12 ульев, или Легенда о Тампуке - Тихомиров Валерий - Страница 8

• Предыдущая
• 8/76
• Следующая

— Здорово, братва! — Бай раскрыл руки навстречу вошедшим. Он преувеличенно радостно обнял обоих и предложил сесть. Не уверенные в чистоте и удобстве посадочных мест, те вежливо отказались и замерли в вопросительном ожидании.

— Брезгуете... Вот сколько знаю вас, а все не просеку, чё вы за пацаны. Одеваетесь как-то стремно, — гости непонимающе осмотрели свои дорогие пальто, купленные в магазине «Пактор», и лакированные ботинки стоимостью в полугодовой бюджет рядовой семьи. Затем они взглянули друг на друга и вновь повернулись к Буркову. — Вот, не наши вы какие-то. Вам бы у Мозга работать, а?! — Он рассмеялся во весь беззубый рот.

Бай даже не подозревал, что такое предложение они получали неоднократно, но отказывались. И не потому, что питали преданность к Баю. Просто их методы работы несколько не вписывались в хитроумные комбинации Кнабауха. В них мало места отводилось слезам и крови, а жить без этого им было скучно.

— Пришло время выходить на поле, пацаны. Игра большая — большие бабки. В город приехал негр. — Молодые люди снова посмотрела друг на друга, решая, шутка это или нет, но Бай продолжал:

— По моим людям, — он сделал ударение на последнем слоге, отчего гости поморщились, — звон прошел: он в медицинском на лепилу корячится. По первому году. Зовут Мананга Оливейра Перес — во блин! Такой вот перец! — закончил он читать по бумажке. — На шее черножопого какая-то лабуда, которую папа хочет видеть вместе с ним. И — быстро. Сделаете — вот это ваше, — Бай написал на бумажке цифру и передал гостям. Однажды он увидел это в каком-то фильме и теперь всегда так поступал. — Вопросы есть? — Молодые люди не пошевелились, храня молчание. — В атаку, пацаны!

Когда дверь за ними закрылась, Бурков снова сел на скамейку.

— Вот не свои пацаны, и все... — он повернулся к выходу и крикнул:

— Кот! Бицепса и Краба ко мне! — и добавил тише, сам себе:

— Ну вот, Бицепс, Краб — все понятно! А то — Александр Петрович, Николай Михайлович...

И Бурков смачно плюнул на свежевымытый кафель вслед ушедшим гостям.

У окна, чуть отодвинув портьеру, стояла Виктория Борисовна Ханина. Когда-то ее называли просто Хана. Но большинство из тех, кто это знал, уже не мог ничего рассказать. А кто еще мог — не имел права. Или боялся. Она замерла у окна в состоянии мутной тревоги, как спящий пограничник в дозоре. На душе скребли кошки. Хана душила их усилием воли. Кошки орали, но не сдавались. И она знала почему. Причина беспокойства окопалась в тылу, где-то за спиной, в ее собственной квартире. Воздух этого дома давно не вбирали в себя чужие легкие. Посторонние подошвы не оскверняли паркета. И уж тем более ничья «корма» не бороздила просторов огромного кожаного дивана, стоящего напротив камина. А теперь на этом самом диване, закутавшись в одеяло и сладко посапывая, спал негр! Виктория Борисовна встряхнула головой, оглянулась и скептически хмыкнула:

— Тампук — всем каюк!

Она отошла от окна, мимоходом прикрыла одеялом загипсованную ногу спящего и направилась в ванную. Перед дверью Хана резко выбросила вперед сжатую в кулак левую руку, затем, шумно выдохнув, правую. Движения болью отозвались во всем теле, будто кто-то безжалостно пошевелил впившиеся в позвоночник иголки.

— Шестьдесят пять, а мне плевать! — упрямо простонала она и мягко нажала локтем на позолоченную дверную ручку.

Теплые струи воды прогнали остатки сна. Вернулись обычные ощущения — постоянная настороженность и ожидание неприятностей. Женщина хорошо поставленным голосом затянула: «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут...»

Серебристый «лексус» плавно подкатил к подъезду, орошая потрескавшийся асфальт пятой симфонией Бетховена. Машина мягко остановилась. Николай Михайлович и Александр Петрович сидели сзади. За рулем бестолково крутил головой водитель. Его звали Андрей Константинович Скобель, хотя в криминальных кругах он больше был известен как Че Гевара. « Борец за свободу» чаще находился по ту сторону «колючки». Там он неутомимо строчил жалобы и апелляции, чередуя скулящие интонации с угрожающими выпадами, за что и получил свое революционное «погоняло». После «крайней сходки» он прибился к группировке Паука, успел пошестерить при двух бригадирах и поработать личным шофером самого пахана. А теперь получил прописку в группе «двойного Г», как за глаза называли Гастрита и Гайморита. Че Гевара был совершенно бесполезен в деле, но машину водил отменно.

— Я выпрошу у негра камень с семи ударов, — Александр Петрович повернулся к напарнику.

— А я с шести, — в этой игре слов заключался обычный ритуал «на удачу».

Оба без тени иронии выжидательно посмотрели на водителя. Тот суетливо задергал плечами. На лице отразилась мучительная работа мысли.

— Ну?! — одновременно произнесли они с угрозой в голосе. В воздухе запахло избиением.

Водителя осенило, как обычно, с запозданием.

— И все у нас получится! — одним махом выпалил он, хлопнув себя ладонью по лбу, и подобострастно хихикнул. Затем проворно выскочил из машины и распахнул дверцу.

Процедура выхода на цель была завершена. Дальше обычно все происходило само собой, по четко отработанной схеме. Уже почти три года Александр Петрович и Николай Михайлович выезжали только на дела, касающиеся либо крупных денег, либо серьезных клиентов. Репутация была заслуженной. Работодатели им полностью доверяли.

Дорогой ботинок наполовину утонул в снежно-грязной жиже.

— Андрей! Что это с вами сегодня? — Николай Михайлович исподлобья посмотрел на Че Гевару, как бы намекая: «Загрызу, гнида!» — Александр Петрович! Выходите осторожно. Машина сегодня некачественно припаркована.

Изогнувшись всем телом, его напарник далеко выбросил из машины ногу и мощным рывком выпрыгнул на тротуар. Затем тихо произнес, подхватывая игру:

— Мне давно кажется, Николай Михайлович, что Андрей Вас недолюбливает.

Прозвучало это почти как приговор. Че Гевара, давно забыв, что Андрей — это он, начал оглядываться, чтобы посмотреть, кому сегодня так не повезло. Осознав, что речь идет о нем, водила побледнел и завопил:

— Я Вас долюбливаю, Николай Михайлович, долюбливаю!

Двусмысленность фразы окончательно привела водителя в замешательство, и он осекся.

— Ну ладно, не ерзай. Сегодня — все как обычно. Останешься на площадке, пасешь подъезд, вернее... наблюдаешь.

Гастрит и Гайморит направились к парадной двери. Она недружелюбно ощетинилась кнопками кодового замка. Следом за ними плелся Че Гевара, беззвучно шевеля губами. Не обращая на него внимания, напарники продолжали тужиться, выдавливая из себя нарочито театральные фразы. Это был их стиль.

— Александр Петрович, он не сказал вовремя: «Все у нас получится». Я, можно сказать, «сел в лужу». Да еще и на дверях кодовый замок. У меня нехорошее предчувствие. Не знаю, как Вы, а я бы отложил до завтра. — Гайморит произнес это куда-то в сторону, как нечто малозначительное.

От неожиданности его напарник даже остановился, воззрившись на спину идущего впереди приятеля.

— Не понял... Ты что, в приметы верить начал? Гоголя обчитался? Я у тебя вчера видел книгу. Мне твой выбор не понравился. Ты бы лучше Достоевского читал. Перед визитом к старушке — очень поучительно.

— Может, еще и «Хижину дяди Тома» на всякий случай полистать? Все же к негру идем.

Александр Петрович собирался продолжить литературный диспут, когда на него наткнулся Че Гевара, продолжавший что-то бубнить, глядя себе под ноги. Грубый протектор шоферского ботинка безжалостно попрал лакированную поверхность семисот долларов, воплощенных в обувь. Вокруг все стихло. Даже воробьи приумолкли, с любопытством глядя сверху и неестественно повернув головы.

— Ну, вот видите... — после тяжелой паузы глухо произнес Гайморит.

Че Гевара застыл, решая, упасть самому, или подождать первого удара и потом показательно завалиться.

• Предыдущая
• 8/76
• Следующая