Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 31

Подрагивающие от нетерпения руки девушки пробежали по его груди и затеребили ремешки камзола. Один, второй, третий, а потом дерзкие ладони распахнули камзол, путаясь в льняных складках туники и ища шнуры ворота. Распустили, пробираясь под вышитые лихолесской вязью кромки, скользя по горячей, расписанной шрамами коже и исторгая у эльфа мучительный стон удовольствия.

… Он должен был остановиться. Как угодно, но сейчас же, немедленно… Не сейчас, еще немного… Руки утопали в разметавшихся каштановых локонах, пахнущих розовым маслом и чем-то еще, незнакомым ему и волнующим. Он должен, непременно должен был остановиться… Только не сейчас… Ему было совсем не до того все последнее время, и, признавая красоту Эрсилии, он любовался ею лишь как прекрасной работы картиной. А сейчас она была невероятно, невыносимо близкой, и прелесть ее обрела тепло и жизнь. Он давно не был с женщиной… Моргот, как же давно… Камзол с шорохом упал на пол. Лихолесец оторвался от ненасытных девичьих уст, припадая поцелуем к беззащитно обнаженной шее и спускаясь к груди, скользя губами вдоль тесьмы на вырезе блио и в мареве иссушающего желания замечая, как от биения сердца подрагивает нежная кожа…

Леголас не понял, что именно произошло в этот момент, но по щеке словно ударила холодная ладонь. И эльфу показалось, что он видит себя со стороны – в распахнутой тунике, с безумными глазами, охваченный страстью, он держал в объятиях девицу, бывшую кем угодно, но не шлюхой, и все же пришедшую к нему предложить себя. Так почему он поспешил воспользоваться ее непонятным порывом?

Медленно отняв губы от девичьей плоти, Леголас тихо отстранился. Потом с бесконечной нежностью поцеловал Эрсилию в лоб, сводя на своей груди тунику. Она подняла на него все такие же затуманенные, слегка отсутствующие глаза, приникая к нему, но лихолесец мягко отвел ее волосы за спину и покачал головой:

- Ты уже вправе презирать меня, Эрсилия. Еще немного, и я заслужил бы твою ненависть.

Она встряхнула головой, словно просыпаясь:

- Леголас… Почему ты… остановился?..

- Потому что не могу взять то, что не принадлежит мне, – почти шепотом ответил эльф.

Эрсилия шагнула назад, вырываясь из его объятий:

- То, что я тебе предлагаю, принадлежит мне. Почему ты не примешь то, что я сама тебе готова отдать?

Леголас прикрыл глаза, пытаясь погасить все еще пылавший в теле огонь. Не обидеть ее… Как трудно отстранить, не отталкивая…

- Эрсилия. Я не знаю, почему ты выбрала меня. Но знаю, что принять твой дар не вправе. Только любовь дает это право. А тебя привела ко мне не любовь.

Княжна снова подошла ближе, отводя край туники и проводя ладонью по влажной, разгоряченной коже эльфа, ощущая ответную дрожь:

- Ты так красив, Леголас, – в ее голосе не было игривости. В нем звучала боль. Эрсилия вскинула голову, вглядываясь в глаза лихолесца, – неужели ты не хочешь меня?

- Сейчас я хочу тебя больше, чем хочу жить.

- Так что тебе мешает?

- Моя честь и твое целомудрие. Не поджимай губы так разочарованно, Эрсилия. Для тебя это лишь высокопарные слова. Но поверь, я прожил долгую жизнь, я знаю, что эти два понятия сохраняют свою ценность, когда обесценивается почти все.

- Целомудрие… – прошептала княжна, – целомудрие. Что это такое? Без него не выйти замуж, без него не видать уважения, без него на семью падет позор… Что же это, печать мануфактуры, что ставят на хорошем товаре? Тавро, которым метят добрую лошадь? А по сути, позорное клеймо, делающее меня непригодной для ночи с тем, с кем я хочу эту ночь провести. Ведь, если я это сделаю, то стану непригодной для брака с тем, кого мне выберет отец или мой драгоценный «княжеский долг». Надежное клеймо, защищающее меня от моих желаний в угоду чужим…

- Нет, Эрсилия, – Леголас сжал ладонь, все еще лежащую на его груди и пробуждающую внутри тянущее томление, – ценность самых важных даров не в общественном мнении, а в том, что их нельзя вернуть. Их дарят лишь самым важным, незаменимым… и не прощают тех, кто крадет их, влезая в незапертое окно, на которое по недосмотру поставлена яркая свеча.

- Ты поучаешь меня, словно Йол… словно отец, – горько усмехнулась Эрсилия, – а я завтра не посмею поднять на тебя глаз после сегодняшнего.

- Я завтра сам буду ждать тебя у лестницы, чтоб поклониться тебе, – ответил эльф, – и сам буду ловить твой взгляд. Не ищи обиды в моем отказе, мне он дался нелегко, и поверь, я не раз еще пожалею о нем…

- Галантен, как всегда, – княжна отвернулась, зябко поведя плечами, хотя в комнате все так же потрескивал камин, – я подчас не знаю, верю ли тебе, потому что ты прав, или потому что мне проще верить тебе, чем себе или кому-то другому… Доброй ночи. Прости меня…

… Леголас не успел ничего добавить, когда Эрсилия резко щелкнула ключом и вышла, нимало не заботясь о возможных любопытных глазах и оставив эльфу ощущение нереальности произошедшего, словно он неожиданно очнулся от яркого и правдоподобного сна, когда губы еще хранят тепло и вкус, а постель издевательски холодна.

Эльф так и не сомкнул глаз до утра, то терзаясь, что был недостаточно тактичен, то злясь на себя за допущенную слабость, то размышляя о странной оговорке Эрсилии в конце этой непростой сцены. «Ты поучаешь меня, словно Йолаф»… «Вам никогда не найти его»…

Рассвет застал Леголаса уставшим, но уверенным, что он догадался о цели странных отлучек Эрсилии из замка, как и о смысле ее ночного визита.

====== Глава 13. Оборванная нить ======

Сармагат раздумчиво вертел в пальцах длинную белоперую стрелу. Он знал это белое оперение, Лихолесье славилось великолепными, тяжелыми стрелами с отменной закалки наконечниками, приносящими быструю и звонкую смерть. Что за наконечники куют эти лесные ничтожества… Гладкие «голубиные перья» для охоты, острые настолько, что их смертоносное попадание и ощущаешь-то не всегда. Хищные «трилистники», с двумя изогнутыми назад шипами, что не выдрать из плоти, как ни рычи, как ни царапай землю когтями. Беспощадные «волчьи уши», отводящие к древку холодно блестящее плечико, что рассекает плоть узкой раной, непрерывно изрыгающей на кирасу горячие кровавые ручьи… Что говорить, лихолесцы знают толк в стрелах, Моргот бы их побрал.

Но эту стрелу Таргис час назад вынул вовсе не из мертвого тела. Он нашел ее в стволе дерева, и светлое древко украшал свернутый лист пергамента, туго обмотанный шелковым шнуром. Любопытно…

Осторожно разрезав шнур, Сармагат развернул пергамент, испещренный бороздками от перевязки, но неповрежденный. Эпистола, кто бы мог подумать.

Орк разгладил письмо на столе и погрузился в чтение:

« Благородный рыцарь Йолаф. Я избрал этот ненадежный способ разыскать вас, ибо от знакомства со мной вы уклоняетесь, несмотря на неоценимую помощь, что оказали ваши воины моему отряду некоторое время назад. И посему, прежде всего, почитаю своим долгом поблагодарить вас и ваших соратников.

Однако обстоятельства, что сложились в Ирин-Тауре, вынуждают меня настаивать на личном знакомстве. Я знаю, вы бдительно оберегаете свое уединение, что уже принесло многие беды преданным вам людям. Но полагаю, у вас есть на то веские основания, которые я готов уважать.

Мне не нужны никакие ваши тайны, и о моей встрече с вами не узнает ни одна живая душа, если для вас это важно. Но во имя земли, взрастившей вас и ваших предков, во имя людей, не причинивших вам зла, я призываю вас отложить на время знамена вашего противостояния князю. Сюзерены не вечны, уйдет и князь, а земля останется, и сейчас ее дальнейшая судьба лежит на зыбкой чаше весов. Вашего самолюбия достаточно, чтоб перевесила та или иная сторона. Я клянусь, что не стану принуждать вас к союзничеству, или иным образом пытаться повлиять на вас. Я хочу лишь узнать, что известно вам о чудовищных существах, в которых обращаются жертвы Волчьего безумия, об их судьбе, укрытиях, о любых известных вам подробностях. Не стану пространно объясняться, вы осведомлены о творящемся в лесах хаосе намного лучше меня. И, судя по вашим действиям, вы не чужды желания остановить этот набирающий скорость снежный ком.