Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" - Страница 18

Запираю дверь, руки трясутся. Быстро, едва не отрывая пуговицу, расстёгиваю ширинку. Никто не видит, сдерживаться не нужно. Кожа на спине и шее ещё тёплая от мази и массажа, сердце колотится так, что отдаётся во всём теле. Член от напряжения уже болит, он весь в смазке, нельзя так долго сдерживаться, нельзя… В голове – никаких мыслей, только ощущения. Ощущения чужих ладоней на моей спине. Ощущение своей руки на члене – вверх-вниз, вверх-вниз, размазать пальцем смазку по головке, провести, надавив вдоль выступающей вены, и снова вверх-вниз, вверх-вниз, сжать сильнее и быстрее, вот так… Горячая истома охватывает всё тело, напряжение на самом пике разрывается липкой волной острого наслаждения.

Ахах… Несколько секунд полной, блаженной пустоты и лёгкости, когда всё вокруг темнеет и исчезает.

А потом я вернулся в реальность. Резко вдохнул. Пахло мерзко – обычный сортирный запах, сильный запах хлорки, какой-то ароматизатор, хозяйственное мыло и запах собственной спермы. Хорошо, что тут есть туалетная бумага. В нашем туалете с этим всегда проблемы. Я отмотал, наверное, метров пять, тщательно всё вытирая. Потом попытался открыть форточку. Меня осыпало дождём облупившейся краски, шпингалет противно скрипел, но в итоге форточка сдалась. Я держал её открытой всё время, пока мыл руки. Мысль о том, что кто-то может сюда зайти после меня, была абсолютно дебильной, но я ничего с этим поделать не мог.

Принюхавшись в очередной раз к своим ладоням, я решил, что теперь нормально. Запах мыла тоже не ахти и потом руки чешутся, как будто рубашку из прачечной только что подержал, но это лучше, чем тот странный, ни с чем не сравнимый запах, который отпечатывается на коже после дрочки.

Вот теперь можно и на ужин.

– Ты где был? – спросил меня Игорь. Я, и впрямь, подзадержался, все уже сидели и жрали. Сегодня котлета и гречка. С подливой! И какое-то сплюснутое пирожное с повидлом.

– Руки перед едой мыл, – довольно ответил я. Мля, ну какие же маленькие котлеты! Опять эти суки на кухне пиздят мясо. – Макс, ты мои вещи отнёс?

– Угу. Ненавижу гречку.

– Если не будешь – давай сюда.

– Эй, Стас, а ты знаешь, кто из одной миски с опущенным ест, тот и сам опущенный?

Ну и кто у нас тут такой умный? Азаев, конечно.

– Завали ебало, чурка.

– Чё, Стас, готовишься сидеть у параши?

– Если кого у параши и посадят, то тебя. Потому что ты дебил и чурка. Отъебись, дай людям пожрать, обезьяна.

Азаев стоит с чаем в руке. Близко стоит, идиот. Разворачиваюсь к нему и, сидя, резко бью ногой прямо по стакану с чаем.

– Ёба-на! – орёт Азаев, стакан вылетает у него из руки, обливает чаем его, сидящих за соседним столом и вдребезги разбивается об пол.

– Что за фигня? К нам несётся дежурная по столовой, довольно замызганная работница кухни. Фамилия у неё Масева и все зовут её Масей. Я знаю, что она по утрам в подсобке перепихивается с водителем грузовика, который привозит нам продукты, потом они курят и тушат бычки об стену. Именно через неё мы обычно достаём спиртное и всякие ништяки. Бабок она трясёт немерено, приносит часто всякую дрянь, но слово обычно держит, контору не палит.

– Да вот Азаев тут стаканами швыряется, – заявляю я. Моя компания синхронно кивает. Азаев оглядывается. Он подошёл ко мне без своих шестёрок, он в меньшинстве.

– Азаев, убери за собой, – машинально выдаёт Мася и получает в ответ:

– А хуй тебе не пососать? Смешно становится даже мне – ну, кто видел, чтоб старшеклассники за собой убирали в столовой? Отдуваться, как обычно, пришлось восьмиклашкам. Я предлагаю Азаеву выйти, ответить за свои слова. Он, ожидаемо, отказывается. Жаль. Удалось бы подраться – день вышел бы идеальным.

До отбоя времени полно. Игорь уходит готовиться к урокам – он очень серьёзно к этому относится, хотя тут оценки просто так ставят. Говорит, что не хочет отупеть за те два года, что здесь находится. Тоже мне, ботаник.

Вечером большинство торчит у телека или у игровых приставок, или ещё какой фигнёй страдает. Я же решил проверить, как действуют универсалки – пошёл в учебное крыло, которое вечером запирают.

Отлично они работают. Идут немного туго, но двери, всё-таки, отпирают. Да, сколько всего можно придумать с этим! Пока, впрочем, ничего, кроме как написать несколько матерных слов на паре досок, мне не придумалось. Ну, я прямо гном-матершиник, про которого пацаны в детстве рассказывали! Я снял с учительского стола стул, сел, закинул ноги на стол и стал думать.

Эх, надо бухнуть на выходных, зря мы, что ли, с Максом всю эту красоту на себе пёрли.

Макс… Я точно уверен, что он нифига не гомик. Как он тогда говорил о паркуре, о свободе. Не знаю, зачем ему всё это, но он классный. А гомик не может быть классным. Как Леночка, например. Леночка мерзкий. А Макс – потрясающий. Как он сегодня прыгнул на батут, а потом сделал сальто – ааа, у меня, до сих пор, всё замирает внутри, как вспомню. Я пытался научиться делать сальто, прыгая с нашей «радуги», но только порасшибал себе всё, что можно, а получилось только один раз, да и то, я так об землю треснулся, что решил – ну его нафиг.

Да, Макс совершенно нормальный, как я, как Вовчик, как Игорь. Только выпендривается по- дебильному. Ну, и огребает за это, конечно, сам виноват. И всё-таки пидором я его называть не буду. Азаева буду называть, может он, наконец, соизволит подраться. В прошлом году ещё в драку лез, а в этом только пакостит исподтишка, сука. А всё потому, что он с каникул вернулся и я его, оказывается, почти на голову выше. Ну, ёб вашу мать, я тут всех выше, даже выше Макса. И что? Я никогда на такие вещи внимания не обращал, пиздил всех без разбора с самого детства, ещё в детском саду начал. Азаев – ссыкло трусливое. Интересно, а Макс смог бы мне врезать? В воображении тут же представилась картина: Макс, такой, как он был на физ-ре сегодня – в чёрных штанах и белой майке – стоит напротив меня со сжатыми кулаками. Вряд ли он очень сильный, зато реакция у него охрененная. Если просто драться будем, чёрта с два я по нему попаду. А он ещё говорил, что на таэквондо ходил. Пока я его сильно не бил, так, прилетело пару раз по шее. И всё равно, я заметил, что он иногда, как будто, пытался удар блокировать. Да, надо попробовать с ним подраться.

Нет, он не гей. Может, ему просто девки не нравятся и он поэтому решил, что он того? Ну и что, они много кому не нравятся. Игорю, например. Ну, то есть, не вообще, а местные. Он ими брезгует. Да и мне тоже, кстати, они все, кроме Банни, противны. Но я то не голубой! Голубой у нас Леночка, Толик Евсеев и ещё пара петушков найдётся. Кое-кого я ещё по общей спальне помню, были у нас любители друг к другу в койку лазить. Ко мне тоже один как-то раз полез. Такой мерзкий пацан, у него глаза ещё слезились и пахло от него гнилыми зубами. Я тогда его, помню, выпихнул на пол, а на следующее утро затащил в кабинку туалета, где не смыл за собой и сунул туда несколько раз лицом. Хорошо, что он после девятого класса ушел. А Макс не такой.

Посидев ещё некоторое время, вытащив из-под стекла на столе какие-то бумажки, сделав из них самолётики и покидав их на шкаф (самолётики у меня всегда кривые и штопором летят), я отправляюсь спать.

Перед сном я всё думаю об истории, рассказанной мне Сергеем Александровичем. Два парня, вместе служили, а потом… Ну ладно, один был пидор и маскировал это. А другой? Он-то что? Нормальный – и с пидором связался? А Сергей Александрович, видимо, их знает и хорошо, наверное. Раз в курсе, что они до сих пор вместе. В гости к ним ходит. Я попытался представить себе эту картину, но в голове она не укладывалась. Вообще никак. Представить такого крутого мужика, как наш обежешник, и каких-то таких, типа Леночки или Евсеева! Прямо крыша едет. Ну, вот зачем он мне это рассказал? Впрочем, за ключи я ему всё прощу. А может, он не прав? Может, те чуваки просто друзья? Ну, живут вместе, а он и подумал, что они голубые. Ну, а что, мне, если бы выбирать, с девкой какой-нибудь визгливой жить или с парнем типа Вовчика, я бы, определённо, выбрал парня. Единственно, может с Банни согласился бы жить. Она нормальная по жизни и спали бы мы с ней раздельно. Хотя лучше, наверное, жить вообще без всех. Хотя я никогда так не жил, но, если бы Игорь уехал вдруг, как Андрей, я бы в комнате один жил, как Макс…