Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" - Страница 3

– Ну, что слышно?

Банни присела на кровать Игоря. Мы с ним соседи по комнате. Такие в интернате правила – те, кого после девятого класса не выпинывают, спят не в общей спальне, а по двое. Я бы предпочёл жить один, но иногда надо, чтоб кто-то был в комнате на всякий случай, и я выбрал Игоря. Он спокойный, вещи не раскидывает, права не качает и по ночам на меня не смотрит.

Это у меня особенность такая. Прорезалась в первый же год моей жизни в интернате. Если ночью кто-то смотрит или начинает говорить обо мне (даже имени не упоминая) – я просыпаюсь. Не знаю, почему, но это умение здорово помогло мне в детстве. Сейчас по ночам толпа дебилов с пастой/клеем/подушкой/ножом мне не угрожает, а особенность осталась. Ничего, пригодится в жизни, а Игорю я растолковал, чтоб он, если ночью не спится, пялился куда угодно, только не в мою сторону, и он, к чести его, это нормально воспринял.

– Ну, короче, – протянула Банни, – мнение одно: парень – пидорас и ему не жить.

– Логично, – кивнул я. – Он ведь, и впрямь, пидарас. Его потому сюда и засунули. Интересно, он сразу плакать начнёт или сначала понтоваться будет?

– Мурат и Богдан собираются отпинать его сегодня за ужином.

– И только-то? Хрен им. Право первой ночи за мной.

– Ага, давай-давай, Люська тебе «спасибо» скажет!

Люська – выпускница, моя ровесница, крашеная блондинка и непроходимая идиотка. Девочек, конечно, бить нельзя, но приходится иногда. Нечего языком болтать о том, чего не знаешь, и если у меня не встало на твою косоглазую морду и прыщавые сиськи, это ещё не значит, что я импотент.

– Это ещё почему?

– Она положила глаз на новенького. Я слышала, как она в туалете распинается – мол, мы его будем травить, а она за него заступаться, он в неё влюбится и заберёт отсюда, и будет у неё вся жизнь в шоколаде, а он обязательно влюбится, потому что гей он лишь до тех пор, пока её красоту небесную не увидел, – на этих словах Банни откровенно ржёт, – я ей хотела посоветовать пакет на голову натягивать, прежде чем его соблазнять, да как-то к слову не пришлось.

– Люська, говоришь… Что-то много они от меня хотят – Люська, Таракан, папаша новенького. Я, видимо, по их мнению, тут дежурный палач. Только не помню, чтоб я договор заключал и зарплату получал. – Пойдём, пора мне познакомиться с новеньким.

Разведданные подтвердили, что парень ищет туалет. Это прекрасно. Вовчика я поставил на выходе, чтоб он мягко, но настойчиво посылал всех отсюда подальше. А сам сел и стал ждать. Туалет у нас довольно диковинной формы – результат неудачного ремонта. С одной стороны раковины, с другой – кабинки, а в самом конце, рядом с окном, что-то вроде закутка, где хранятся разные швабры, веники и какая-то ветошь. Раньше тут раковина была, но потом кто-то (ну кто, как думаете?) встал на неё ногами и раковины не стало. Когда я захожу в туалет, первым делом проверяю этот закуток и неважно, сколько я перед этим терпел. Пару раз я очень сильно влип, проморгав, однажды, Азаева и кого-то из его шестёрок – драка была страшной, после неё у меня появился один из швов на голове. Второй раз я имел глупость обсуждать здесь свои планы и один козёл меня подслушал. Судьба его после этого была печальной, но планы он мне сорвал тогда конкретно. Сейчас стратегический пункт занял я.

Вот он зашёл. В сторону кабинок даже не взглянул, а сразу подошёл к зеркалу, постарался посмотреть на себя через плечо. Дааа, волосы ему отрезали очень коротко, даже кожа просвечивает. Меня давно стригли, так что у меня теперь волосы длинней. Провёл рукой по шее. А потом…

Потом он начал расстёгивать форменную рубашку. Ни фига себе стриптиз! Расстёгивал он её очень быстро, всё время поглядывая в сторону двери. Он что, повеситься решил на ней? Интересно, за что он её тут зацепит?

Но парень не собирался вешаться. Он стянул рубашку и засунул её под воду! Подержав некоторое время, принялся выжимать, совершенно не считаясь с тем, что вода течёт больше на пол. Я больше не мог терпеть.

– Ты решил помыть полы? – я вышел из своего закутка и подошёл к нему поближе. Он резко дёрнулся, отступил назад и посмотрел мне прямо в глаза. С вызовом. Наконец-то я смог рассмотреть его ближе. Ростом почти с меня, худой, из той породы, которой никакие тренажёры не позволяют нарастить мышечную массу, но не совсем скелет. Лицо с тонкими чертами, не то, что у большинства здешних вырожденцев – лоб высокий, глаза ясные. На губе и над бровью – едва заметный след от прокола. Ну да, конечно. На груди, вокруг соска, татуировка – какая-то сложная спираль. Гей, что с него взять. Но самое интересное – взгляд. Глаза у него тёмные, не то тёмно-серые, не то тёмно-зелёные, смотрит без особого страха, просто с настороженностью. Ну, ещё бы, стоишь ты тут такой без рубашки, а из ниоткуда появляется здоровенный парень и подходит к тебе почти вплотную.

– Привет! Нет, просто, если я ещё десять минут проведу в этой рубашке, у меня начнёт отслаиваться кожа.

Киваю и ухмыляюсь. Что есть, то есть. Не знаю, у какой военной части наша прачечная вместо порошка покупает списанное химическое оружие, но день, когда нам выдают чистую форму, – день всеобщей и согласованной ненависти. Я, обычно, заворачиваю свою рубашку в чью-нибудь простынь и растираю – всё не так мерзко. Хорошо, что нижнее бельё они таким образом не обрабатывают. Но, блин, просто засунуть рубашку под кран мне никогда в голову не приходило. И никому не приходило.

– Ну, давай знакомиться, что ли. По-прежнему смотрю ему в глаза, зная, как это неприятно. У меня совершенно бесцветные глаза, такого бледно-серого цвета, что сливались бы с белком, если бы не тёмные кольца по краям радужки. Банни часто жаловалась, что смотреть мне в глаза физически неприятно – словно на какую-то патологию. Новенький щурится, но взгляд не отводит. Характер, однако.

– Ну что ж… Я – Макс, но это малоинтересно. Я гей и поэтому я здесь, и директор обещал моему отцу оповестить об этом весь интернат. Моя жизнь должна превратиться в ад, а ты, видимо, один из тех, кто должен этим вплотную заняться.

– Угадал, детка. Я – Стас Комнин, – парень слегка дёрнулся, – и, если хочешь жить, зови меня только по фамилии и только через И.

– Что ж, жить хочу… Комнин. Шикарная фамилия. Итак, с чего мы начнём?

– А? – я удивлённо смотрю на него. Он отжал рубашку и повесил её на крючок, предназначенный для мифического полотенца.

– Ну как? Ты засунешь меня головой в унитаз или, для начала, просто побьёшь? Изнасилуешь или заставишь мыть пол своей рубашкой? Смотри, она уже мокрая, – парень стоит и, по-прежнему без страха, смотрит на меня.

– О, да ты с юмором, я смотрю! – я сел на подоконник. И почему в нашем заведении такие низкие подоконники? Даже ногами не поболтаешь. Хотя, с моим ростом, это какой же должен быть подоконник?!

– Человек – это животное, которое смеётся, – с пафосом отвечает Макс.

– Цитируешь философов древности?

– Цитирую классиков фантастики.

– Тогда ладно. Тебе что, про меня рассказывали?

– Да, – Макс приближается, становится около стены, в трёх шагах от меня. Он, по-прежнему, без рубашки и я смотрю, как его кожа прилипает к бледно-розовому кафелю. Ему не холодно? Открываю форточку, но он на это не реагирует. Вот как, значит? Стоит ко мне в профиль, вроде и на меня не смотрит, и глаз не отводит. Да у нас дуэль! Кто кого заставит опустить глаза! Ну, со мной в этой игре победителей не бывает.

– Кто и что?

– О… Ну, когда из моей модельной причёски сделали вот эту радость зека и, наконец, отпустили, первым человеком, который со мной заговорил, была прекрасная дева с волосами цвета старинного поролона. Она представилась как Люси и заявила, что с удовольствием мне поможет, а помощь мне обязательно понадобится, как только до меня доберётся местный урод, садист и извращенец Стас Комнин. Сказала, чтоб я избегал высоких блондинов с мерзким взглядом и парней кавказской национальности, которые тоже не прочь поиздеваться надо мной, таким милым. После чего нимфа провела по моей щеке своим облупленным маникюром и упорхнула. А я понимал, что ещё пара секунд – и рубашка на мне загорится. Конечно, было немного не до опасений. А что, этот ангел всем страждущим помогает?