Отдать всего себя. Моя автобиография - Дрогба Дидье - Страница 2

Теперь же расставание сопровождалось совсем иными чувствами. Я знал, что вернусь. Это не было завершением пути ни для меня, ни для клуба. За несколько дней до этого клуб дал слово, что я смогу вернуться после завершения своей игровой карьеры. Этого хотели и клуб, и я. Я знал, что меня ожидало впереди, и это было моей привилегией.

В раздевалке ко мне подошел Жозе. Почти все уже ушли. Мы прекрасно понимали друг друга, между нами были замечательные отношения. Поскольку мы оба – эмоциональные натуры, нам не требовалось много слов. Он просто крепко меня обнял, широко улыбнулся и оставил меня со словами: «Ступай. И возвращайся». Вот так, предельно просто.

До пяти лет я вел беззаботную жизнь. Наш дом всегда был полон смеха, людей, радостной суеты. Мы жили в Абиджане, самом большом городе Кот-д’Ивуара, расположенном на южном побережье страны. Наша семья не относилась к числу зажиточных, но никто из нас, детей, не испытывал в чем-либо острой нужды. Отец же наш, Альберт, вырос в нищете, и детство у него было тяжелым: он потерял своего отца, кормильца семьи, когда был еще совсем маленьким мальчиком. Стремясь всему научиться самостоятельно и преуспеть в жизни, мой отец сделал хорошую карьеру банковского служащего. Он работал в крупном местном банке, BICICI, в деловом центре Абиджана. Это позволяло ему вполне обеспечивать собственную мать. К моменту моего рождения, 11 марта 1978 года, отец благодаря усердному труду и настойчивости смог даже построить дом для своей семьи.

Сразу же после смерти своего отца мой папа стал главой семьи. В его помощи нуждались не только его собственная мать, жена и дети (я среди них был самым старшим), но и две его младшие сестры и их семьи. Ситуация, когда глава семьи отвечает за всех ее членов, типична для африканской страны, поэтому мои две тети жили в нашем доме вместе со своими мужьями и детьми. В результате я вырос в окружении кузенов и кузин, тетушек и дядюшек, и это было замечательно, поскольку в такой обстановке никто не мог быть эгоистом. Это присуще нашей культуре: мы делимся всем, что у нас есть, будь это еда, какие-либо вещи или же дом. Мы, например, никогда не садились за стол, не подумав прежде: «Кого еще нет? Кто еще не ел?» – и мы звали отсутствовавших, чтобы они смогли разделить с нами трапезу. Заботиться о других, особенно тех, кому повезло меньше, чем нам, было нормально и естественно. Такое отношение отец прививал мне с ранних лет, и это существенно повлияло на мою жизнь.

Возле дома был просторный двор, где мы ели, а дети играли. Другие дома тоже имели выход к этому двору, поэтому у нас было чувство причастности к жизни окружающих. Каждый знал своих соседей и уважал их. Жизнь в огромной семье, в общине – вот то, что наиболее ярко отложилось в моей памяти в первые пять лет. Кроме того, мне запомнились ежегодные приезды моего дяди, Мишеля Гоба, младшего брата отца. Мишель жил во Франции, был профессиональным футболистом. То, что он проживал во Франции, делало его в моих глазах и в глазах всей семьи кем-то сродни божеству. Он приезжал из далекой страны, о которой я мечтал, с кучей подарков, и я больше всех радовался футболкам известных команд. Я, например, был необычайно счастлив, когда из его багажа появилась небольшая сувенирная футболка сборной Аргентины. Дяде удалось получить ее после Чемпионата мира 1982 года в Испании, и она мне так понравилась, что я по сей день храню ее.

Мишель рассказывал нам о жизни во Франции, делился историями из своей футбольной карьеры. Я слушал его, затаив дыхание. Хотя я не все мог уяснить из его рассказов о жизни, зато вполне определенно понимал, что он имел в виду, когда разговор заходил о футболе. Даже когда я был совсем маленьким, я практически постоянно играл в футбол. В доме хватало игрушек, но, по правде говоря, мне хотелось только гонять мяч. Дядя приезжал вместе с женой, Фредерикой. Она была из Бретани, и я получал удовольствие от ее приездов. У них еще не было собственных детей, поэтому она готова была играть со мной часами. Думаю, я ей нравился, и это было взаимно. Во время одного из их приездов, когда я понял, что они уже собираются в обратную дорогу, я начал умолять поехать вместе с ними. В конце концов дядя предложил родителям взять меня с собой во Францию. «Я буду относиться к нему, как к сыну», – заверил он их.

На тот момент у моих родителей было два ребенка: я и моя сестра, Даниэль, совсем еще младенец. Моя мама, Клотильда, заканчивала обучение и намеревалась, как и отец, устроиться в банк. Родители понимали, что отправить меня во Францию с Мишелем и Фредерикой – означало дать мне шанс жить лучшей жизнью. Они осознавали, насколько тяжело было жить в Кот-д’Ивуаре даже тем, кто, как они, получил образование. Поэтому, как и многие африканские родители, они с радостью воспользовались возможностью отправить своего ребенка в Европу к родственникам, хотя мой отъезд причинил им боль. Они приняли ситуацию как должное (такая практика широко распространена в африканских странах), поскольку понимали, как много я смогу извлечь из этого переезда: получить образование и расти в заботливом окружении любящих меня дяди и тети.

Мысли об отъезде приятно волновали меня до того момента, пока не настало его время. Спустя несколько недель меня провожали в аэропорт, и я вдруг понял, что на самом деле расстаюсь с мамой. Я не имел ни малейшего понятия, куда в действительности еду и когда вновь увижу ее и свою семью. Реальность неожиданно обрушилась на меня, и я сел в машину крайне расстроенный, всей душой желая, чтобы момент прощания с мамой никогда не настал. Эта поездка была очень тяжелой.

Будучи первым ребенком и сыном, я был очень близок с матерью, весьма мягким и необычайно приятным человеком. В раннем детстве она называла меня «Тито» – в честь югославского лидера, которым восхищалась. Порой она вела себя со мной, как со своим младшим товарищем. Для нее помахать мне рукой на прощание перед моим отъездом в неизвестность было крайне трудно. Что же касается меня, то я запомнил только собственные всхлипывания, когда папа, мама и сидевшая у нее на руках Даниэль остались позади. Я летел во Францию один, сжимая для успокоения свое любимое шерстяное кашне. Полет занял около шести часов, и почти все это время я без остановки плакал. Стюардесса, которой поручили присматривать за мной, время от времени интересовалась, как я себя чувствую, хотя ответ был очевиден. Путешествие казалось изнурительным и бесконечным, и, хотя мне удалось немного подремать, я вздохнул с облегчением, когда самолет сел в Бордо и меня наконец-то встретили дядя и тетя.

Когда я теперь оглядываюсь назад, то понимаю, что этот опыт, несомненно, серьезно повлиял на меня, пусть все в конечном итоге и закончилось благополучно. Переезд из родных мест, пусть и с твоего согласия, всегда оставляет след на твоем характере. Когда пятилетний мальчик покидает тех, кого он знает: маму, папу, семью, дом, – такое не может пройти для него бесследно.

Я был выкорчеван с родных мест, но никогда не забывал о своих корнях и долгое время ощущал в них острую необходимость. Как бы ни был я любим дядей и тетей во Франции, меня, как и многих людей, вынужденных начинать жизнь заново на новом месте, несомненно, поглощало чувство утраты постоянства и стабильности. Учитывая развитие событий в моей жизни в последующие десять лет, этот опыт пошел мне на пользу, помог стать тем, кто я есть сегодня: человеком, всегда желающим быть любимым, принадлежать людям и создавать вокруг себя семейную обстановку.

Первый дом моих новых «родителей» находился в Бресте. Тетя и дядя проживали в хорошей части города, но сказать, что после Абиджана я ощутил культурный шок, – значит не сказать ничего. Все вокруг было намного более серым – и при этом более спокойным! Кроме того, я оказался единственным чернокожим ребенком в классе, поэтому выделялся уже с первого дня. Но, по крайней мере, я говорил по-французски, поскольку это был мой родной язык, и мне не нужно было учить его. Тем не менее все остальное было для меня в новинку. Мне нужно было заводить новых друзей, есть непривычную еду и в целом в сжатые сроки адаптироваться к новому окружению.