Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 186

Последние горсти земли упали на могилу Хорхелины — их бросил Эстебан. Хоть он и старался не выглядеть весёлым вдовцом, Эстелла прочла в его глазах ликование. То же самое она видела и в глазах Либертад, когда встретила её у входа в дом. Ну наконец-то эти двое будут счастливы! Правда, вопрос о том, кто же сжалился над ними — судьба или чья-то рука, убравшая помеху в виде Хорхелины, пока оставался открытым.

====== Глава 5. Два носа в чужих делах ======

Хоть Маурисио пас Эстеллу даже на похоронах, чудом ей удалось от него отвязаться. Помогла ей в этом Амарилис, намеренно или случайно — неизвестно. Она отвлекла Маурисио, прямо на кладбище затеяв в ним спор по поводу незавидного положения женщин в мужском мире. И Эстелла под шумок смылась. Первой её мыслью было идти в «Маску», но, вспомнив слова дяди Ламберто, она одумалась. Даже если они с Данте убегут, Маурисио всё равно их найдёт. Да она и Данте может крепко подставить. Вдруг Маурисио вздумает с ним расквитаться? Нет, она не может подводить Данте под удар, но он должен знать, где она и что с ней.

Эстелла бегом добежала до особняка. Ей повезло — первой, кого она встретила, была Либертад. Горничная мела садовую дорожку метлой, скрученной из стеблей джута [1] и напевала песенку.

— Либертад! — окликнула её Эстелла.

— Ой, сеньорита, то есть сеньора Эстелла, это вы? А чего похороны уже того, закончились?

— Ну в общем да, но я пораньше оттуда сбежала. У меня к тебе дело, Либертад. Ты можешь отнести письмо одному человеку?

— Какому человеку? — Либертад подбоченилась, опершись рукой о метлу.

— Ну... ты его знаешь, — понизила голос Эстелла. — Это Данте.

— Как Данте? — глаза Либертад расширились, став размером со сливы. — Что, тот самый? Он же помер!

— Нет, не умер. Он жив, понимаешь?

— Нет, не понимаю. Его ж расстреляли на площади.

— Его только ранили, он остался жив, — с улыбкой сообщила Эстелла.

Либертад перекрестилась.

— Обалдеть! Вот это да! Это ж верный знак.

— Какой знак?

— Ну, знак того, что он не виноват. Говорят, когда человек выживает при казни, то невиновный он и ходит под Господом. Ну как бы Господь его охраняет, или он святой.

— Для меня Данте и вправду святой, — не стала спорить Эстелла. — Так ты можешь отнести ему весточку? Дело в том, что Маурисио силком меня увёз. Данте не знает, где я и что со мной.

— Ну, — Либертад почесала переносицу, — я б сходила, да не могу. Опосля этих похорон дел тьма. В доме кавардак, будто индейцы тута побывали, а скоро уж хозяева вернутся. Сеньора Роксана и так меня не жалует. К тому ж мадам Берта дома. Она ж на похороны-то не ходила, сказала, что у ней никто не помер, надела яркое платье и вовсю кокетничает с этим странным типом, там, в гостиной. Ежели я пойду куды-то, она начнёт меня спрашивать чего да как. А вы ж сами знаете, она вашего Данте недолюбливает, причём крепко так. Не надобно ей знать, что он живой, да и вообще, чем меньше народу это знает, тем лучше.

— Так что же делать? — расстроилась Эстелла. — Я должна обязательно сообщить Данте что со мной. Он, наверное, места себе не находит. Ой, я его знаю, он такой мнительный! Теперь напридумывал себе всякого.

— Можно Дуду отправить. Он в дом через парадную не ходит, на заднем дворе вон околачивается, никто и не увидит, как он уйдёт.

— Ммм... Либертад, тогда давай сделаем вот что, — решила Эстелла. — Я сейчас пойду в дом, напишу письмо Данте, а ты отыщи Дуду. Мы возьмём корзинку, положим письмо на дно, а сверху насыплем фруктов. Я так уже делала.

— Отличная идея! — одобрила Либертад.

Эстелла вбежала в парадную. Бабушка Берта, по-прежнему сидя в гостиной, точила лясы с сеньором Альдо Адорарти. Теперь на ней было ярко-розовое платье с рюшами.

Эстелла только плечами пожала. Бабушка, конечно, особа эксцентричная, но могла бы хоть денёк воздержаться от пёстрых нарядов. Всё же в доме траур. Но, похоже, Берту смерть Хорхелины нисколько не огорчала. Она была так поглощена беседой со своим ухажёром, что и не заметила внучку.

Эстелла поднялась по лестнице. Миновав коридор второго этажа, открыла дверь в свою бывшую спальню. Обстановка здесь ни на йоту не изменилась. Пустые шкаф и комод. Вещи, из которых Эстелла выросла, сложены в сундуки. Окна занавешены тёмно-лиловыми портьерами. Эстелла рывком сдёрнула их. Портьеры свалились ей на ноги. Апчхи! Эстелла едва не задохнулась, наглотавшись пыли, но зато в комнату сразу же проникло солнце.

На туалетном столике лежало зеркало с серебряной ручкой и крышкой, инкрустированными изумрудами. То самое. Волшебное. Она забыла его, когда убегала из дома. Эстелла повертела зеркальце в руках, но оно не подало признаков жизни. Тогда девушка сунула его в тряпичную чёрную сумочку, что была сбоку приколота к её юбке.

Открыв верхний ящик стола, Эстелла вынула пару листочков розовой бумаги, надушенных и слегка выцветших от времени, взяла перо и чернильницу и села писать письмо.

Зная характер Данте, Эстелла так старалась подобрать слова, что написание письма заняло у неё почти час. Когда девушка вновь спустилась вниз, Берты и сеньора Альдо Адорарти в гостиной уже и след простыл. Зато там была Либертад.

— Ну наконец-то, я уж думала вы там уснули, — затараторила служанка вполголоса.

— Нет, я писала письмо.

— Хорошо, тогда давайте его сюды.

— А где Дуду?

— Письмо отнесу я, — пояснила Либертад. — Нам с вами, считай, повезло. Ваша бабушка с этим её сеньором женихом чего-то затеяли.

— В каком смысле?

— Ну, они тут какое-то письмо, оказывается, сочиняли часа два, с тех пор как все ушли на похороны. И вот сейчас велели мне его отнести и сунуть под дверь получателю. Так что у меня есть причина выйти из дома. Давайте сюда письмо, я по дороге зайду к вашему Данте и отдам ему. Только скажите мне адрес.

— А он там же живёт, в «Маске». Гостиница «Маска», — сказала Эстелла.

— Он что полоумный? — всплеснула руками служанка.

— Почему?

— Да его ж там в два счёта отыщут!

— Кто? Данте ни от кого не прячется.

— Да кто угодно, хоть и ваш муженёк или жандармы. Или мамаша ваша, любой, кто узнает, что он жив. Вспомните, какой был скандал полгода назад. Весь город только и обсуждал, что вашего Данте, колдуном его величали да грозились сами повесить, ежели инквизиторы его отпустят. Он же ведь в церкви такое устроил! А церковь для народа — священное место. Дамочкам-то нашим ведь скучно. Побездельничай-ка целыми днями-то. Вот они и молятся да сочиняют всякие страшилки. Сейчас ежели выяснится, что Данте ваш жив-здоров, вы только представьте сколько воплей будет.

— Я думаю, Данте предпочтёт скорее сбежать, чем опять связываться с жандармами да с богомолками — грустно вздохнула Эстелла. — Либертад, только отдай письмо ему лично в руки, хорошо?

— Ну так ясно дело, — хмыкнула служанка. — Вы думаете, Либертад дура что ли и ничего не понимает в таких делах? Я ещё пока в здравом уме, чтоб передавать любовные письма через третьи лица.

— Спасибо, Либертад, только ты одна меня понимаешь, — Эстелла обняла горничную. — Кстати, я хотела спросить, а как у тебя с дядей Эстебаном? Надеюсь, теперь всё наладится?

— Я тоже на это надеюсь, — Либертад так покраснела, что это стало заметно даже сквозь её смуглую кожу. — Хотя жениться мы всё равно не смогём.

— Почему? Ах, ну да, траур. Ведь он теперь вдовец, а это минимум года два...

— Не из-за этого, — Либертад почесала лоб. — Ну сами подумайте, сеньора Эстелла. Я — цветная служанка, выхожу замуж за белого господина, это смешно.

— Не вижу ничего смешного, — возразила Эстелла. — Когда двое любят друг друга, предрассудки не имеют значения. Посмотри на нас с Данте.

— Вы оба хотя бы белые, — заупрямилась Либертад. — И вообще у Данте вашего такое лицо необычное. Я ж помню. Он запросто сойдёт за аристократа, ежели его принарядить да научить кой-чему. С таким не стыдно даже и при дворе у вице-короля появиться, а я... Ну вы взгляните на меня! Разве ж меня можно привести в приличное общество? Удел таких, как я, — быть любовницей. Тут уж ничего не поделаешь. Цвет кожи ценится выше титулов и даже денег. Некоторые плебеи богатеют на выращивании скота, другие покупают или выбивают себе титулы, но цвет кожи нельзя изменить никак и ничем, увы. Негры навсегда останутся неграми, а индейцы индейцами, хоть кол на голове теши.