Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 274

— Да! Да! Клариса, я нашла Данте! — выпалила Эстелла.

— Вот как? Где же?

— Он превратился в лиса. Я подобрала его на дороге, — объяснила Эстелла, сдерживая волнение. Но голос её дрожал — так она хотела вернуть Данте, буквально до скрежета в зубах. — Он прибился ко мне, и я его забрала. Он всё это время был здесь, в этом доме, в моей комнате, спал со мной в кровати. А позавчера он обернулся в Данте.

— Что ж, это отличная новость! И это многое объясняет, — кошка уложила хвост вокруг себя кольцом. — Видимо, Данте сбежал из Жёлтого дома, обернувшись в лиса. И всё это время находился в его шкуре. А поисковые артефакты не действуют на животных, только на людей, поэтому я не могла его найти. Эстелла, скажи, когда он обернулся в человека, ты с ним говорила? В каком состоянии он был?

— Сначала он был невменяем, он меня не узнавал и думал, что он лис, — вздрогнула Эстелла, вспомнив глаза Данте и его беспомощность. — Но он пришёл в себя, и мы были вместе, мы помирились. А когда я проснулась, Данте уже не было. И он забрал свой перстень.

Кошка фыркнула, поведя ушами. И глубоко о чём-то задумалась.

— Я именно поэтому тебя и позвала, Клариса, — продолжила Эстелла. — Данте ушёл от меня, я не видела когда и не знаю куда. Но он сейчас человек и был в своём уме. Его надо найти. Мы с ним толком не поговорили, а я хотела рассказать ему всё-всё-всё, в том числе и про его родителей.

— Хорошо, я попробую что-то сделать, — согласно кивнула кошка. — Как только у меня будут новости, я к тебе приду. Но меня насторожил твой рассказ. Думаю, Данте нездоров, и это его якобы вменяемое состояние, оно временное. Мне надо бы его увидеть лично и понаблюдать за ним. В общем, я свяжусь с тобой, Эстелла, — кошку окутал серебряный дымок, и она исчезла.

Данте шатался по улицам, не зная куда податься. В душе царили мрак и пустота. Он понимал, что был прав, уйдя от Эстеллы. Он чёрный маг, он не должен любить, страдать переживать, он должен только мстить всем, кто причинил ему зло. Эти мысли прочно засели у Данте в голове. Надо всем отомстить и точка, а любовь к Эстелле делает его слабым, лишая силы воли, разума, даже той ненависти, что необходима ему, дабы покарать обидчиков. Но Эстелла будто впиталась в его кожу. Что он наделал? Зачем с ней переспал? Своими же руками вырвал себе сердце, обострив былые чувства. Опять из него лезет тот, другой Данте, которого он выдавливает из себя уже третий год. Глупый, брошенный всеми мальчик, что сам себя отправил в ад, по доброй воле, спасая от тюрьмы предательницу и лгунью. Нет, нет, он не должен о ней думать! Хватит быть жертвой! Тот Данте умер, его больше нет.

Данте очнулся посреди улицы Святой Мерседес, когда его чуть не сшибла повозка, гружёная трупами. Умерших уже не накрывали, а просто сваливали в кучу друг на друга и так и перевозили. Вонь от них была чудовищная, поэтому всюду теперь жгли костры — едкий дым от них должен был обеззараживать воздух. На этих же кострах сжигали одежду, мебель и иные вещи, которые могли контактировать с больными.

Жара была невыносимая — дождь словно забыл о городе, обходя его стороной вот уже тридцать три дня подряд. Земля и растения умирали от жажды, а примешивающийся к засухе смрад превратил Ферре де Кастильо в адский котёл.

Данте в этой атмосфере всеобщего ужаса чувствовал себя прекрасно — когда им управляла личина Салазара, он испытывал садистское наслаждение при виде чужих страданий. Пусть, пусть всем тоже будет плохо! Пусть весь город сдохнет!

Он остановился, любуясь труповозками, от которых шарахались другие люди, и представляя на месте умерших всех, кто когда-либо причинил ему боль. Но мало-помалу ненависть сменилась тревогой. Нет, не из-за чумы. Чумы он не боялся. Это было что-то иное, непонятное, неопределённое. Словно хищная рысь царапала когтями его грудь. Мерзкое чувство.

Чтобы отвлечься, Данте окинул взглядом местность и у дороги увидел пожухлый розовый куст. Сердце его вдруг сжалось, и он вздумал этот куст полить. Конечно, все кусты от засухи он спасти не сможет, но на этом росли розы. Когда-то огненно-красные, теперь они были бледно-коричневатые, бутоны их поникли, а листья скукожились.

Данте приблизился к измученному кусту.

— Бедняжка, — тихо сказал он растению, кончиками пальцев гладя увядшие цветы.

Юноша закрыл глаза и, направив ладонь на куст, подумал о воде. И тут же почувствовал вибрацию в пальцах и услышал всплеск. Распахнул глаза. Когти его излучали нежно-зелёное свечение, а из ладони хлынула струя воды. Данте, приблизив руку к кусту, долго поливал его. И — о, чудо! — листочки развернулись, а бутоны распустились на глазах. В упор глядя на оживший куст, Данте и сам не мог объяснить своих чувств: злость, досада, ненависть отступили. Чёрные глаза посветлели, приобретя оттенок синих опалов. Данте захотелось обнять куст, но он не решился и отвернулся.

Взгляд его опять упал на повозки, снующие туда-сюда, на перепуганные лица людей. Над головами каждого прохожего светились мысли. В эту пору они у всех были идентичны: страх, страх, страх. Скелеты и черепа, больничные койки, госпиталь, трупы, черви. Всё одно и то же — любой человек боялся умереть от чумы.

Но Данте не только видел мысли, но и смог бы сказать, кто из этих людей уже обречён, а кто ещё нет. Вот над этим высоким мужчиной с бородой череп с червями, выползающими из глазниц, значит, он уже болен или скоро заболеет. А этот плюгавый, с кудрявой огненной шевелюрой, выживет, но потеряет всю семью. А вот у этой худенькой девушки в чепце уже кто-то умер. И эта толстая метиска умрёт, но не от чумы — упадёт в яму. А вот над этим юношей в цилиндре висит чёрный гроб и написана дата его смерти: 5 апреля 1801 года.

У Данте аж голова закружилась — в неё потоком хлынули чужие мысли, страхи, чужое будущее. Перстень на пальце сиял зловеще, и изумруд вращался в оправе.

Обхватив голову руками, Данте побежал вперёд. Бежал и бежал, не разбирая дороги. Аллея де Айяс сменилась улицей, спускающейся отвесно вниз и носящей имя Лос Перрос. Здесь не было ни одного фонаря. В покосившихся постройках отсутствовали окна, а в некоторых и двери.

Завернув за угол, Данте миновал ещё с десяток домов. На тротуаре сидел старик в лохмотьях; во дворе горланил пьянчуга; из окон были слышны нецензурная брань и звон разбивающейся посуды. Над домами Данте увидел сапог, кирки и изображение полыхающего горна. Ага, сапожник, каменщики и кузнец. Видимо, это какой-то ремесленный квартал. Здесь Данте был впервые и место это вызывало в душе его неприятное чувство.

Проскочив ещё один закоулок, Данте вышел к дому, явно заброшенному. На стенах его облупилась штукатурка, грязные окна были заколочены досками. За домом начинался пустырь. Данте хотел было повернуть назад, понимая — он забрёл не туда. Но вдруг он услышал собачий лай. Точнее визг. Где-то вдали множество собак выло и скулило на разные голоса. Сердце Данте забилось быстро-быстро. И в мозгу включился свет — больная любовь к животным жила в нём с детства. И теперь он каким-то седьмым чувством почуял: надо туда идти.

Его не смутил лай, он не побоялся, что собаки в большом количестве могут быть опасны. Завернув за мрачный дом, Данте пошёл на лай по пустырю, где вдалеке светились огни. Он шёл, шёл, наконец, упёрся в железную решётку и так и обомлел.

Очень высокий и грузный мужчина с усами, одетый в залатанную одежду и сапоги, стоял по центру отгороженного поля. Вокруг него горели огни и располагались клетки с собаками всех пород, начиная от огромных волкодавов и слюнявых бульдогов и заканчивая крошечными пуделями и болонками. Животные пронзительно тявкали и подвывали, а Данте заметил ещё двух человек. Поочередно они выводили собак из клеток и привязывали их к невысокому столбику. Усатый, щурясь, целился в животных из карабина.

Живодёры!

Бах! Данте и опомнится не успел, как раздался выстрел, и огромный мастиф упал на землю, извиваясь в судорогах.

Бах! Бах! Бах! — мужчина стрелял до тех пор, пока собака не прекратила дёргаться. Двое других тут же отбросили труп в сторону и вывели следующую собаку — белого пуделя. Он жалобно скулил, упираясь и поджимая хвост.