Дикая охота. Колесо (СИ) - "Aelah" - Страница 19

Мы все приходим в этот мир такими, как он: искристыми и солнечными. Древние духи – это не те, кто прожил век словно день. Это – те, кто явились в мир на изломе.

Мара видела молодых духов, резвящихся в лучах луны, а за ними, на темном небосклоне – призрачное звездное колесо с сияющими спицами, которые медленно гасли по одной. Когда последняя спица померкла, среди всех звезд сияла ярче одна единственная – льдисто-синяя, холодная и колючая, с черным сердцем, упрятанным в пронзительный нездешний свет. Тихий туман медленно уходил в землю, укрывающуюся снежным одеялом. Колесо должно было зажечься, Мара знала это… Но небо оставалось темным. Черная бездна, лишенная даже благостной пустоты – и лишь затем первый, несмелый проблеск. Излом – время остановки. Спицы медленно загорались, одна за другой, туман поднимался от земли. Духи вернулись – и в их глазах теперь плескалась древность, тяжелое знание, которое не могли понять пришедшие вместе с ними молодые духи, не ведающие той бездны. Те продолжали играть, как дети, а первые духи глядели на небо и ждали, когда колесо вновь остановится. Они не сомневались, что так произойдет. И когда темная звезда снова взойдет, они должны были любой ценой довести колесо до точки, откуда оно пойдет на следующий оборот. Если спицы погаснут раньше, хоть на одну секунду раньше – темнота разрушит все, до чего только дотянется.

Впервые колесо замерло тысячу лет назад, когда почти все фаралла ушли к Бессмертному, доворачивая его всеми силами. В Ночь Сна мы возвращались к Бессмертному и молили его о том, чтоб он направил рукой своей того, кто смог бы вновь зажечь колесо.

Печаль, стылая печаль холодной осенней ночи, звенящая в прощальной песне духов. Они уходили в свою вечность, мечтая о том, чтоб мир не замер. Мара кожей ощущала ту горечь, пропитавшую даже воздух, даже землю…

Тогда пришла Она, несшая в своих ладонях только темноту и холод. Темнота повиновалась ей, была в ее руках оружием. Она сеяла ее, как смертные засевают поля. Зима тогда тянулась дольше положенного срока на несколько лун, и за эти луны погибло столько смертных и столько детей самого Бессмертного, что печаль наша до сих пор живет в нас.

Вновь пронзительно-синие глаза под белыми ресницами и искривленный изгиб бледных губ.

Против Нее вышел человек, дитя Бессмертного, несущий в своем сердце его вечную пустоту. Он шел туда, откуда темнота расползалась по всему краю, в сторону Призрачного моря. А навстречу ему шла Дикая Охота.

Мару передернуло. Скрежет цепей – или визгливый хохот? – зазвенел в голове. Серая ладонь с длинными, словно покрытыми струпьями и гниющими ранами, пальцами прикоснулась к дереву – и его кора тут же почернела, а ветви болезненно задрожали. И таких ладоней было много, слишком много… Маленькая рыбацкая деревенька, заметенная снегами… Длинные тени, рыскающие по улицам и чутко прислушивающиеся: не раздастся ли где детский плач?.. Черный виток, проникающий в узкую щель меж бревнами и медленно ползущий по стене к колыбельке… Белые глаза, светящиеся во мгле… Мертвая тишь на пустынных улицах и волна темноты, живой и страшной, уходящая вглубь черного леса.

Он шел один против диких духов и их госпожи, и все, что было у него – любовь и пустота.

Свеча во тьме, крохотный отблеск живого тепла. Ведьма ощущала этот свет как единственное спасение, последний щит, оплот, в котором все еще был покой. И она точно знала: тогда, находясь в Бессмертном, духи, еще не потерявшие себя в пустоте, чувствовали того человека точно так же. Он был их Свечой.

Они встретились в низине меж гор Караласса. Он видел за ее спиной потухшее колесо – и в тот миг, когда Ее гончие набросились на него, он распахнул себя, и вся пустота, сокрытая в нем, вся любовь к подлунному миру – все устремилось к звездным спицам. И они загорелись. Тьма рассыпалась пылью, а Синеокая возвратилась в бездну, откуда явилась. Мы проснулись.

Ведьма не могла унять дрожь, колотящую все тело. Она видела, как свеча полыхнула ярче солнца, и ее сияние смело скверну с уставшей земли. Первая спица колеса зажглась, и ледяная звезда померкла, став обыкновенной застывшей синей искоркой.

- Что стало с человеком? – вопрос сам сорвался с губ, не успев оформиться в образ. Юный хелед прижался к руке Мары сильнее, и ведьма ощутила покой, идущий от него. Дух ощущал ее волнение и пытался помочь ей.

Он соединился с Бессмертным.

Верно. Все верно. Мара прикрыла глаза, тихо и светло улыбаясь.

И вернулся в облике духа в Гарварну.

Ведьма замерла.

- Он стал одним из вас?

Он был ребенком Бессмертного – потому смог возвратиться. Тот, в ком пустота поет, не может пропасть. Ты должна знать это. Погляди на водопад, дочь Бессмертного.

Мара послушно подняла голову. На широком плато, откуда срывался нижний водопад, сидели хеледы, слушающие рассказ духа. Ведьма встретилась глазами с одним, искрящимся ослепительной белизной и внимательно глядящим на нее. Сердце пропустило удар. Свеча. Женщина, не отводя взгляда, поклонилась ему. Хелед не шелохнулся, но Мара ощутила его ответ. Свет и покой.

После того тьма долго таилась. Синеокая по крупицам собирала ее, наполняла ею свое черное сердце – пока не накопила достаточно сил для того, чтоб вновь остановить колесо. Но на этот раз она пришла не одна – с нею явилась Владычица Ветра. Вдвоем они направляли своих гончих, и те неслись быстрее ветра, лишая жизни все на своем пути.

Мара видела их. Две тонкие фигуры в сердце сумасшедшего вихря, вокруг которых вился черный дым. Белая ледяная ладонь, болезненно сжимающая сухую костлявую руку.

Колесо замерло на долгих два года. Синеокая вместе с Владычицей гнали диких через Лойнарскую гряду, далеко на север, и не случалось большей беды с самого рождения мира. До сих пор там, где прошли они, нет жизни – лишь заснеженная пустошь и мертвые скалы. Забытые города, в руинах которых лишь ветер да призраки гуляют… Тогда Бессмертный долго искал того, кто сумел бы повернуть колесо – и едва нашел. Но тот был так силен, что уничтожил Владычицу Ветра, а Синеокую погрузил в сон на века.

Смертные все забывают, как только раны земли затягиваются. Они обращают правду легендами и сказками, бают их детям и не ведают того, что чувствуем мы, всякий раз отправляясь в сон к Бессмертному. Они даже не почувствовали, когда колесо замерло вновь, пятьдесят человеческих лет назад.

Мара уже знала, что дух поведает дальше. На этот раз Королева Зимы – или Синеокая, как звал ее дух, - привела с собой Белую Смерть. И теперь гончими Дикой Охоты стали немерты… Селяне думали, что из лесов к их жилищам стягиваются волчьи стаи, но теперь ведьма поняла: все было гораздо страшнее. По городам и деревням рыскали дикие темные духи, несшие смерть и холод.

Смертная женщина чувствовала, как семя зла прорастало, крепло, как замерзало колесо… Она сама пришла, сама бросила вызов Синеокой и ее невесте. И хоть сил у нее было не так уж много, она смогла повернуть колесо.

Свет и покой, поселившийся в сердце, не желал уходить. Мара тихо спросила, уже зная ответ.

- Кто она?

Та, что дала тебе жизнь.

- Кем она возвратилась? Где ныне?

Она не возвратилась. Она выбрала покой Бессмертного – ей хотелось соединиться с ним.

Ну конечно, этого вполне можно было ожидать. Виске всегда было интересно, что находится за порогом Бессмертного.

Ты осознаешь то, что должна сделать?

Мара не осознавала – до конца. Ведьма сидела напротив древнего духа, глядела на него, а внутри разливалась странная, доселе неведомая пустота, которая была гораздо древнее той, что вечно жила в ней. Она чувствовала себя крохотной и беспомощной, не знала, как встать на ноги и сделать первый шаг. Не знала, как повернуть колесо. Лишь одно было известно ей: она должна. Не потому, что так повелел ее бог. Не для того, чтобы высвободить наконец духа из тела и позволить ему оставить тело, слившись с Бессмертным в сути своей. Она должна была просто потому, что иначе мир никогда больше не ощутит живого света, покоя и тепла…