Супермен (сборник) - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 16

— Леди и джентльмены! — сказал хромой. — То, что вы сейчас увидите, противоречит всем законам природы и науки. Вы не поверите своим глазам. Это чудо двадцатого века. Женщина, которая стоит здесь перед вами, поднимется на вышку и с этой огромной высоты прыгнет в пылающий чан глубиной меньше двух метров. Вы спросите, как она это делает? Циркачи любят иногда рассказывать о своей работе всякую чепуху, что они де учились у йогов, или у цыган, или у каких-нибудь кудесников, что все, что они делают, — это чудеса и заклинания, что им ведомы тайны Древнего Востока. Мы не знаем никаких тайн, у нас нет ничего, кроме искусства, того самого искусства, которое дается только трудом. Подняться на эту вышку и прыгнуть в пламя может каждый, у кого есть мужество и терпение. Встающая из огня с улыбкой на устах Стелла — живое доказательство того, что человеческим возможностям нет границ. Это наполнит ваши сердца радостью, заставит почувствовать счастье, что вы живете на свете

— Кончай трепаться, пусть прыгает! — крикнул кто-то, и толпа разразилась хохотом и свистом.

— Больше я ничего вам говорить не буду, — спокойно сказал хромой. — Скажу только одно: сейчас вы увидите подвиг. Итак, выступает известная всему миру акробатка Стелла!

Он тронул женщину за локоть. Та сбросила халат и раскинув руки, предстала перед зрителями в своем сверкающем купальном костюме — мускулистая, бледная, некрасивая. Потом повернулась и начала медленно взбираться по веревочной лестнице. Лестница тяжело раскачивалась под ней; казалось, женщина вот-вот сорвется и упадет. Наконец она добралась до площадки на самом верху вышки и встала на колени, отдыхая, — даже снизу было видно, как трудно она дышит. Наконец она выпрямилась во весь рост, и хромой включил прожекторы. Женщина отвязала веревочную лестницу, и та медленным, ленивым кольцом упала на землю, словно мертвая змея. Толпа громко ахнула.

— Видите? — закричал хромой — Видите? Теперь у нее только один выход — прыгнуть.

Он подбежал, ковыляя, к чану, схватил канистру и вылил бензин в воду. Потом поднял голову и махнул женщине рукой. Она ступила на доску-трамплин и посмотрела вниз. Вышка скрипела и шаталась на ветру, и женщина снизу казалась совсем крошечной. Она снова посмотрела вниз и сделала знак хромому. Он поджег бензин и боком отскочил от взметнувшегося с ревом пламени. И в это мгновение она поднялась на носки и прыгнула. Раскинув рули, стремительная и невесомая, она на миг застыла высоко в воздухе, словно пойманная слепящим светом двух прожекторов птица. Потом вдруг быстро сжалась и камнем упала в чан, выплеснув кверху сверкающий столб огня и воды.

Толпа замерла. Женщина показалась из воды, тяжело спрыгнула на траву и, подняв руки, снова встала перед зрителями, вся мокрая, но живая и невредимая. Потом подобрала халат и убежала в палатку. Хромой выключил гирлянды, заглушил мотор и тоже исчез в палатке. Люди начали расходиться, но несколько человек осталось стоять в темноте возле вышки у потухшего чана.

Когда владелец магазина вошел в палатку, мужчина, женщина и девочка сидели рядом на раскладушке и что-то ели из консервной банки. Красный фонарь стоял на полу возле их ног.

— И это все? — спросил он. — Все, что вы собирались показать людям?

Хромой кивнул, не переставая жевать.

— За двадцать-то пять центов можно увидеть и не такое короткое представление, вам не кажется?

— Нет, не кажется. Она могла разбиться насмерть. Для одного вечера этого вполне достаточно. Люди должны радоваться, что все кончилось.

Владелец магазина повернул голову к женщине. Она доставала что-то пальцами из банки, и вид у нее был совершенно счастливый и безмятежный. Его вдруг опалило сумасшедшее желание.

— Покажите им еще что-нибудь. Вы говорили, что умеете глотать шпагу. Вдруг люди станут жаловаться, что зря заплатили деньги!

— Нет, черт возьми! — сказал хромой. — Они получили за свои деньги все, что им причиталось. Больше мы ничего показывать не будем.

Лавочник еще долго убеждал и настаивал, но в конце концов забрал свою долю выручки и ушел. Скоро разошлись и последние зрители.

А наутро и мужчина, и женщина, и девочка исчезли. Исчезла вышка, исчез грузовик, исчезла палатка, словно никогда их тут и не было. Остались только черные пятна на траве, куда выплеснулось из чана пламя, да несколько афиш, где все было совсем не так, как оказалось на самом деле. Но забыть то, что произошло на пустыре дождливым осенним вечером, люди не могли; воспоминание об этом долго преследовало их укором, словно не знающий покоя призрак. Священники продолжали обличать заезжих циркачей как явных пособников дьявола. Пьяницы, чудаки и фантазеры так расцветили и приукрасили легенду об огненном прыжке, что она сделалась похожей на старинный гобелен с героическим сюжетом, на фоне которого наша жизнь кажется ничтожной и жалкой. Дети не давали покоя взрослым, допытываясь, когда к ним опять приедет Стелла. Один старый мудрый калека рассудил, что они видели страшное зрелище, хотя дьявол тут ни при чем: «Нельзя людям показывать такое. Теперь мы никогда не захотим смотреть обыкновенные чудеса, которые творят фокусники, канатные плясуны и наездники. Теперь нас может удивить только настоящее чудо».

И он в общем был прав, насколько может быть прав старый мудрый человек, додумавшийся до чего-то сам. Мог ли он знать, что одиноким, обездоленным женщинам становится легче жить после того, как они увидели этот прыжок? Мог ли он видеть, как счастливо они улыбаются во сне, бестрепетно бросаясь с захватывающей дух высоты в бурлящее пламенем озеро?

Байрон Даки один сидел за зеленым восьмиугольным столом. Справа от него, на маленьком столике, лежали стопки красных, белых, синих фишек для покера. Слева стояла сервировочная тележка с разными сортами виски, сифоном, дюжиной чистых рюмок и большой чашей, доверху набитой кубиками льда.

Находясь в одиночестве, Байрон Даки коротал время за картами. Его безукоризненно ухоженные, ловкие пальцы стасовали колоду, срезали ее и затем принялись выкладывать из карт какую-то затейливую комбинацию пасьянса с гаданием. По красивому, тонкому, аскетическому лицу Даки невозможно было догадаться, доволен ли он раскладом. Царившую в комнате и во всей просторной квартире тишину не нарушало ничто, кроме легкого шуршания карт в руках Даки.

Так продолжалось, пока со слабым металлическим щелчком не отворилась наружная дверь. Она была вне поля зрения хозяина, но он приветливо крикнул:

— Входите, кто там!

Он ожидал увидеть одного из своих партнеров по картам. Но человек, спустя полминуты представший перед его глазами, явно пришел не для того, чтобы играть в карты. Он был маленького роста — до шести футов ему не хватало нескольких дюймов — и чрезвычайно худ. На нем были грязные серые брюки и измятая белая рубашка с открытым воротом и засученными рукавами. Песочного цвета волосы спутались и были в полном беспорядке. Маленькое лицо выглядело перекошенным, в тусклых светлых глазах читалась решимость отчаяния. В правой руке он держал внушительных размеров нож.

Байрон Даки не тронулся с места, только перестал раскладывать карты и спросил:

— Что вам надо?

Незнакомец не ответил. Подозрительно оглядев комнату, он задал встречный вопрос.

— Мы здесь одни?

Даки, может быть напрасно, кивнул.

— О'кей, — сказал странный молодой человек. — Не старайтесь мне помешать, и я не причиню вам вреда.

— Что вам надо? — снова спросил Даки. Но на сей раз голос его прозвучал чуть требовательнее, холоднее; вопрос он задал не машинально, как раньше.

Ответа он, однако, не получил и теперь. Молодой человек еще раз окинул взглядом комнату, должно быть, пытаясь определить, есть ли здесь что-нибудь полезное для него. Увидев сбоку от хозяина бутылки, он несколько просветлел.

— Я бы не прочь выпить.

— Сядьте, и я вам налью, — сказал Даки.

Он подождал, пока посетитель сядет. Тот, соблюдая, вероятно, осторожность, выбрал место прямо напротив Даки, на наибольшем от него расстоянии. Правую руку он положил на стол. Блестящее, дюймов в шесть лезвие выделялось на зеленой поверхности стола, как брильянт на черном бархате.