Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 152

— Дурак ты. Народ-то силу имеет большую, хоть и не верит никто в это. Но коды народу много, он может и горы своротить. Знаешь чего бывает? Ежели толпа дружненько возмутится несправедливости, так могут и казнь сорвать, да палачей самих и повесют заместо преступника. Так, правда, редко бывает, с народными героями в основном-то, но всё ж таки. Мало ли.

Данте вдруг рассмеялся, прямо истерически захохотал, вообразив эту картину. Его, которого с детства унижали и долбили, вдруг толпа бросится защищать от палачей. Ага, как же, жди! Он смеялся, тычась носом в колени, и никак не мог остановиться. Конвоир, покрутив пальцем у виска, вышел. Данте тупо уставился на таз с водой. Наверное, тюремщик в чём-то прав. Сейчас он похож на чудище. Если уж всё равно умирать, так с высоко поднятой головой. Люди всегда смотрели на него, будто он грязь на мостовой. Сегодня он посмотрит на них так же. К двум часам дня явился конвой, состоявший из трёх человек. На руки и ноги Данте надели кандалы. Вытолкнули его из камеры. Шли долго, блуждая по узким коридорам и распугивая факелами крыс, пауков и летучих мышей. Внутри у Данте образовалась пустота. Был ли он спокоен? Нет. Волновался? Тоже нет. Он просто ждал конца этой истории, истории своей жизни. И это безразличное оцепенение сковывало его до тех пор, пока он не покинул башню. Стоял июнь. Обычно холодный месяц, в этом году был тёплым, как никогда. Лёгкий ветерок колыхал листья на деревьях, а сквозь кудрявые тучки улыбалось солнце. Данте чуть с ума не сошёл, когда увидел зелёную траву. На кустиках, выстроившихся стройными рядами у ограды, пели маленькие бурые птички — печники. Они заливались на разные голоса, весело перепрыгивая с ветки на ветку. Данте сжал зубы, ощутив как к глазам подступают слёзы. Два месяца он не видел света вообще. Не видел ничего, кроме четырёх каменных стен да тусклого огарка. День и ночь были неотделимы друг от друга. Сегодня он видит птичек в последний раз. Никогда больше он не поскачет на Алмазе по просторным пампасам, свободный как ветер, вдыхая полной грудью свежий воздух, запах листвы и цветов; и Янгус с пронзительным криком больше не пролетит над его головой, рисуя мёртвые петли в лазурных небесах. Данте и три конвоира, выйдя за каменные ворота, мигом угодили в толпу, состоящую из дам средних лет и старше. Едва несчастный узник появился в поле их зрения, женщины, размахивая крестами и иконами, ринулись к нему. И лишь бдительность стражников уберегла Данте от участи быть разорванным взбесившимися богомолками. Это были прихожанки церкви Святой Аны, главные поборницы морали и нравственности в городе. Возглавляла сборище Беренисе Дельгадо, супруга доктора Дельгадо и мать Диего, возмущённая тем, что после пожара церковь Святой Аны закрыли на ремонт. Хотя сгорела она не сильно — испортился алтарь и часть скамей наоса и обвалилось несколько балок на потолке. Но падре Антонио, воодушевлённый содействием Роксаны, лихо воспользовался ситуацией, чтобы настроить паству против Данте. Мессы в городе не служились уже два месяца, и падре с лёгкостью убедил прихожан, что Господь покарает за это весь город, а виноват Данте. И сегодня эти зазомбированные религиозным культом женщины уже четыре часа караулили бедного узника у ворот тюрьмы. — Безбожник! — Посланник Сатаны! — Гори в аду! — Поджёг нашу святую обитель! Теперь нам негде молиться! — Ничего, Господь он всё видит, сегодня ты за всё заплатишь, грязный еретик! Данте не вслушивался. Ему не привыкать к оскорблениям. Да пусть кричат что хотят. Ему уже всё равно. Конвоиры подвели юношу к деревянной телеге, на которой стояла большая железная клетка. — Залезай, — велел один из стражников, открыв дверцу клетки. Данте не шелохнулся. — Я... я... не хочу. Вы думаете я убегу? Я не убегу. Не надо меня в клетку, — пробормотал он. Конвоиры прыснули со смеху.

— Залезай говорю, — сказал тюремщик, напоминающий индюка. — Так положено. Всех еретиков и колдунов перевозят в клетках. Оберегают нормальных людей от вас.

Данте грубо затолкнули внутрь. Надев на голову мешок, пристегнули цепями к прутьям клетки. Конвоир закрыл дверцу на замок. Больше Данте не видел ничего. Он вжался в решётку, чувствуя, как подпрыгивает телега при движении, слышал вопли зевак, сгрудившихся вдоль улиц: — Убийца! — Долой его! — Туда тебе и дорога! — Еретик и богохульник! Выкрики и проклятья преследовали Данте всю дорогу, и, казалось, им не будет конца. Его везли, нарочно петляя через весь город. Кучер дул в ракушку, звонарь бил в колокол, приглашая горожан на казнь знаменитого колдуна. Дикая беспомощность захлестнула Данте. Он был загнан в угол, обездвижен и выставлен на потеху всем. Наверное, то же самое чувствует свободолюбивый ягуар, когда его помещают в зоопарке в клетку, демонстрируя глупцам в качестве развлечения. Когда показательное шествие по улицам закончилось, Данте трясло так, что он едва не потерял контроль над собой. Нет, так нельзя! Они специально над ним издеваются, они хотят его сломать. Чёрта-с два! Надо взять себя в руки. Он пойдёт на смерть, как победитель, ибо ни в чём не виноват и не причинил никому зла. Телега остановилась. Щёлкнул засов клетки. От Данте отстегнули цепи и выволокли его наружу. Данте путался в ногах — мешали кандалы, к тому же, он ничего не видел. Юношу довели до места назначения и, наконец, сняли мешок с головы.

Эстелла готова была бабушку Берту убить, когда в четвёртом часу дня та предложила ей пойти вышивать наволочки для подушек. — Что? — уж не ослышалась ли она? И о чём бабушка думает? Но Берта вознамерилась любой ценой помешать Эстелле в её затее и увела внучку к себе в спальню. Усадив в кресло, сунула ей в руки голубую атласную наволочку. — Давай вышьем звёзды, — сказала бабушка. — Можно несколько. Кучкой. Вот смотри: вот тут три, а в том углу можно пять. Она не может не пойти на площадь, она должна отдать Данте капсулу — мысли эти сверлили Эстелле мозг. Она выудила из шкатулки длинную сапожную иглу. — Нет, эта иголка не годится, — наставляла Берта. — Кто ж вышивает такой иголкой? Надо самой тонкой, вот этой. И золотой ниткой. Но Эстелла, не долго думая, вонзила сапожную иглу себе в палец; со всей дури загнала её туда на четверть. — Ой, боже мой, ты чего ж делаешь-то?! — всплеснула руками Берта. — Я пойду и забинтую руку. Вернусь через минуту, — сказала Эстелла ровным голосом, хотя лицом напоминала зомби. — Ага, иди-ка, а то кровью всё измажешь. А может звёзды красными сделать, как ты думаешь? — Может быть. Хорошая идея, бабушка, — на одной ноте проговорила Эстелла. — Можно вышить их и мелкими, и крупными. Сейчас забинтую палец, приду и мы решим. Она кинулась к выходу. Одним движением вынув из замка ключ, захлопнула дверь снаружи. Берта и опомниться не успела, как оказалась заперта в собственной комнате. — Эй, ты чего это делаешь? Эстелла, чего это за выходки? А ну-ка вернись и открой меня! — но ответом ей послужил топот бегущих по лестнице ног. Эстелла выскочила из дома. Четыре сторожевых собаки носились по саду. Свободно, без привязи. Эстелла всегда боялась этих собак — однажды они чуть не отхватили ногу Дуду, кухаркиному сынку. Собаки захлёбывались лаем, слюни стекали у них по мордам. Эстелла по пути схватила палку. Большую, с острыми сучками. Вообще-то она никогда не обижала животных, а Данте научил её смотреть на них другими глазами, но сейчас выхода не было. Эти собаки злые, специально натасканные, чтобы нападать на людей. Если сейчас они её загрызут, она не доберётся до Данте. Одна из собак уже неслась прямо на Эстеллу. Шлёп! Эстелла размахнулась и со всей одури врезала собаке палкой по морде, оставив на ней кровавую царапину. Заскулив, собака попятилась. Три других псины не решились подходить к девушке — сейчас она могла бы разорвать их голыми руками.

Отшвырнув палку, Эстелла выскользнула за калитку. Побежала по дороге. От Бульвара Конституции до Пласа де Пьедрас было недалеко, но дорога петляла, то проходя сквозь аллею, то сворачивая направо и налево, и тянулась вдоль обрыва.

Эстелла нутром чувствовала: она может опоздать, наверное, уже опоздала. И всё из-за бабушки. Ну как она не понимает, что Данте для неё, Эстеллы, дороже всех на свете? Но казнь не может состояться за одну минуту. Пока Данте привезут на площадь, пока объявят приговор, пока падре зачитает свои молитвы. Она успеет! Эстелла не захотела ловить экипаж. Так она потеряет драгоценное время — до площади экипажи и кареты ходили окольным путём, чтобы не ехать мимо обрыва. Сжимая зубы и задыхаясь от быстрого бега, Эстелла не остановилась, даже когда у неё закололо в боку. Ещё издали она увидела огромное скопище народа. Нагло всех распихивая, Эстелла полезла в самую толчею, не реагируя на возмущения. Плевать, что о ней подумают, на всё плевать. Данте. Данте... Она должна его спасти! Центральная городская площадь Пласа де Пьедрас была замощена булыжниками и огорожена идеально выстриженными круглыми кустиками. Сейчас тут яблоку негде было упасть. Похоже, пришёл весь город. Знатные дамы и господа сидели в каретах и экипажах, из окон наблюдая за представлением. Народ попроще стоял плотными рядами вокруг деревянного эшафота — квадратного помоста, по центру которого высилась каменная стена. Эшафот окружали семь человек в чёрных плащах с красной каймой, перепоясанных жёлтыми кушаками. В руках они держали арбалеты. До этого момента Данте не имел представления о том, каким способом его будут казнить, и не задумывался об этом. Увидев палачей, он изумился. Стрелки! Когда на лице Данте мелькнула ухмылка, зеваки разразились новой тирадой ругательств — это были всё те же прихожанки церкви Святой Аны; у каждой из них на груди висело по медному кресту. Однако, Данте отметил, что лица публики, не столь увлечённой богослужениями, претерпевают изменения. Его повели к эшафоту прямо сквозь толпу, и Данте услышал перешёптывания: — Такой молодой! А я думала, он старше, — восклицала женщина, укутанная в голубую шаль. — Какой он красавец, мама! — визгливо вторила ей молодая девица в чепчике. — Ах, не мелите чушь, Исабель! Он же чудовище! Он убил Луиса Парра Медина и поджёг церковь, разве вы не знаете? Говорят, хотел убить всех, кто был в церкви, но падре Антонио ему не позволил. Святой человек наш падре. — А как вам моя новая шляпа? Мило, правда? — кокетничала дама с уродливой розовой клумбой на голове. — Я купила её специально для этого дня. Такое событие никак нельзя пропустить! — Бесподобно! Восхитительно! — Надо не забыть зайти на Авенида де Лухо. Жене понадобилось новое шёлковое манто. Она меня донимает уже вторую неделю, — пожаловался высокий мужчина с тонкой косичкой. — Посмотрите, да он же совсем мальчик! — женщина в переднике, указала на Данте. — Это немыслимо! Не ровен час, начнут казнить десятилетних детей. — Этот падре Антонио тот ещё жучара, — возмущался низкорослый лысоватый дядюшка с усами. — Он выслуживается перед епископом, лижет тому зад. А вы читали вчера «Городские ведомости»? — спросил он у своих спутников. — Там написано, будто падре наш сговорился с членами Кабильдо и судьями Трибунала, чтобы они выносили смертные приговоры и виновным, и невиновным. Так и написали, что сегодняшняя казнь — ещё одно бесчинство святых отцов при попустительстве алькальда и тех, кто его избрал. — Не удивлюсь, если сегодня же «Городские ведомости» закроют, и все, кто это написал, отправятся на эшафот следом за этим несчастным, — отозвался крючконосый старичок с лорнетом в руках. — Думаю, писаки правы. Эти звери уже повадились казнить всех подряд. Одни мальчишки. Вспомните недавнее дело Армандо Эскивеля, ему было двадцать два. Вместо того, чтобы ловить настоящих преступников, они ломают жизни невинным детям...