Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок - Тихомиров Валерий - Страница 8

• Предыдущая
• 8/87
• Следующая

— Это будет не просто.

Здоровяк-оператор колыхнулся всём телом, так что рога на стенах угрожающе зашевелились:

— Пленку в клочья! Мы ж от Ходоровича!

— Вот его и снимайте. Он и олигарх, и читать, наверное, умеет.

— Наверное…— глубокомысленно изрек желчный репортер.

Пауза затянулась, и в тот самый момент, когда молчать стало просто глупо…

— Три, — припечатал мэр, выходя из похмельной депрессии.

— Сотни, что ли? — уже привычно переспросил режиссер.

— Дурак, что ли? — от неожиданности опешил мэр. — Это мэрия, а не бордель. Якутия — край нефти и алмазов!

Москвичи зашевелились. Их, понятное дело, пробило на сюжет о коррупции. Возроптали горячие журналистские сердца. Потянулись потные руки к аппаратуре возмездия… Однако за такой шедевр режиссеру пришлось бы потом выковыривать глаза оператора… Языком репортера… У себя из… Ну, в общем, Ходорович шутить не любил.

Сделка состоялась. Получив гонорар за мудрость, мэр напрягся, рожая мысль. Его лицо еще больше округлилось. Хитрые якутские глаза распластались в прищуре, без следа пропав в щелках припухших век. В тиши кабинета стало слышно, как сопит за дверью подслушивающий секретарь. Через десять минут напряжение достигло апогея. Великолепной театральной паузой деньги были отработаны до последнего цента. В момент наивысшего накала мэр всхрапнул и неожиданно проснулся.

— Есть тут один человек, — невнятно пробормотал он.

Опухшее лицо дернулось в мимолетной судороге. По нему пробежала легкая тень затаенного ужаса. Но руководителю края не пристало выказывать эмоции перед официальными представителями столицы. Мэр невольно понизил голос и трусливо шепнул:

— Если что, на меня не ссылаться.

В кабинете повеяло холодом.

Перед расставанием в мэрии состоялось подписание документа. Абсолютно официально вождю племени Белого Оленя оформили в собственность на девяносто девять лет участок тундры. Огромный, как две Японии. И, по данным геологоразведки, совершенно не отягощенный полезными ископаемыми. Из Глухоманска в столицу полетела телеграмма: «Прошу пересмотреть бюджет учетом национальных особенностей края нефти зпт алмазов!»

Большая железная, местами ржавая, птица рухнула на окраине поселка в полдень. Тяжело дрогнула земля, возвещая о прибытии в стойбище Центрального телевидения. Толстые олени лениво шарахнулись от ревущего вертолета. Шум и грохот они не любили. Аборигены, наоборот, потянулись на затихающий рокот пропеллера. Им гости нравились. Племя Белого Оленя вообще отличалось от соседей отмороженным гостеприимством. Мэр Глухоманска послал съемочную бригаду… по адресу. То есть — в нужное место.

Стояло короткое, но жаркое полярное лето. Тусклое якутское солнце висело над тундрой, прищурившись, взирая на прибытие гостей из столицы. Режиссер выпал из местного «Боинга», энергично зеленея лицом. Полет убил в нем остатки романтической тяги к небу и местному пиву. В комплексе из этих компонентов вышел впечатляющий фонтан. Орошение гостеприимной северной земли сопровождалось глухим стоном. Покончив с приветственным актом, режиссер гордо выпрямился. Панорама из убогих яранг под сопкой выдавила у него кривоватую усмешку.

— Так вот ты какой — приют одинокого олигарха! —патетически вскричал он, воздевая руки к тусклому северному небу.

— Круто! — прошептал сзади сползающий по шаткой лесенке не менее зеленый оператор. — А где директор тундры?

К полной выгрузке команды ягель у вертолета изрядно намок и приобрел нехарактерный запах загубленного пива. Москвичи в дубленках сидели под низким голубеньким небом рядом с баулами и осматривались. Окружающее их не радовало — ни серыми красками, ни якутами, неторопливо собиравшимися вокруг стихающего вертолета.

Оленеводы в расшитых кожаных рубахах несуетливо образовали полукруг и с любопытством уставились на гостей. Под их взглядами телевизионщикам стало неуютно, и они зашевелились. Первым, по старшинству, страдальчески прокашлялся режиссер:

— Хай, братья! — На всякий случай, он приложил сжатый кулак к груди и наклонил голову. — Мне бы главного, а?

В ответ не раздалось ни звука. Аборигены застыли, как истуканы с раскосыми глазами. Вертолет окончательно стих. Экипаж неслышно копошился внутри. За стеклом показалось лицо пилота. На приглашающий кивок репортера оно дико выпучило глаза и оживленно закачалось в глухом отрицании. Никто из летчиков высовываться явно не собирался. Безмолвие вечной тундры пало на место посадки, навевая оцепенение. Режиссер вспомнил о суровом якуте Исааке Ходоровиче и, пересиливая себя, снова заговорил преувеличенно бодро:

— Ну, туземцы, я спрашиваю, кто у вас делит добычу?

Тишина колыхнулась и опять замерла, еще больше сгустившись.

— Ага! — буркнул режиссер себе под нос, борясь с новым приступом тошноты и желанием завопить во весь голос. — Я не Кук, они не папуасы. Попробуем по-другому.

Он подошел ближе к полукругу упрямо молчащих якутов и, волевым усилием заставив себя улыбнуться, сказал, тщательно выговаривая слова:

— Привет! Кто покажет, где вождь?

Стоящий чуть впереди остальных невысокий толстяк медленно достал из кармана очки, водрузил их поверх внимательных раскосых глаз и ответил на чистом русском языке:

— Сто.

Режиссер облегченно выдохнул. На третий день пребывания в Республике Саха он научился понимать якутский язык без словаря. Согласно кивнув, он из вежливости, как бы отдавая дань традициям, спросил:

— Рублей?

В ответ на него посмотрели как на полного идиота. Толстяк манерно взялся за дужку очков и, приподняв их на лоб, изобразил искреннее удивление.

— Голубчик, ваши потуги по изображению миссионера выглядят забавно. Мы от души повеселились.

За его спиной раздался приглушенный смешок. Режиссер почувствовал себя дешевым клоуном и вдруг начал краснеть, чего с ним не случалось последние лет двадцать. Абориген продолжал:

— Однако в нашей диаспоре не принято оперировать отечественными купюрами. Как, впрочем, и торговаться. Разумеется, речь идет о валюте.

— Ух ты-ы! — восторженно застонал из-под вертолета оператор. — Дай ему на стеклянные бусы, Большой Белый Потц!

— Я тебе сейчас дам! — неожиданно разозлился режиссер. — Провокатор! У нас — малобюджетный ролик. Вы что тут, совсем обалдели?! Хочешь, могу дать стольник. Рублями. Не хочешь, мы сваливаем!

Странный якут в очках пожал плечами:

— Рады были знакомству. Сто пятьдесят долларов, или грустное расставание.

От такой беспримерной наглости режиссер остолбенел. Рот его непроизвольно открылся, и оттуда с брызгами слюны выползло гневное шипение:

— Да ты… Да я…

— Двести, — подвел итог нравственным терзаниям вымогатель.

Режиссер эту жизнь знал. Он читал ее с первого дубля. И свои эмоции давно держал в узде, ставя на службу делу. На сей раз гнев вел только к осложнениям. Конечно, противник мог блефовать. Но если это и были понты, то самого высокого качества. А профессионалам блефа в глухой провинции взяться было вроде неоткуда. Впадая в задумчивость, режиссер пробормотал себе в воротник:

— Откуда понты?..

На его бормотание последовала неожиданная реакция. Очки на носу якута сверкнули. Взгляд под ними приобрел жутковатое, хищное выражение. Глаза распахнулись, круглея до европейских стандартов. Пухлые пальцы моментально сжались, будто хватая добычу.

— Пантов нет. Не сезон! — От невозмутимого толстяка потянуло опасностью. — Но если надо — сделаем.

Режиссер не понял ни черта. Но чутье у него было развито не хуже, чем у песца. Нужно было отвечать сразу и без ошибки.

— Хорошо, двести. И без понтов! — быстро проговорил он, вытаскивая бумажник.

Две зеленые купюры исчезли в дебрях полукруга мгновенно. Взгляд под очками потух. Ощущение опасности исчезло. Молчаливые аборигены развернулись и неторопливо зашагали к своим ветхим домишкам. Очкастый якут кивнул головой, приглашая в путь.

Съемочная группа ЦТ вопросительно посмотрела на режиссера. В ответ на немой вопрос тот потрогал спрятанный обратно бумажник. Во сколько могли бы обойтись услуги по переноске багажа, было страшно даже подумать. Москвичи, кряхтя, поднялись и со стонами начали увешиваться аппаратурой.

• Предыдущая
• 8/87
• Следующая