Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 43

Стоящий у очага Сармагат, словно услышав мысли гостя, обернулся:

- Пейте, Йолаф, не стесняйтесь. Нам предстоит долгий разговор.

Рыцарь спокойно поглядел в поблескивающие глаза орка и слегка наклонил голову, салютуя хозяину кубком:

- Ваше гостеприимство всегда меня обезоруживало, Сармагат. Слушаю вас.

Орк усмехнулся, садясь напротив:

- Не пойму, друг мой, за что вас так не жалует князь. Вы мне кажетесь, подчас, единственным заслуживающим уважения человеком в этой кишащей трусами и подонками глуши. Хотя не обижайтесь за земляков, Йолаф, я несколько… предвзят. Но оставим любезности.

Орк подался вперед и оскалил клыки:

- Я с нетерпением жду вашего повествования. Утолите же мое любопытство – какая нелегкая занесла вас прошлой ночью в окрестности Моровых болот?

Опальный рыцарь ничем не выдал удивления, хотя ощутил, как теплый воздух в пещере разом выстыл, будто первое дыхание бури разогнало душную предгрозовую негу:

- Я всего-то был на охоте. Что бы ни болтали обо мне в деревнях, Сармагат, я никого не облагаю данью и вынужден сам добывать пропитание. У болот всегда хватает дичи.

- Вот как… Весьма неосторожно, рыцарь, при мне называть моих воинов «дичью», – орк не повышал голоса, но когти правой руки скрипнули по ручке кресла, – и не много ли вам десятка убитых на одну… охоту?

Йолаф не ответил, неторопливо поднося к губам кубок с вином, но Сармагата непросто было провести:

- Не тяните время, рыцарь, – уже без нарочитого благодушия отсек он, – вы не рассчитывали, что я узнаю о вашей эскападе, поскольку никто из нападавших не уцелел. Но вы не предусмотрели стороннего наблюдателя, что не участвовал в схватке. – Орк взметнулся из кресла, как всегда, в одночасье, приходя в ярость. – Как же так, Йолаф? Что лишило вас благоразумия настолько, что вы понеслись на выручку к лихолесскому принцу? Зачем сдался вам этот обреченный эльф? Не милосердней ли было дать ему пасть с оружием в руке, чем позволить продолжить путь по этой гибельной тропе? И скажите, Моргота ради, как вообще вы оказались на месте схватки? – Сармагат резко оперся о стол, скрипнувший под могучими руками, и глаза опасно сверкнули из-под густых бровей, – молчите? Не стоит молчать, Йолаф! Вы юны и глупы! Вы молчите потому, что бросились, очертя голову, защищать какую-то фантасмагорическую «справедливость», в существование которой давно не верите. Вам стыдно перед собой, перед соратниками, перед князем, за то, что презрели собственные идеалы и пустились в кукольную пляску на нитках своих привязанностей. Так будьте же последовательны! Вы предали свою отчизну и своего государя во имя своей любви – так какого же балрога вы рискуете теперь этой любовью ради бесполезной жизни хворого остроухого?

Сармагат рычал, впечатывая каждую фразу в столешницу ударом ладони, звякал, вздрагивая, кувшин, и огоньки свечей дымно колебались в шандале. Но Йолаф отставил кубок и поднялся на ноги:

- Не орите, Сармагат, – глухо проговорил он, – я же не спорю с вами, так зачем рисковать обвалом? Вы правы. Вы, Моргот вас раздери, всегда правы. Но я ничего не стану вам объяснять. Я и так мечусь по вашей клетке, поминутно расшибая лоб. Идеалы? Какие, к собакам, идеалы… У меня давно нет никаких идеалов, только боль, страх и поганые лохмотья совести, которыми я пытаюсь иногда прикрыть убогую наготу своей измены, защищая крестьян от тех самых трусов и подонков, о которых вы так лестно упомянули… И вчера я сделал то, что посчитал нужным. Если вам угодно убить меня – извольте.

Несколько секунд орк неотрывно смотрел рыцарю в глаза, а потом презрительно ощерил клыки:

- Бросьте дешевый пафос, мальчишка. Вы прекрасно знаете, что я и волоса не трону на вашей голове, а потому хорохоритесь. Однако не забывайтесь, Йолаф. Ваша жизнь неприкосновенна для меня… но не жизнь несчастной Эрсилии. Вы все бросили на алтарь этой жизни. Так научитесь и норов свой возлагать на него же.

Снова умолкнув, Сармагат глубоко вздохнул, словно жадно вбирая окутавшие Йолафа волны душного гнева и отчаяния, а затем добавил уже обычным, ровным тоном:

- Убить вас… Дудки. У нас с вами еще полно незаконченных дел…

Ночь была тиха… Так тиха бывает только морозная ночь в северном Средиземье. Любой, кто хоть единожды ночевал в этих местах, застигнутый ранними зимними сумерками, никогда не забудет их колдовской тишины. Горы, темными сгустками хмурящиеся в стеклянно-синей ночной мгле, дышат снежной стытью, и сосны вонзаются в вышитое серебром небо, такие неподвижные в замершем студеном воздухе, что необъятные их кроны кажутся нарисованными углем на небосводе.

Сарн стоял на смотровой вышке, глядя вдаль и полной грудью вбирая безмолвную стужу соснового леса. Слепой отблеск луны плясал в зрачках, мерцали мелкие снежинки, запутавшиеся в черной гриве. Словом, поэт нашел бы несомненную красу в той ночи над лесным фортом и ее одиноком часовом. Но более приземленный, а потому менее восторженный зритель заметил бы иное – хотя с каждым выдохом зыбкое облако пара слетало с губ эльфа, плащ не покрывал его плеч, а на руках, крепко сжимавших древко лука, не было перчаток. Сарн не чувствовал покоя в хрустальной ночной тиши. Замерший лес не спал… Он притих, прислушиваясь к чему-то, пока еще прячущемуся во тьме.

Оно давно уже пряталось там. Оно бесшумно окружало форт, до звона натягивая нервы тревогой, не издавая ни скрипа, ни шороха, но ни на миг не давая забыть о себе. Сарн устал ночь за ночью вслушиваться в эту немую угрозу. Он давно уже забыл, что значит крепко спать. Он забыл о беззаботной болтовне за кружкой и прочих радостях воинской службы. Теперь главным в его жизни была тишина. Холодная, свернутая тугой пружиной тишина, изматывающая своим издевательским постоянством. В ней было обещание опасности, она дышала бедой, затаившейся в черных ветвях, скрывающейся под заснеженной сенью лесной тени, безымянной и не сводящей пустых, бессонных глаз с форта.

Сарн успел возненавидеть тишину. Возненавидеть блеск вычищенного клинка и безупречную серебряную гладь снега, выстилавшую поляну перед фортом. Чего не дал бы он сейчас за горячую кровь живого, настоящего врага на холодной стали, за осязаемые фигуры противников у стены!

Постоянное ощущение надвигающейся угрозы отравляло обитателей форта. Крестьяне, и прежде тосковавшие по мирной жизни и родным селам, все труднее переносили сгущавшееся напряжение. Среди крестьян хватало отважных людей, кто не трепетал перед стычкой с врагом, но затягивающееся ожидание нападения деморализует и более привычных к ратному делу людей. Селяне боялись за оставшуюся в Тон-Гарте родню, о которой давно не получали вестей, а все не обнаруживающий себя враг уже начал обрастать в воспаленном воображении людей надуманными демоническими чертами. Среди крестьян началось брожение. В форте часто вспыхивали ссоры и драки, любое неосторожное слово могло вызвать потасовку. Одни ирин-таурцы теперь жили в постоянном страхе и, терзаемые непреходящим предчувствием опасности, почти не могли есть, дурно спали и постепенно лишались сил и воли к обороне. Другие впадали в иную крайность и постоянно искали выхода давящей тревоге, затевая беспрестанные свары. Были и те, кто замыкался в ожидании грядущих событий, не позволяя себе потерять самообладание, и эта угрюмая стойкость вызывала у иных, более слабых, беспричинную ненависть.

Никогда прежде Сарну люди не были так гадки. Он чувствовал себя, словно пастух, пытающийся в грозу переправить стадо овец через бурный поток. Он не мог отвернуться ни на миг, ни на секунду не мог потерять бдительности – темные углы форта, словно ульи, вибрировали зарождающимся бунтом. Едва ли селяне знали бы, что делать и как себя защитить, если б десять эльфов не стояли неколебимым строем на страже их жизней, но усталость, страх и напряжение лишали ирин-таурцев здравого смысла, и в бессмысленном неповиновении эльфам находило выход скопившееся отчаяние.

… Сарн был не единственным, кто мучился бездействием, чувствуя спиной враждебные взгляды измученных людей. Все пять фортов переживали одну и ту же иссушающую неизвестность. Не лишь эльфы, но и люди явственно ощущали присутствие врага, но дни шли, а атак все не было, и у крестьян все быстрее сдавали внутренние резервы сил и решимости. Каждые два дня неизменные отряды выходили из фортов на охоту и рубку дров, и ни разу ни один подозрительный звук не всколыхнул лесного покоя. Но что-то было вокруг. Что-то, что выжидало, оттягивая момент нападения и наслаждаясь страхом взвинченных защитников фортов…