Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 330

Ощутив на себе взгляд, Эстелла подняла ресницы. Встретилась глазами с Данте, чёрными, без зрачков, глубокими как омуты. Вспомнила портрет прадедушки. Как похож-то! А вид и правда странный, какой-то дикий, но такой любимый... Так хочется прижаться к его груди! Но Эстелла заметила и то, что лицо Данте изменилось, когда он её увидел: досада, тоска, боль, страсть, восхищение и... любовь — море чувств мелькнуло в его очах.

Кольцо обожгло Эстелле палец. И она поняла, что простит ему всё, даже поцелуи с Мисолиной. И никуда она отсюда не уйдёт без него. Не уйдёт и всё.

Лаская друг друга взглядами, Данте и Эстелла напрочь забыли, что находятся в борделе, что кругом люди, а на полу лежит окровавленное тело Лус, которую убил Клементе. Эстелла уже не слышала, как позади неё рыдает Сантана, мечтая лишь обо одном — оказаться в объятиях Данте. А весь мир пусть катится в ад!

====== Глава 45. В огне ======

Пока Данте и Эстелла созерцали друг друга, явились жандармы. Осмотрев труп, они арестовали Клементе и принялись за допрос. Всем, кто находился в «Фламинго» пришлось не только дать показания, но и подписать бумаги, где они обязывались явиться в жандармерию, а потом и в суд, как свидетели. Выяснив, что ни Эстелла, ни Сантана убийства не видели, жандармы их отпустили. Сантана уговаривала Эстеллу выйти на улицу, чтобы ехать с Клементе в жандармерию, но Эстелла упёрлась и ни в какую — без Данте она не уйдёт и точка. Судьба Клема мало её волновала — она так и не простила ему смерти Пии.

От Данте Эстелла ожидала, что он за брата вступится, но его хладнокровие изумило её. И бровью не поведя, Данте рассказал жандармам обо всём, что произошло. После того, как Сантана, застукав Клема в объятиях Лус, выставила ему ультиматум: выбрать между ними, Клементе заявил, что любит Лус, и потребовал, чтобы Сантана от него отвязалась. Та ушла обиженной, а в стельку пьяная Лус стала над Клементе подтрунивать, заявляя, что он напрасно прогнал Сантану: девушка в него влюблена, а она, Лус, нет, потому что она презирает тупых и слабохарактерных мужчин.

— Да я предпочту тебе любого первого встречного, — вопила она, опустошая бокал за бокалом. — Ты — жалкий слюнтяй! Ненавижу таких, как ты. Я сто раз тебе говорила, что я тебя не люблю. Так что отвали от меня, достал!

Лус повисла на одном из клиентов, и тогда взбешённый Клем, схватив со стола нож, пырнул её в грудь.

С каждым словом Данте Эстелла ему поражалась всё больше. Он смаковал подробности, будто рассказывал не о Клементе, своём друге, брате, а о ненавистном человеке.

— Клементе — убийца, он убил Лус. Хоть она проститутка, но она живой человек. Он должен понести за это наказание, — Данте обвёл округу злобным взглядом. Зыркнув на красного как томат Гаспара, ухмыльнулся ему в лицо. — Убийце место в тюрьме. А ещё лучше на виселице, — закончил он.

Эстелла знала, что порой Данте бывает злым, грубым и жестоким, но не до такой же степени. Его, казалось, забавлял ужас, написанный на лице Гаспара и Клема. Неужто он и вправду помешался? Надо забрать его с собой, отвести к дяде Ламберто, но Эстелла не знала, как это сделать. Если она подойдёт и скажет Данте прямо, он посмеётся над ней. Как же быть?

Она оглянулась и увидела, что Сантаны уже и след простыл. Эстелла и не заметила, когда та смылась. Наверное, побежала к Клему. Меж тем, жандармы, отпустив свидетелей, покинули «Фламинго».

Бордель гудел как растревоженный улей, обсуждая происшествие. Донья Нэла, заставив Коко, Томасу, Маргариту и ещё пару девочек отчищать ковёр от крови, всех клиентов попросила на выход. Мисолины так и не было видно, и Эстелла решила, что та отсиживается где-то в верхних комнатах. Данте же она поймала в холле.

— Данте! Данте, подожди!

Он яростно сверкнул глазами, как лезвием ножа разрезая воздух, но остановился.

— Опять ты, маркиза? Я ж тебе сказал: между нами всё кончено. Хватит меня преследовать!

— Дело не в этом, — промямлила Эстелла. Хоть на щеках её и блестели слёзы обиды, она не сдавалась. — Я пришла сюда не просто так, Данте. Мне было очень больно увидеть, как ты целуешься моей сестрой, но я знаю, что она ещё та мерзавка. А ты, Данте, ты должен пойти со мной.

— Пойти с тобой? Куда же? — сощурился он.

— Ко мне домой, точнее, в дом моей семьи. Чтобы увидеть твоего отца.

— Что?

— Данте, ну помнишь, мы с Кларисой тебе рассказывали о твоих родителях, о том, кто они? Дядя Ламберто, который мне вроде дядя, а вроде и нет, ты с ним знаком. Он твой настоящий отец. Я ему всё рассказала. За эти дни столько всего случилось... Данте, пойдём со мной. Пожалуйста, не упрямься. Идём, — видя, что он не убегает и настроен не слишком агрессивно, Эстелла подошла ближе. Взяла его за руки — они были ледяные. — Данте, пожалуйста, послушай меня, я желаю тебе счастья, я хочу, чтобы ты занял место, которое твоё по праву. Слышишь меня, Данте? Услышь меня, пожалуйста...

Голосок её звучал так нежно, отдаваясь в мозгу у Данте, как звон бубенцов, что вешают на лошадей в праздничной упряжке. Он одурманивал, гипнотизировал, сводил с ума. Как он любит её голосок, её личико, её всю, такую изящную, милую, родную. Эстелла. Вот бы он мог быть с ней всегда. Но это невозможно. Он же сам понимает, что когда она рядом, он превращается в дурака, становится нерешительным, глупым маленьким мальчиком. Но он чёрный маг, и сердце его облачено в траурный бархат ненависти. Он не может, не должен любить. Салазар никого не любит. Кроме этой женщины. Наваждение какое-то...

Мягкая ручка Эстеллы коснулась его щеки, и Данте прикрыл глаза, млея от удовольствия. А грудь разрывала тупая боль — Эстелла любит не его, она любит Данте, того мальчика, которого повстречала давным-давно. Салазара она не любит. Ей кажется, что это один человек. Она не понимает, что они разные, как змея и птица.

У Эстеллы сердечко уходило в пятки от страха и радости: не убегает, поддаётся. Значит, что-то соображает. Всё будет хорошо, она его вылечит. И Эстелла упрямо потянула Данте за запястья.

— Пойдём со мной, пойдём. Я не желаю тебе ничего плохого, наоборот. Ты же всегда мне верил, Данте. Так поверь и сейчас.

Проведя рукой по его волосам, она взъерошила ему гриву на затылке, и Данте больше не владел собой — пошёл за Эстеллой, смутно думая, что эта хрупкая девушка — единственный человек в мире, способный разбить на кусочки его мерзкий характер, его злость, ненависть, всё, всё, что копилось годами. Одним движением маленькой ручки она превращает его в безвольного быка, которого ведут на бойню.

Спустя сорок минут они уже входили в двери особняка на Бульваре Конституции. В холле были выставлены чемоданы и баулы, а всё семейство сгрудилось в гостиной вокруг Ламберто, который о чём-то рассказывал. Тут были Лусиано, Берта, сеньор Альдо, Либертад, Урсула и даже нашедшаяся Роксана, что, сидя на диване, глядела на всех исподлобья. «Прямо все в сборе, — мрачно подумала Эстелла. — Для полного счастья не хватает Мисолины и Маурисио с его мерзкой сестрицей».

Когда Данте и Эстелла вошли, вся толпа обернулась. Семь пар глаз уставились на них, кто с удивлением, кто с яростью.

При виде Данте-Салазара, разодетого в шёлк и бархат, Берта перекрестилась.

— Опять он? — воскликнула она в сердцах. — Чего это чудище тут делает? Он же убийца и опасен для общества!

— Данте не убийца, — глухо ответила Эстелла, испытывая неконтролируемое желание в бабушку плюнуть. — Данте — член нашей, вернее, вашей семьи. Я же в вашу семью теперь не вхожу, — Эстелла скривила рот, будто проглотила перец чили. — Данте — сын дяди Ламберто.

Наступила гнетущая тишина. Данте-Салазар с нескрываемым удовольствием разглядывал опупевшие лица. В нём загорелось тщеславие. Он аристократ по праву рождения, он должен жить в роскоши, носить красивые вещи, а не гонять овец да лошадей. Наконец-то справедливость восторжествует! В фантастических очах его, сейчас чёрных, как ночное небо, сверкнуло превосходство. Берта разевала рот, словно рыба, которую вытащили из реки. Над головой её Данте увидел нимб — большой булыжник, из тех, что не годятся для выкладки мостовой, но ими удобно кого-нибудь стукнуть. Видимо, ей очень хочется швырнуть такой камушек в Данте. Но ещё больше, чем лицо Берты, Данте порадовала физиономия Роксаны. Та, трясясь от ярости, вжималась в диван, а над головой её горело пламя, много пламени. Целый пожар!