду, кое-какие вещи и взять фотоаппарат. Вдруг вспомнил, что как-то сказал своему другу, Паулю Ван Брюсселену, что когда-нибудь поеду в Германию. Он пообещал обязательно поехать со мной. Поэтому я немедленно отправился к нему домой, сообщить о предстоящем отъезде. Его мать расстроена. Они с отцом вышли, чтобы поговорить наедине. Я прошу Пауля быть у меня в 14:00 – если он хочет ехать со мной. В 14:39 мы уже направились к Werbestelle и к концу дня возвратились, каждый в свой дом, собрать чемоданы.

3 апреля около 6:00 утра мы покинули свои дома. Немного позднее 7:00 отошел состав, увозя сотни добровольцев, которые, как и я, перевернули новую страницу своей судьбы, устремившись к новой жизни. Мы выгрузились в Ахене, где нас покормили хлебом с маслом, колбасками и напоили кофе – эрзацем, разумеется. Нам также подали очень густой суп, Eintopf – айнтопф, рагу или кулеш, который мы мгновенно съели. Здесь мы встретили французов и француженок, в том числе двух девушек из Ниццы. Я задался вопросом, как они сюда попали. Но это не важно, ведь мы едем вместе только до Кельна, откуда они направятся в Дюссельдорф. Если бы я только знал! В конце концов, в Кельне нас никто не ждал. Слишком поздно было менять пункт назначения. Очень жаль. Мы бы наслаждались певучим южным акцентом, да и в других отношениях девушки совсем не дурны – на самом деле очень даже хорошенькие.

И вот мы в Кельне, а около 17:00 вошли в наше жилище, представлявшее собой деревянные казармы, но вполне приличные, чистые, со множеством клумб вокруг. Эти казармы, или корпуса, построены на небольшой треугольной «площади» позади кельнской фабрики в Кальке (8-й городской округ Кельна). Многие волонтеры уже обосновались здесь до нас, еще больше присоединится к нам позже; всего немногим больше 200 фламандцев, валлонов и брюссельцев. Рабочие, студенты из двух или трех университетов, всех классов и сословий, но в основном вполне приличные, за исключением дюжины парней, которые не внушают мне доверия.

Так началась моя новая общинная жизнь, с общими спальнями и столовыми. Такой образ жизни не вызывает у меня проблем. Я учусь жить и ладить с людьми любого сорта, в основном молодыми, от 16 до 30 лет. И чрезвычайно удивляюсь, повстречав здесь несколько прежних приятелей из своего квартала, Роже Шр. и Эдгара С., с которыми я возобновляю дружбу, и завожу новых друзей, схожих со мной по духу. Могу припомнить не менее 30 имен. Я повстречаюсь с многими из них позже, в легионе, а другие вступят во фламандский легион «Фландрия», включая замечательного товарища, Тео Б., с которым я снова встречусь во время отпуска после ранения, произведенного в офицеры и с ампутированным предплечьем – громадного парня, о котором у меня навсегда останутся самые лучшие воспоминания, как и у всех тех, кто знал его.

Если коротко, то здесь мы учимся в школе при фабрике Гумбольдта. Все учащиеся бельгийцы, за исключением двух немцев, успевших получить ранения на войне и комиссованных. Преподаватели – немцы, значительно старше нас, очень дружелюбно настроенные и не без чувства юмора! Когда что-то идет не так, как надо, или кто-то из нас совершает какую-нибудь глупость, один из преподавателей выходит из комнаты и вскоре возвращается со строгим видом, в увенчанном пикой шлеме военного образца 1914–1918 годов и с церемониальной саблей! Этот комический номер повторяется два или три раза, но никогда не теряет актуальности; преподавательское преображение невероятно оживляет обстановку!

С самого начала отношения складываются теплые, несмотря на то что до моего прибытия здесь произошло несколько мелких неприятностей. Как мне объяснили, нам позволялось пользоваться спортивной площадкой и плавательным бассейном, но кое-кто из наших соотечественников не удержался от вандализма, выцарапав ножом надписи на белых крашеных дверях и сиденьях, так что после ряда безуспешных предупреждений нам закрыли доступ в бассейн. Несомненно, это было делом рук ничтожного меньшинства, но, поскольку внутри автономии нашего лагеря бельгийцы оказались не способны укрепить собственную дисциплину, никаких претензий к немецким властям просто не могло быть. Мы по-прежнему имеем доступ к спортивной площадке, чем я, вместе с несколькими товарищами по лагерю, не преминул воспользоваться.

В Бельгии я наслышался о преследовании верующих гитлеровским режимом. Однако могу заверить: церкви во время служб полны, многие прихожане носят партийные эмблемы, «Зимняя помощь» (зимняя помощь немецкому народу, ежегодная кампания в нацистской Германии по сбору средств на топливо для бедных; также фонд средств, собранных в помощь бедным и безработным. – Пер.), созданная той же самой партией, в огромных количествах продает значки и эмблемы всех сортов на выходе из церквей, особенно протестантских. Единственное утверждение, услышанное мной среди прочих довоенных лозунгов, которое я нахожу справедливым, – так это то, что Германия «страна организованного порядка». Да, в Германии, несомненно, жесткий режим, и здесь все подчиняется порядку, но я не вижу в этом ни малейших проблем. Никаких бросающихся в глаза заголовков газет о вопиющем воровстве, кошмарных убийствах, грабителях банков, нападениях на граждан или изнасилованиях.

Несомненно, преступность в стране существует. Как можно избежать ее? Каким бы ни был режим, люди остаются людьми. Но, подвергнутые наказанию, нарушители закона не увеличиваются в количественной диспропорции, и не так много рецидивистов разгуливает на свободе. Также правда, что пресса никогда не преувеличивает, даже исподволь, некоторые преступления, и я искренне верю, что воры, насильники и прочие преступники не являются сторонниками режима. Разве я не прав, что вижу все таким, каким оно есть на самом деле? Да, я открываю Германию, которая нравится мне такой, какой есть, какой я вижу ее собственными глазами, а не через призму некоторых журналистов. Я говорю то, что видел, почему я не должен этого делать? Тем не менее одна небольшая деталь поразила меня тогда – в Германии пятидесятилетней давности (с момента первого написания этой книги) уже разделяли отходы по категориям.

Питание в лагере было совершенно достаточное и обильное, хотя я бы не сказал, что шикарное. В свои восемнадцать я отличался хорошим аппетитом, как и все в моем возрасте. Более того, если кто-то хотел побольше еды, то мы без проблем получали небольшие батончики хлеба (Brötchen – бесплатно), белого или серого, батоны с изюмом или другую выпечку в многочисленных булочных Калька на Хауптштрассе, без всяких продуктовых талонов и несмотря на наш статус иностранцев. С едой у нас проблем не было, но с текстилем дела обстояли не так хорошо. Здесь полно синтетических материалов, но все хорошо одеты.

Несколько менее приятных типов, о которых я упоминал ранее, играли в лагере в карты, порой на значительные суммы. Однажды поступила жалоба на кражу денег. Это привело к полицейскому рейду в казармах. Они конфисковали мой фотоаппарат. Несколько дней спустя меня вызвали в Kriminal Polilzei – уголовную полицию. Поскольку погода хорошая и у меня есть время, я пошел туда пешком. Плохая погода, кажется, отступила на какое-то время, и теперь на улице было тихо и нарядно. Я оказался перед фасадом здания Völkishcer Beobachter (немецкая газета; с 1920 года печатный орган НСДАП. – Пер.), с огромным роскошным кустом ракитника, полностью усыпанным желтыми цветками. Это прекрасно, действительно прекрасно! Все отлично ухожено, и зеленые лужайки, и голубое весеннее небо над ними, невероятно чистое.